Гений из Гусляра
Шрифт:
— Бабушка-бабушка, — спросила она, — а почему у тебя такие большие уши?
— Пирожки принесла? — спросил диверсант Ганс Мессершмидт, который проголодался, пробираясь в наш тыл.
— А почему у тебя, бабушка, — спросила пионерка, — такой большой нос?
— Чтоб вынюхивать измену и строчить на всех донос, вот зачем шпиону нос, — ответил диверсант. — Принесла ли ты мне свежий номер газеты «Гуслярское знамя» с отчетом о партийном
Диверсант, конечно же, выдал себя. Откуда ему было известно о партийном собрании?
Пионерку так просто не проведешь.
— Почему у тебя такие большие стальные зубы? — спросила она.
И тут диверсант проговорился.
— Чтобы перекусывать проволоку на границе, — прошептал он.
— Нам все ясно, — сказала девочка. — А зачем тебе, бабушка, такие большие очки?
— Это не очки, а фотоаппараты, — признался диверсант, — чтобы делать снимки секретных предприятий и оборонных заводов.
— Ты разоблачена, бабушка, — сказала пионерка Красная Косынка. — Признавайся, где у тебя пистолет — под одеялом или под подушкой?
— Ну уж нет! — зарычал диверсант. — Не жить тебе на свете, как и твоей покойной бабушке, которую мне не удалось завербовать, несмотря на то, что я предлагал ей крупные суммы денег, а также отдельную квартиру в областном центре.
— Ты замучил бабушку? — ахнула Карина.
— Это было бы слишком гуманно, — расхохотался диверсант. — Я привязал твою бабушку к рельсам на перегоне. И уже слышно мне, как стучат по рельсам колеса скорого поезда, который везет на Дальний Восток комсомольцев сталинского призыва, чтобы воевать на озере Хасан и защищать ваши дальневосточные рубежи от фашистских союзников — японских милитаристов. Бабушку разрежет пополам, а поезд сойдет с рельсов. Ха-ха-ха!
Зловещий хохот матерого преступника, бывшего белогвардейца и помещика, потряс сторожку.
— Этому не бывать! — воскликнула Красная Косынка и бросилась прочь.
Она выскочила на насыпь и побежала по шпалам навстречу скорому поезду, который шел на Восток.
Вот она уже поравнялась с бабушкой, которая была привязана к рельсам.
— Не отвязывай меня, Кариночка, — из последних сил прошептала бабушка. — Пускай я погибну, а ты маши, маши красной косынкой, зови на помощь краснокрылые самолеты и броневые машины танков. И пусть из моего старого погибшего тела вырастут алые маки и красные гвоздики.
Но тут к Карине подбежал комсомолец Миша Каганович, вырвал из ее руки красную косынку и стал махать ею, привлекая
Они были спасены.
А вот Миша Каганович спастись не успел.
Его разрезало пополам колесами скорого поезда.
Погибшего комсомольца посмертно приняли в почетные пионеры первой гуслярской неполной средней школы.
Когда Миша Каганович испустил последний вздох, сзади донесся страшный вой. Это советские чекисты взяли с поличным диверсанта в бабушкиной шкуре.
Не удалась империалистическая провокация!
Карина помогла бабушке дойти до сторожки стрелочницы. Там она передала ей пирожок с капустой и свежий номер газеты «Гуслярское знамя» с отчетом о чистке партийных рядов. Бабушка сразу начала читать газету, а Кариночка поспешила домой.
Назавтра она получила «хорошо» по русскому языку.
Так поступают пионеры.
Собкор Николай Ложкин.
Вырезано из газеты «Гуслярское знамя»
от 18 октября 1938 года.
Из последующих сочинений Николая Ложкина, который прожил долгую и бессмысленную жизнь, пристрастился к игре в домино и стал получать персональную пенсию, в отечественной литературе остались письма в различные редакции, чаще всего в журнал «Знание — сила» и «Блокнот агитатора», и сообщения о различных сторонах жизни города Великий Гусляр. Случалось, его корреспонденции вызывали живейший читательский отклик.
Но это все в прошлом. А нынче Ложкин стоял посреди комнаты, положив ладонь на кипу своих произведений, и откашливался, готовясь к тому, чтобы озвучить свое первое желание. Взгляд его был прикован к маленькой золотой рыбке, которая медленно кружилась в медном тазу, ожидая его велений, как робкая девушка ожидает слов от юноши, который вот-вот намеревается сделать ей предложение руки и сердца.
— Желаю! — громко произнес Ложкин. — Желаю иметь однотомное собрание сочинений в кожаном переплете на мелованной бумаге. С золотыми буквами на переплете. Поняла?
— Чего ж непонятного? — сказала рыбка.
Раздалась нежная мелодия, и кипа бумажек исчезла со стола. Вместо нее на столе лежал аккуратный томик с золотым обрезом и золотыми буквами на корешке. Очаровательное произведение переплетного искусства.
Подобно жадному гурману, накинувшемуся на жареного рябчика, Ложкин схватил томик и принялся его листать.
По мере перелистывания он бледнел, краснел и на его лице вырисовывались бурные, обычно скрытые чувства.
Ложкину хотелось показать эту книгу жене, но сперва ее надо было подарить некоторым нужным и приятным людям.