Генерал
Шрифт:
– Я сам не боюсь холода, Нушу хала, я о тебе беспокоюсь. Ты старая женщина, а дорога долгая, и там холода, о каких ты и понятия не имеешь. Оставайся дома, а я поеду.
– Эх, сынок, разве вы знаете, что у меня на сердце? Мне надо ехать.
– Нушу хала, я понимаю, но тебе не выдержать дорогу, ты слабая, недавно болела, тяжело тебе будет. Тяжелее его ран ничего нету. А разве я смогу жить, пока Ази не увижу? Нет, Рза, я поеду.
– Ну, ладно… Нушу хала, поедем вместе. Сестрица Хавер с детьми останется…
И
Рза молча наблюдал за ней, курил папиросу за папиросой.
– Нам сообщат до вечера, где он находится? – в который раз спросила Нушу.
– По-моему, до вечера скажут.
– Узнать бы скорее, с утра бы тронулись в путь.
– Нушу-хала, если желательно с утра отправиться в дорогу, мне нужно, не теряя времени, ехать в село. Оставлю там за себя человека, скажу, что делать, указания дам. Чемодан собрать надо! А рано утром я буду здесь.
– Ты уезжаешь? А кто нам скажет, если позвонят из Баку?
– Скажут сразу, как только что-нибудь выяснят. У них же там круглосуточное дежурство.
Глава восемнадцатая
1
Тяжелораненого Ази Асланова привезли в санчасть бригады. Капитан Смородина удивилась, увидев генерала на носилках – всего несколько часов тому назад она беседовала с Аслановым в штабе бригады и видела, как генерал с адъютантом поехали в бронетранспортере.
И вот – ранен. С трудом переводит дыхание.
Смородина распорядилась подготовить все к операции, и генерала сразу с носилок переложили на хирургический стол.
Уже первый осмотр подтвердил наихудшие опасения. Но бороться за жизнь следовало, и был шанс добиться успеха. Вот крови только много потерял генерал… И нога… Но сначала надо исследовать рану в груди.
– Повязку! Инструменты! Обработать операционное поле! – отдавая распоряжения фельдшерам и сестрам, Смородина старалась не смотреть в лицо генералу.
Смородина знала, что весть о ранении командира бригады разнеслась по подразделениям, произвела тягостное впечатление. Около санчасти собралось много людей, некоторые не прочь заглянуть в операционную, и все ждут, что скажут врачи. По ту сторону дверей ходил взад-вперед подполковник Филатов, оказавшийся после ранения генерала самым старшим офицером в бригаде ему, вероятно, и придется пока принять командование ею.
К палатке санчасти подъехала машина, из нее вышли генерал Черепанов
Филатов начал было докладывать, но Черепанов махнул рукой:
– Как чувствует себя Асланов?
– Раны очень тяжелые, товарищ генерал. Начальник санчасти приступает к операции.
Вперед выступил приехавший вместе с Черепановым пожилой полковник медицинской службы.
– Давно преступили к операции?
– Только что.
– Пройдите в операционную, полковник, – распорядился Черепанов. – Если Смородина еще не начала, оперируйте вы.
Закончив необходимые приготовления, Смородина хо тела дать наркоз, когда вошли хирурги, и полковник, представившись, сказал:
– Извините, капитан, если вы не возражаете… Оперировать приказано мне… Я хотел бы, чтобы вы ассистировали.
– Я подчиняюсь, товарищ полковник, – сказала Смородина.
Снова начался осмотр.
Наконец, приступили к операции. Черепанов прошел в палату. Генерал лежал на кровати. Наркоз еще не прошел, и он спал. Черепанов сел в ногах. Привычно потянулся за папиросами, но тут же поспешно сунул их в карман.
Тихо вошел Филатов, встал позади Черепанова. Смородина предложила ему табуретку, но Филатов не сел. В палатке стояла такая тишина, что можно было даже различить голоса людей, которые тихонько переговаривались за стеной палатки. Танкистам не терпелось узнать о состоянии командира бригады, но никто ничего утешительного им сказать не мог, и они, хмурые, подавленные, уходили в подразделения.
Смородина неотлучно сидела около генерала.
За неполный месяц на нее обрушилось два удара. Погиб Пронин, теперь при смерти генерал.
Гибель Пронина потрясла ее так, что и до конца жизни ей не опомниться.
Никогда ни о ком она еще в жизни не горевала и не плакала, как по Пронину. Казалось, как она уверила себя, что между ними все кончено. И только когда он погиб, она поняла вдруг, как сильно она его любила. Теперь; уж никто и ничто не заменит ей Николая, и до конца дней будет она жалеть об этой трудной любви, о своей к нему беспощадности.
Пронина разорвало на куски, его останки едва собрали в ящик, и Лена не смогла даже взглянуть в последний раз ему в лицо. Лицо, говорят, осталось нетронутым…
Генерал как заснул во время операции, так за всю ночь и не просыпался. Смородина дежурила возле него до утра. Тут ее должны были подменить, но чуть свет пришли навестить раненого Черепанов с Филатовым.
Асланов медленно открыл глаза, хотел было повернуться на бок.
– Нельзя, нельзя двигаться, товарищ генерал.
Асланов не видел Черепанова, сидящего в ногах кровати, но увидел Филатова, который стоял.