Генерал террора
Шрифт:
Больше на эту тему не говорили. У Ягужина были главные вести.
— Думаете, чем занимаются балтийские матросики? — не без удовольствия, что вот такую весть принёс, поправил он подаренную Патиным шкиперскую фуражку, на которой за этот день и краб большущий вызверился. — Артиллерию в Рыбинск переправляют! — И, переждав удивление Патина, — для Савинкова это не было новостью, — продолжал уже спокойнее: — Этот Нахимсон, именем которого отбивался Патин, неслучайно переброшен в Ярославль. Он был комиссаром 12-й армии, штаб её сейчас с севера тоже переведён сюда, в Рыбинск. Теперь он сразу два города в руках держит. В Ярославле — губернская власть, в Рыбинске — военная. Все — под Нахимсоном. Здесь он только второй день, но уже распоряжается как красный губернатор.
— Клюё-ёт! —
Переждали, и Ягужин дальше продолжил:
— К одному из доков подходит железнодорожная ветка. Там разгружаются все приплывающие снизу баржи. Разгрузка идёт ночью, только ночью. Полевые пушки. Гаубицы, даже осадная артиллерия. Везут с Урала, с Нижнего, в Ярославле кое-что клепают — не суть важно. Другое! Почему в Рыбинск и почему именно артиллерию?..
Под взмах удочки Савинков ответил:
— Рыбинск близко, под боком у Москвы и Питера, и в то же время вроде как в стороне. Малоприметен. А в Ярославле хорошие подъездные пути ко всем городам. Большевики за Вологду и за Архангельск боятся. А что в Архангельске?
Ягужин ещё не остыл от своей же собственной вести:
— Союзнички наши сонные... дай им Бог проснуться поскорее!
Савинков опять перебил его:
— Англичане, кажется, понимают нас. На Двине, как на Темзе, обживаются. Для чего? Чтоб к Москве идти. Большевики не могут доверять таким проходным городам, как Вологда и Ярославль. А между тем ни одна уральская пушка не минует этих городов. Значит, вплавь по Каме, может, и по Белой, и по Вятке — сюда. Есть у пархатого Бронштейна голова на плечах? Есть, господа, отдайте ему должное.
От освещённого дебаркадера они уже порядочно отошли вниз по Волге, но Савинков привычно огляделся вокруг. И только после того кивнул Ягужину: продолжай.
— Да, цель у Бронштейна, а следовательно, и у брошенного на усиление губернии Нахимсона очевидная: создать в Рыбинске арсенал. Пока запасают артиллерию, но верные люди говорят: в самое ближайшее время пойдут и винтовки, и пулемёты, и прочее. Чуют прохвосты: нажму-ут союзнички с севера, нажму-ут! А мы что? Отсиживаться будем?
Ответ был настолько очевиден, что Савинков, расположившийся на удобном рыбацком ящике-стульчаке, привстал с него и фатовским шёпотом, как раньше Ягужин, позвал:
— Чела-век!.. Шампанского.
Он открыл крышку и достал всё, что нужно: обёрнутую бумагой бутылку и три хрустальных — и на ощупь нельзя было ошибиться! — высоких бокала, которые благородным холодком обожгли пальцы.
— Если б вы знали, господа, как и в три дня осточертело быть официантом... но — надо. Где столько наслушаешься от любимых матросиков? — привычно хлопнул он пробкой. — Так что потерпим ещё пару деньков. За боевое братство...
— ...за Россию...
— ...и Свободу!..
