Гений МАЗа
Шрифт:
В такие мгновения хочется вдавить газ в пол, педаль у МАЗа не на подвесном штыре как у легковушек, она снизу торчит, что есть мочи газануть и выкарабкаться из ловушки. А нельзя. Машина начнёт буксовать ещё сильнее и, неуправляемая, съедет в яму. Закусив губу, заставляю себя экономить обороты, морда задирается, в лобовом виднеется только пронзительно синее тропическое небо… И вдруг «лобастик» нащупывает некую опору. Толчка достаточно, чтоб он пополз вверх, на ровное.
— Спасибо, что никто ничего не брякнул под руку, пацаны.
— Спасибо, что не погнал нас из кондиционированной
Потом пошли горы, ближе к границе с Нигером. Ориентироваться стало не в пример легче. Поскольку время зимнее, по местным меркам холодное, «всего лишь» +50 днём и почти до нуля ночью, появились реки. Мостов, переправ или просто мелководных мест, как бы пригодных для езды, на картах мало, мы поневоле сблизились с другими участниками ралли, также принявшими к этим точкам, чтоб преодолеть преграду. Или застрять в ней.
На третьи сутки по Африке выскочили к речке с незапоминающимся местным названием чуть южнее рекомендуемой зоны перехода, Яша повернул вправо в поисках брода. Смотрим, один лихач на внедорожнике вздумал перебраться раньше. Лежит, голуба, на боку. Голландец, ни разу не летучий.
Поскольку не спецэтап, я дёрнул Ивана:
— Сколько запас времени?
— Минут 12, босс. 5–7 сумеем ещё отыграть, если не…
— Не теряем ни секунды.
Европеоиды аж варежки от удивления разинули, когда два МАЗа сцепились цугом для лучшей тяги, а к ним потянулся буксировочный трос. По принципу «инициатива наказуема», раз сам предложил, то давай работай, я потащил трос в воду. Солнце печёт, на берегу были как на сковородке, водичка прохладная, песочек под босыми ногами приятный… пока на острый камушек не наступил.
Пилоты кричали «сэнкс!», потом один объяснил, что уже две раллийных машины проехали, никто даже жалом не повёл в их сторону.
Вечером на бивуаке под тентом Валя усадила меня на складной стул и осмотрела ступню.
— Часов десять, говоришь, прошло? Считай — повезло. Если бы подцепил инфекцию, уже началось бы воспаление. В этих условиях всё быстро. Зачем босиком полез?
— Вспомнил фильм с Луи де Фюнесом. «Маленький купальщик».
— Ты — большой! — она наставительно ткнула пальчиком мне в лоб. — Что я Мариночке объясню? Что твой папка потерял стопу, купаясь на границе Алжира и Нигера? Она и слов-то таких не знает.
— Ва-ля! Ей только в мае год исполнится! Какие слова?
— Всё равно, — упрямо надула губки доктор-штурман. Или штурмано-доктор. Помазала зелёнкой, налепила пластырь, проследила, чтоб надел носок и обулся. — Она умненькая растёт. По глазам вижу. Серёж! Ничего, что я к вам часто забегаю? С Машкой сдружилась… Они обе у тебя классные.
С Машкой — не надо особого таланта, сеструха ко всем расположена, кто к ней хорошо. А у Маринки никто разрешения не спрашивает.
Хотя… У бабушки-тёщи на руках капризничает, мою маму-бабушку принимает охотнее. У Вали на руках засыпает. Узнаёт и признаёт.
А я предпочитаю гулять с малышкой в коляске. Сейчас, правда, не очень погуляешь, в Минске холодно. Только замотав в одеяльце по самые глаза.
Заметив
— Скучаешь по дочке?
— Само собой. Ни разу так долго не уезжал с тех пор как… Как Мариночка родилась.
Как Марина умерла. Я не сказал вслух, но и так ясно.
— Ничего. Скоро. Маша и твоя мама справятся.
— Анна Викентьевна, если что. И заводской профком. Года нет, а уже дочь полка.
— Анна Викентьевна, кстати… Меня она, похоже, ненавидит.
Вот новость! В тысячах километрах от дома узнаёшь интересные подробности.
Валентина не спешила откровенничать. Сидела на таком же стуле с брезентовой сидухой, задумчиво поправляла волосы. К слову, не срезала их спереди, как я просил «по технике безопасности», наоборот — отрастила длиннее и уложила в причудливое плотное сооружение в виде косы, начинающейся где-то у темени, сзади собранной. Не такое как у Юлии Тимошенко в виде корзинки для грибов без ручки, а причудливое и достаточно женственное.
— За что — ненавидит?
— Застала однажды, как я Марину пеленала, набросилась: совести нет, ещё год не прошёл, а уже к мужику липнешь. Своего ребёнка заводи и играйся.
— Ты обиделась и ушла?
— Да. Потом у Машки спрашивала — не собирается ли вторая бабушка к вам, чтоб случайно не встретиться, если приду.
— Странно ты липнешь, в моё отсутствие. Ну, тёще, наверно, виднее. Если тебя успокоит, ко мне тоже не благоволила, — я рассказал, как отрихтовал ОБХССника. — Прикинь, по её мнению гадкий Сергей хорошего Николая обидел. А потом сделал Марине беременность, от которой та умерла. Если для тебя имеет значение мнение Анны Викентьевны, я разрушил жизнь её дочери и, наконец, убил её. Как земля меня носит? Так что претензии к тебе — сущая ерунда рядом с моими грехами. И послать подальше мегеру не хочу, она мама Марины и бабушка Мариночки. Валь!
— Что?
— Мне надоело в себе колупаться. Плакаться в жилетку не люблю. Расскажи о себе. Если к нам захаживаешь, времени много. Живёшь одна? Или кто-то есть?
— Живу с подружкой. Проживаю, а не сожительствую, чтоб не было двусмысленности. Второй человек в доме лучше, чем кошка. Тася из клинической больницы, откуда я перешла на МАЗ.
— То есть — парня нет.
— Парня нет. Перед нами в клинике как-то выступала Наталья Волчок из минздрава республики, Тася спрашивает: удастся ли семейную жизнь устроить при такой-то нагрузке на работе? Та усмехнулась и говорит, что один её коллега предложил очень простой рецепт: наша девушка-врач должна быть как вся советская медицина — доступная и бесплатная.
— И вы — такие?
— Что бесплатные — в самую точку. Не умеем мужиков раскручивать на подарки и деньги. А Марина тебя ко мне ревновала.
Неожиданный переход.
— Разочарую. Как мишень для ревности ты далека от первой строчки. В Москве на ВДНХ ко мне подошла бывшая из Тольятти. Красивая как модель или кинозвезда. Одетая-накрашенная супер. Специально, наверно, готовилась, чтоб показаться во всём блеске, прочитав о нашем шоу с «березиной» и моём участии. А Марина увидела её подкат и сутки не могла успокоиться.