Генералиссимус. Книга 1
Шрифт:
Появление Сталина и других членов Политбюро было настолько неожиданно, что все присутствующие на некоторое время просто онемели. Тимошенко даже побледнел, однако будучи старым служакой, быстро пришел в себя и подошел к Сталину с рапортом, как и полагается в таких случаях:
— Товарищ Сталин, руководство Наркомата обороны и Генеральный штаб изучают обстановку на фронтах и вырабатывают очередные решения.
Сталин выслушал доклад, ничего не ответил и медленно пошел вдоль стола с картами. Тем временем на цыпочках, один за другим удалились из кабинета работники Генерального штаба. Остались Тимошенко, Жуков
Сталин довольно долго стоял у карты Западного фронта и разглядывал ее. Затем повернулся к генералам и, явно сдерживая себя, изо всех сил стараясь быть спокойным, сказал:
— Ну, мы ждем, докладывайте, объясняйте обстановку. Тимошенко хорошо знал Сталина, не только уважал его, но и побаивался. Он понимал, что у Сталина внутри все клокочет, иначе он не появился бы здесь так внезапно. Не ожидая для себя ничего хорошего, Тимошенко стал сбивчиво докладывать:
— Товарищ Сталин, мы еще не успели обобщить поступившие материалы. Многое не ясно... Есть противоречивые сведения... Я не готов к докладу.
И тут Сталин сорвался:
— Вы просто боитесь сообщить нам правду! Потеряли Белоруссию, а теперь хотите поставить нас перед фактами новых провалов?! Что делается на Украине? Что в Прибалтике? Вы управляете фронтами или Генштаб только регистрирует потери?!
Желая как-то разрядить обстановку и помочь Тимошенко, Жуков обратился к Сталину:
— Разрешите нам продолжить работу. Тут вдруг иронически спросил Берия:
— Может, мы мешаем вам?
— Обстановка на фронтах критическая. От нас ждут указаний, — сказал Жуков, стараясь быть спокойным и ни к кому не обращаясь, но затем, взглянув прямо в глаза Берии, с некоторым вызовом спросил: — Может быть, вы сумеете дать эти указания?
— Если партия поручит, дадим, — отрезал Берия.
— Это если поручит! — твердо парировал Жуков. — А пока дело поручено нам.
Повернувшись к Сталину, Жуков, опять-таки стараясь быть спокойным, сказал:
— Простите меня за резкость, товарищ Сталин. Мы разберемся и сами приедем в Кремль...
Все молчали, ожидая, что решит и скажет Сталин. Но и Тимошенко не захотел в трудную минуту оставлять без поддержки своего начальника Генерального штаба и, пытаясь прийти ему на помощь, сказал:
— Товарищ Сталин, мы обязаны в первую очередь думать, как помочь фронтам, а потом уже информировать вас...
Попытка Тимошенко сгладить ситуацию обернулась против него. Сталин опять вспыхнул:
— Во-первых, вы делаете грубую ошибку, что отделяете себя от нас! А во-вторых, о помощи фронтам, об овладении обстановкой нам теперь надо думать всем вместе. — Сталин помолчал и, видимо, решив, что все-таки в сложившейся ситуации лучше действительно дать военным возможность собраться с мыслями, сказал, обращаясь к своим спутникам: — Пойдемте, товарищи, мы, кажется, действительно появились здесь не вовремя...
Члены Политбюро направились к двери и ушли, никем не сопровождаемые, так же, как и появились здесь несколькими минутами раньше.
30 июня Сталин приказал вызвать Павлова в Москву. В этот день в штаб Павлова прибыл генерал Еременко с приказом о том, что командующим Западным фронтом назначается он. Павлов прилетел в Москву на следующий день, и первый, к кому он зашел, был Жуков. Как вспоминает Георгий Константинович, он не узнал Павлова,
— Разберитесь там, на Западном фронте, соберите Военный совет и решите, кто, кроме Павлова, виноват в допущенных серьезных ошибках.
Эту короткую фразу Мехлис забыл сразу, как только вышел из кабинета Сталина. Он не стал разбираться, выяснять причины ошибок, как требовал Сталин. У него была своя четкая и определенная позиция и программа действий: Павлов виновен; надо подыскать еще и других виновников “серьезных ошибок”. По прибытии в штаб Западного фронта Мехлис применил все свои способности и опыт по компрометации военачальников, чем он особенно отличился в годы репрессий. Чтобы подвести под расстрел командование Западного фронта, надо было найти и сформулировать веские обвинения. И Мехлис нашел их. Он обвинил Павлова и его соратников в “трусости”, “бездействии”, “развале управления”, “сдаче оружия противнику”, “самовольном оставлении боевых позиций” и многих других деяниях, преступных в условиях войны.
Все эти формулировки были внесены в текст “Постановления государственного Комитета обороны Союза ССР от 16 июля 1941 года”. Согласно этому Постановлению, были преданы суду Военного трибунала и по его приговору расстреляны:
1. Командующий Западным фронтом генерал армии Павлов;
2. Начальник штаба Западного фронта генерал-майор Климовских;
3. Начальник связи Западного фронта генерал-майор Григорьев;
4. Командующий 4-й армией Западного фронта генерал-майор Коробков;
5. Командир 41-го стрелкового корпуса Северо-Западного фронта генерал-майор Косубуцкий;
6. Командир 60-й горно-стрелковой дивизии Южного фронта генерал-майор Селихов;
7. Заместитель командира 60-й горно-стрелковой дивизии Южного фронта полковой комиссар Курочкин.
Сталин единолично подписал это Постановление. Он, наверное, считал — обстановка требует твердой руки. Постановление было зачитано всем Вооруженным Силам и на промышленных предприятиях, связанных с производством продукции для фронта, а тогда все работали на армию.
Проще всего, конечно, обвинить Сталина в чрезмерной жестокости. Это легко высказать в нашей спокойной невоенной жизни. Но не следует забывать и критической ситуации тех дней.
И все же, при всем уважении к Сталину и понимании его ответственности за судьбу страны и армии, скажем прямо: не было необходимости принятия таких экстраординарных, крутых мер в той ситуации. В данном случае Сталин чересчур доверился Мехлису и “перегнул палку”.
Зададим только один вопрос: у кого, на каких участках фронта в первую неделю войны не было таких же бед, как у Павлова (30 июня Павлов уже был отстранен)? Подобные обвинения можно было предъявить очень многим, кто отступал, терял управление и оружие.