Тут им, в отличие от буфета, никто не мешал. Они долго и не торопясь, сидя в покачивающейся лодке, распивали бутылку, почти ни о чём больше не говоря. К чему слова? Перед ними несла свои ночные воды великая русская река, призывая к суровому, сдержанному молчанию, какой была и сама в это время. Собиралась, кажется, гроза, зависали тяжёлые тучи, но ещё проблескивала сквозь них луна и освещала всё настороженным, зловещим светом: и небо, и воды, и пустынный берег рано затаившегося города. Когда это бывало, чтоб разгульный Ярославль укладывался на боковую раньше полуночи? А вот улёгся же ещё загодя и чего-то ждал. Верно, поглядывая на родимую Волгу, как вот и они, трое русских офицеров, одетых чёрт знает во что, с надеждой и крепнущей злостью Глядели — и не могли наглядеться. Погромыхивало в небе. Проходили какие-то затемнённые суда, без всяких, что называется, правил навигации. Подумаешь, если чокнутся носами! Целые народы, государства, города сшибаются в дикой и несуразной неразберихе — кто будет разбираться с какой-то шаландой... В кромешной тьме пыхтели пароходы, и только при особо яркой вспышке молнии вдруг вызверилось на рыбаков жерло ничем не прикрытой пушки. Подтверждение
Словно подслушав его тайные мысли, Савинков аккуратно составил бокалы обратно в рыбацкий ранец, пустую бутылку так же аккуратно, чтоб не гремела в качающейся лодке, отбросил в песок и сам решительно спрыгнул туда же.
— Господа, прошу не обижаться. Сейчас мы поднимемся в город и пройдём мимо одного освещённого окна... Есть возражения?
Патин и Ягужин без всякого ответа последовали за ним. Песок скрипел под ногами всё тише и тише — от песчаного размыва они поднялись по травянистому откосу и оказались на улице, небольшой, но хорошо застроенной и чистой. Судя по всему, купеческая улица средней руки. То молния проблескивала, то луна, вырываясь из туч, подсвечивала; чувствовалось, что здесь живут — и ещё не вымерли — люди. А кроме небесной подсветки — нигде ни единого огонька. Всё затаилось, большинство окон и ставнями закрыто. Спутники Савинкова — он и в темноте это ощущал — переглянулись.
— Не спешите, господа, — попросил.
И верно, вдруг справа совершенно неожиданно вспыхнуло широкое окно, чуть-чуть пристукнула калитка, и к ним вплотную, как бы принюхиваясь, подошёл укутанный в брезентовый балахон сторож-дворник. В таком же, как у Савинкова, валяном капелюхе и с тяжеленной метлой, черенок которой вполне мог сойти за приличную дубинку. Патину даже показалось: кованый Приклад мелькнул под прутьями метлы...
— Граждане-товарищи не дадут закурить? Комитет бедноты наказал сторожить улицу, а ночь-то хоть и летняя, а длинню-ющая!
Курил в это время один Патин — он и вытащил из портсигара папиросу и, когда дворник пригнулся, дал прикурить.
Интересно, передался ли его толчок этому дворнику... с позволения сказать?.. Тот прикурил, несколько раз с удовольствием затянулся, говоря больше для Савинкова, а поглядывая на Патина:
— Благодарствую, граждане-товарищи. Вот пролетарии... а при хорошем барском портсигаре и при хороших московских папиросах... Чего ж, бывает, конфе...скация!.. Никак не привыкну. — Лукавый, быстрый взгляд то на одного, то на другого спутника Савинкова. — Портсигар, он уважение создаёт. Служил раньше у богатых купцов, знаю. — Кажется, для подсветки так раздувал папиросу. — Ну, бывайте здоровы. Да смотрите, не шалите у меня! — погрозил своей тяжеленной метлой и, кажется, рассмеялся.
— Неужели полковник Перхуров в таком камуфляже? — искренне подивился Патин. — Ни в жизнь не догадаешься.
Савинков был доволен.
— Не сам Перхуров — его заместитель. Полковник Гоппер. Тоже латыш, как и Бреде. Вы должны хорошо запомнить этого дворника. Здесь — штаб. Его местопребывание знаем только мы трое. Показал — на всякий случай. Без особой нужды сюда не следите. Перхуров и Гоппер оповещены, где найти Ягужина. Да и я ещё пару деньков поработаю официантом... думаете, кто заведует советским буфетом? — Савинков похмыкал. — Вот то-то. Перхуров! Через два дня Ягужин... утопит меня.