Гений из Гусляра

Булычев Кир

В голосе Армена кипели слезы, и вокруг все тоже начали плакать, исключая Гамлета. Бывают такие трогательные обращения к народу, которые лучше звучат не на лестнице панельного дома, а с церковного амвона или с трибуны Съезда народных депутатов.

— Спокойно, братец, — сказал Гамлет. — А вы все, рассаживайтесь, сейчас Раиса вас чайком побалует, она у меня хозяйственная и добрая, даром что кажется хамоватой.

— Это я только кажусь! — откликнулась Раиса из кухни. — Извините меня.

— Я подумал, — сказал

брат Армен, — что слишком долго засиделся на своем посту. Хватит. Пора заняться чем-то созидательным. Может быть, чеканкой по металлу? Помнишь, брат, как я в Доме пионеров трудился?

— Ты талант, Армен, — согласился Гамлет. — Но я не буду руководить бандой. Пустое дело.

— Но ведь у тебя теперь характер есть? — спросил Армен.

— Ой, у него такой характер! — закричала из кухни Раиса. — Я его железную руку во всем чувствую. Вот он меня сейчас коснулся, когда мимо проходил, и я поняла — меня тронул герой. Настоящий мужчина.

— Настоящий мужчина, — твердым голосом произнес Гамлет, — никогда не опустится до пошлости и угнетения.

— Как я тебя понимаю, брат! — ответил Армен.

— Нам пора, — сказал Лев Христофорович.

Гамлет проводил их с Удаловым до дверей и тихо спросил:

— Не вышел ваш эксперимент? А жаль.

— А почему ты так решил? — удивился Минц.

— Как вы видите, я не стал ни жестоким, ни решительным, ни бережливым.

— Мы с тобой себя не видим, — заметил Минц. — Нас видят окружающие.

Не оборачиваясь, Гамлет тихо произнес:

— Раиса, сейчас же поставь бутылку в шкаф. Ты пить не будешь...

— Ой, я же для гостей!

— Гости за рулем.

— Прости, Гамлет, — прошептала Раиса. В комнате звякнуло — бутылку поставили на место.

Гамлет обернулся к Минцу.

— Так на чем мы остановились?

— Давайте завтра вечерком посидим, обсудим перспективы научных исследований. Не возражаете?

— Принято! — согласился Гамлет. — И все же...

— Завтра поговорим, — заметил Минц, и они с Удаловым спустились на улицу.

У опустевшего вседорожника стояли охранники. Шесть душ. В полной растерянности, как цепные псы, которых хозяин снял с цепей, но ни на кого не натравил.

— Где тут Грицко? — спросил Удалов.

— Вон там, отошел, — сказал охранник.

Грицко, самый жестокий из охранников, отошел, потому что гладил бродячего щенка, который улегся на траву, белым мохнатым пузом кверху. Он повизгивал от счастья — так нежно почесывал его Грицко.

Грицко весело подмигнул проходившим мимо друзьям.

Минц шел впереди, Удалов на полшага сзади. Он все старался решить логическую задачу, но не выходило.

Поэтому он сдался и спросил Льва Христофоровича:

— Что же произошло?

— Сдаешься?

— Сдаюсь.

— Природа не терпит пустоты, — улыбнулся Минц. — В задачке о водоемах по трубе

в бассейн «Б» вливается столько же воды, сколько утекло из бассейна «А». Помнишь?

— Помню.

— Когда я настраивал мозг Гамлета на мозг донора, чтобы добыть оттуда жестокости или решительности, то, получая это качество от бандита, Гамлет тут же отдавал ему избыток своей доброты или щедрости. Он получал решительность, а отдавал Армену сомнения. Взял у Грицко жестокость, а подарил доброту. Взамен бережливости внедрил в Раису бескорыстие. Но не целиком, не полностью... В каждом осталось что-то от прежнего.

— А ты не боялся, Христофорыч, что Гамлет станет садистом или скрягой?

— Качества еще ничего не значат. Жестокость зависит от сути человека. А по сути своей Гамлет человек хороший. Ну, впитал он в себя чужую жестокость, а в его мозгу она стала разумностью, сдержанностью...

— А другие получили от Гамлета...

— Армен впервые в жизни усомнился в том, чем он занимается, а Грицко пригрел щенка. Раиса станет неплохой подругой гению. Я надеюсь...

— Погляди! — ахнул Удалов, на минуту забывший о Гамлете и его брате. — Смотри на «Мерседес»!

Они как раз проходили мимо «Мерса», принадлежавшего Ираиде Тихоновне и купленного на ее скромную зарплату. Умеет же человек экономить!

И увидели, как шустрые крысы повесили на ручку дверцы маленькую белую табличку.

На табличке был череп, скрещенные кости, портрет Ираиды, вполне узнаваемый — с паспортной фотографии — и было написано: «Вход воспрещен».

— Очень перспективное направление в борьбе с грызунами, — сказал Минц Удалову. — Гамлет показывал мне опытные образцы. Одного не понимаю: почему крысы сами занимаются развеской?

— Погоди, — остановил его рассуждения Удалов.

Из Гордома, завершив рабочий день, вышла дама с начесом на голове, в строгом деловом английском костюме.

— Ираида, — прошептал Удалов. — Страшная фигура. Скоро ее посадят или изберут в Думу.

Невзрачная на вид женщина подошла к машине.

За ней, чуть пригнувшись, семенил чиновник Поликарпыч, молодой да ранний предатель. Он на ходу наушничал.

Ираида Тихоновна отмахнулась от осведомителя и протянула руку к дверце машины, такого скромного «Мерседеса».

И тут увидела табличку.

Она очень рассердилась и попыталась табличку сорвать, но нечто невидимое остановило ее руку. Пальцы замерли в сантиметре от таблички.

Женщина стала быстро дышать и притоптывать правой ногой.

А табличка висела. Ничто ее не брало.

Поликарпыч изогнулся, принялся царапать дверцу машины, чтобы помочь начальнице. И хоть бы что!

Ираида достала из сумочки сотовый и принялась кричать в него:

— Милиция! Срочно наряд к Гордому! Нападение на мое лицо при исполнении спецзадания.