Гений МАЗа
Шрифт:
Бли-ин… Первый раз задумался, а ведь именно после мимолётной, всего минутной моей встречи с Оксаной самочувствие жены начало ухудшаться! На нервной почве? Абсурд. Это как если бы я её ревновал к Николаю. Но женская логика — это нечто неуловимое для объективного наблюдения и часто заставляющее сомневаться в самом факте её существования. В делах юридических Марина соображала как компьютер, если бывают компьютеры, наделённые цинизмом и сарказмом одновременно. Но как только доходило до ревности, центральный процессор сбоил. Правды не узнаю. Тем не менее, Оксану больше никогда и нигде не хочу видеть. Даже мельком.
— Куда мне до суперзвезды.
— Читал какую-то статью, там статистически доказывается, что предложение вместе поужинать заканчивается сексом втрое чаще, чем прямое предложение секса. Кстати, знакомство с Мариной началось с её инициативы — а своди-ка меня в ресторан. Не говорил ей про Ленинград. Зачем было провоцировать, чтоб подослала к тебе наёмного убийцу?
Сообразив, что сказала не то, Валя не остановилась, а двинула дальше.
— Серёжа! Раньше если хоть что-то касалось её, у тебя на лице мелькало выражение, будто получил в ладонь раскалённый гвоздь. Сейчас сам рассказываешь. Вроде как с иронией.
— Формулирую за тебя твой бестактный вопрос. Сумел ли я забыть или хотя бы смириться? Не забыл, не смирился. Всего лишь научился терпеть и не пожирать себя поедом каждую минуту.
— Ты такой влюбчивый! Не мог забыть старую подружку из Тольятти. Так прикипел к Марине, что, потеряв, места себе не находишь. Как же я пропустила тот зазор между прошлым и будущим?
Вроде и добра ко мне, а царапает.
— Теперь я неинтересен. Да и кому нужен мужчина с ребёнком?
— Ты — дурак?! Прости, не хотела. Неужели не знаешь, что по мужикам с ребенком бабы просто тащатся? Каждая девушка боится, что парень её обрюхатит и бросит, не захочет возиться с дитём. А ты — проверенный. Свою дочку любишь и второго ребёнка обязательно будешь любить. Эх, знаток женских сердец… Пошли ужинать, и это не приглашение к сексу.
Я тогда последний раз за много дней видел её чистенькой. Прошёл ливень, которого здесь не знали десятки лет, словно всё это время природа копила воду специально для нас, Нигер подарил гонщикам заболоченные участки на месте пересохших рек с вязким песком, где МАЗы буксовали всеми четырьмя, каждому приходилось прыгать из кабины, зарываясь едва не по пояс в неаппетитную жижу. Возможно, кишащую не вполне полезной для европейцев фауной. Тянули тросы, толкали машины… Меня раз едва не убило лопнувшим тросом, а он рассчитан на десятки тонн усилия.
Мы уже не ехали, а продирались вперёд.
Вертолёт видели крайне редко. Организаторы ралли наняли целую эскадрилью своих вертолётов — для контроля гонки, обслуживания прессы и спасения экипажей поломавшихся или отставших машин. Эскадрилью… из одного вертолёта! Всё равно, что ничего, потому что сломался. Наш Ми-2, чей пилот не имел ни морального, ни юридического права бросить людей без помощи, откликался на вызовы, искал потеряшек, отвозил травмированных.
Успевал не всегда. В Алжире посреди пустыни обнаружился сломанный и брошенный «пежо» французской прессы. Люди из него, отчаявшись получить помощь от организаторов, решились на пеший марш. Их, в конце концов, нашёл и отвёз к цивилизации советский вертолёт, но журналист Патрис Доден не выжил, умер от обезвоживания.
При столь
Я представлял, как надутая личность при хорошем костюме, белой рубашке и галстуке будет вещать в микрофон под прицелом телекамеры: «советское — значит, лучшее», сам палец о палец не ударил, чтоб так было на самом деле.
Этим занимались мы — компания мужиков и три молодых женщины, зная заранее, как быстро страна забудет результат нашего подвижничества.
Сами — не забудем! И ралли, и самую экзотическую в биографии каждого встречу Нового года, 1979-го — под холодным тропическим небом Африки.
Глава 20
Пустыня Эль-Мурейр
3 января на рассвете четвёрка грузовиков с пухлыми олимпийскими мишками на кабинах покинула город Атар в Мавритании и погнала вглубь пустыни Эль-Мурейр. Ни дорог, ни маршрута, задача одна — прибыть в Уадан, он западнее, уложившись в контрольное время, но не позднее 5 января. На стоянке я тряс пилотов, чтоб во время этого участка, наиболее сложного из всех, они опекали нас наиболее плотно. Капитан, командир вертолётного экипажа, заверил, что он только «за», но подчиняется приказу, а приказ велит поступить в распоряжение к Богушевскому, тот и решает — куда лететь. Словно назло, командующий парадом свалил по своим командным делам, наверно — жизненно важным, я оставил летунам для него пространное письмо, полное слёзных просьб и замаскированных угроз, умолял не бросать на произвол судьбы, как случилось в предыдущие три дня, не реже чем раз в пять-шесть часов вылетать по маршруту МАЗов и проводить с нами сеанс связи.
Перед стартом провёл ППР. Объяснил, что на вертолёт надежда слабая. Геныч, в миру Казимир Геннадьевич, пилот четвёртого экипажа, сразу уточнил:
— Серёжа, коль нет у нас командного зачёта «порвись, но трое должны быть на финише в срок», ни при каких условиях не разделяемся?
— Да. Геныч, Иван, Татьяна, Яков! Нет задачи важнее, чем прикатить в Уадан, а потом в Дакар живыми и комплектными. Если кто-то отстал, не факт, что его найдут и спасут. Идём вместе. В безвыходной ситуации поломанного не ждём, а бросаем, распихав людей по трём живым МАЗам, но это только на самый крайняк. В пустыне из наших не останется никто. Один за всех…
— И все лупят одного, — ввернул Мельников, употребив вместо «лупят» нецензурный глагол.
В пустыне стало не до шуток. Самые крупные барханы достигали 300 метров в высоту! Пирамиды Гизы рядом с ними — куличики в детской песочнице. Наветренные склоны пологие, ведут к верхушке и обрываются очень круто, причём подъехать к краю более чем опасно, он поползёт вниз и утянет за собой машину, кувыркающуюся и увлекающую сотни тонн песка, способные похоронить и МАЗ, и его экипаж под слоем в десятки метров, не найти снаружи, не выкопаться самим.