Генерал террора

Савеличев Аркадий

— Не надоело, Борис Викторович?

— Такое дело никогда не может надоесть. С детства люблю фейерверки.

— Но всё-таки не засиживайтесь при своих свечах. Всё пишете, даже в таких условиях?

Савинков расположился под сосновой коряжиной. Буря погубила дерево, но дала ночное пристанище Ропшину; свечи нельзя было заметить и в десяти метрах.

— Я вздремну немного, — глубже залез под коряжину Вендславский. — Советую и вам сделать то же самое. Тем более снова собираетесь на линию.

— Это перед рассветом. Моё любимое время.

Вендславский поворочался на мягкой песчаной россыпи, оставленной выворотнем.

— Ума

не приложу, как можно совмещать войну и это вот ваше писательство?

— Можно. Вполне. Вы знаете, Лавр Георгиевич ведь тоже пописывал. Есть даже опубликованные рассказы. Не верите?

— Уж истинно — не верю!

— Когда-нибудь на досуге я разыщу журналы с его совсем неплохими описаниями природы, особенно сибирской.

— Но будет ли у нас досуг, Борис Викторович?..

Савинков промолчал, давая понять: нет, капитан, не будет...

Вендславский из-под коряжины отдал распоряжение дозорным и тут же захрапел на шинели. А Савинков, полулежа, раскрыл походный блокнот. Слова ложились — как дорога под копытом чалого:

«Я снова увидел Гражданскую войну во всей её жестокости. Гражданская война, конечно, не большая война. Конечно, наши бои на Волге даже отдалённо не напоминали наших боев под Львовом или под Варшавой. Но не нужно забывать, что в наших боях русские деревни горели, зажжённые русскими снарядами, что над нашими головами свистели русские пули, что русские расстреливали русских и что русские рубили саблями русских. Не нужно забывать также, что у нас не было санитарного материала, не было хлеба для нас и овса для лошадей. И не нужно забывать ещё, что большевики не брали пленных».

Савинков лукавил: пленных и они не брали... Куда брать, куда вздевать?! Ожесточившийся подполковник самолично расстреливал налево и направо... пока сам вчера не попал под пулю! Теперь его лошадь, уже никому не нужная, понуро плетётся позади эскадрона. Пробовали отгонять её прочь, но через версту-другую она опять приставала к отряду. Конечно, никем не управляемая, она демаскировала, но пристрелить ни у кого не поднималась рука.

Савинков свистнул, и спрятавшаяся было кобыла — по грозному совпадению тоже чалая! — подошла, взяла из рук хлеб, не зная, что это от последней горбушки. Где-то ещё удастся разжиться?..

«Во время этого небольшого похода я воочию убедился снова, что крестьяне целиком на нашей стороне. Они встречали нас как избавителей, и они не хотели верить тяжёлой действительности, когда нам пришлось отступать. Следом за нами двигались большевики, которые расстреливали всех, уличённых в сочувствии нам. Война, которая три года продолжалась на границах России, перенеслась в её сердце. Большевики обещали мир и дали самую жестокую из всех известных человечеству войн. Нейтральным оставаться было нельзя. Надо было быть или красным, или белым. Крестьяне понимали это. Но у нас не было оружия, чтобы вооружить их, и в Самаре не было людей, способных построить армию не на речах, а на дисциплине.

Началась осень. Лист пожелтел. И было холодно вечерами. Эскадрон...»

— Эскадрон — к сёдлам!

Савинков сунул записную книжку в карман своего френча и привычно проверил подпругу седла. Клепиков уже выжидательно стоял на стременах, пристёгивая к седлу повод вьючной лошади. Савинков с досадой за своё промедление вскочил в седло. Придётся

скакать, уходя от погони. Похоже, нынешний дневной бивак, как они ни таились, всё же засекли. Преследователи, напрасно отмотав тридцать вёрст, были решительны. Откуда заметили?..

— С воздуха!

Аэроплан не зря кружил над оврагом. Да, лист пожелтел, кроны деревьев, ободранные ветрами, начали просвечивать. Крылатого соглядатая заметили ещё по светлому времени, но думали: пронесёт. Кажется, не пронесло! В отблесках угасавшей зари трубила боевая труба; большевики любят красивый шум, на испуг берут. Ясно, что окружают. Овраг невелик, со всех сторон степи — раздолье для конницы. У красных превосходство раз в десять. Отсюда и внезапная команда капитана Вендславского. Сёдла! Только быстрые ноги уведут их в сторону от опасной встречи. Но лошади измотались. Краткий отдых уже не может восстановить их силы, а на длительную стоянку времени нет. В сёдла!

Два часа беспрерывной скачки. Из мешка, устроенного красной конницей, едва вырвались. Спасло, что и у красных кони устали — падали не от выстрелов, от изнеможения. Всё! В очередной спасительный овраг свалились почти бездыханно. И люди, и лошади — чуть ли не на карачках...

Вблизи была деревня, через которую позавчера уже проходили. Здешних жителей нечего было опасаться, и капитан Вендславский на эту ночь решил сделать отдых. В полночной темноте пешью отправились за провизией эскадронные снабженцы. Не грабежом заниматься — за всё платили с лихвой. Поэтому и была уверенность, что крестьяне не выдадут расположение отряда.

Позже Савинков и Вендславский, оставив лошадей кормиться, перешли в избу к местному мельнику. Мало что человек надёжный, так с его ветряка и окрестности было удобно обозревать. С верхотуры железнодорожный путь, в этом месте ещё не взорванный, был как на ладони. За линией железной дороги с первыми лучами холодноватого солнца проступили холмы. А в полдень на горизонте показался и дымок. Значит, паровоз. Да не простой — блиндированный! Остановился напротив деревни. Неужели кто-то продал?

Спустившись с ветряка, Савинков не успел додумать эту мысль: капитан Вендславский за шиворот приволок местного телеграфиста. Гнев наливал и самого Савинкова. Позавчера он с чего-то перед ним разоткровенничался, даже стихи за телеграфным столом читал. Ведь телеграфист, представившись недоучившимся студентом, без обиняков назвал его имя и даже псевдоним: «Борис Викторович? Ропшин? Какая честь! Я всё ваше читал до корочки. Будь в то время постарше, наверняка бы пошёл за вами. Служу. Но железная дорога сегодня принадлежит красным, а завтра?.. Я член «Викжеля», её боевого крыла. Железнодорожники только ждут сигнала. Приказывайте! Телеграфируйте! Хотя бы и шифром. Красное дурачье ваши загадки не разгадает...»

В дураках-то остался он, Савинков... несчастный конспиратор! Он продиктовал в Москву телеграмму: «СРОЧНО КО МНЕ ЛЮБУ ВЕЩИ ПОГУЛЯЮ ВЕРНУСЬ КАЗАНЬ». Адрес французского консульства... Чёрт бы побрал собственное головотяпство! Деренталь там как-нибудь вывернется, но как вывернуться им?

Телеграфист затравленно молчал. Его уже по дороге сюда потрепали. А капитан Вендславский пинком послал к ногам:

— Знаете, что он передал? «В белом отряде сам Савинков. Ночует у нас в селе».

Савинков не стал расспрашивать, как удалось Вендславскому подловить провокатора, но, помня, что время идёт на минуты, вынул свой старый браунинг: