Гений Зла Муссолини
Шрифт:
IV
Обставлено это было с большой осторожностью. Испанские войска вошли в Танжер в середине дня, ничуть не прячась, а Франция была проинформирована, что единственной целью Испании является: «установление гарантий безопасности города по настоянию султана Марокко».
Французскому правительству, право же, в тот момент было не до неожиданной «инициативы султана».
Как раз в эти дни был оставлен Париж, кабинет министров бежал в Бордо. В полночь 15 июня 1940 года новым премьер-министром Франции был провозглашен маршал Пэтен. 17 июня новое французское правительство обратилось к Испании
Обращение именно к Франко было не импульсивным желанием маршала Пэтена «уладить дело через знакомых», а обдуманным политическим ходом.
Маршалу на середине девятого десятка бразды правления были вручены на основании его незапятнанной репутации и того, что он был, как говорил Франко, «lа espada mas hmpia de Europa» — «чистейшей шпагой Европы», — но понятно, что практическое каждодневное руководство он сам осуществлять не мог.
Эта роль была доверена Пьеру Лавалю[125], а тот давно носился с идеей «присоединения Франции к борьбе с прогнившими демократиями, коммунизмом, происками масонов и вообще с мировым еврейством». Борьба эта, по его мнению, возглавлялась Германией, ее союзницей в этом была Италия, и Франции тоже был смысл занять место в строю. Лаваль, вне всяких сомнений, обратился бы за посредничеством к Муссолини — если бы не вступление Италии в войну неделю назад.
Ну, коли так, то оставалась Испания, а испанский посол во Франции Лекерика был другом Лаваля.
Посол получил полную поддержку Франко. Ему поручили даже похлопотать об установлении особых доверительных отношений с Францией в обмен на определенные уступки в Марокко, но дальнейшего развития эта тема не получила.
Франко приходилось играть сразу на нескольких «досках», и как раз 17 июня 1940 года у него возникли проблемы не в африканских колониях, а поближе к дому. Ему пришлось срочно поговорить с генералом Ягуэ, совсем недавно назначенным на пост министра авиации.
Как оказалось, решение убрать его из сухопутных сил было на редкость своевременным — генерал затеял заговор.
Он, собственно, уже давно не скрывал своего критического отношения к главе государства, обвиняя его сразу и в излишней мстительности, и в недостатке решимости. С «нехваткой решимости» у Франциско Франко соглашались многие фалангисты — ну что мешало ему немедленно напасть на Гибралтар?
Вот с «излишней мстительностью» они не соглашались — генерал Ягуэ требовал широкой амнистии для республиканцев, он полагал, что они свое уже отсидели, а вот в Испанской фаланге даже заключение в тюрьму считали недопустимой слабостью. Расстрел на месте, совершенно в духе самого Ягуэ во время гражданской войны, по мнению фалангистов, был бы в самый раз.
Однако они, что называется, считали без хозяина…
Фалангу известили, что «узкопартийные соображения должны уступить место соображениям государственным», а генерал Ягуэ 27 июня 1940 года был приглашен в резиденцию Франко для «доверительной беседы». Она вышла довольно эмоциональной, и в результате Ягуэ был смещен со своего министерского поста и получил, распоряжение отправиться в свою родную деревню, Сан-Леонардо, и не покидать ее без особого разрешения.
Франко тем временем провел в своей резиденции еще один важный разговор. Правда, этого гостя отправить в родную деревню было бы потруднее — это был сэр Сэмюэл Хоар, — но поговорить и гостю, и его любезному хозяину было о чем.
В испанских газетах в то время прошло сообщение,
«Глава государства принял посла Великобритании по его просьбе и провел с ним продолжительную беседу».
Содержание беседы, разумеется, не разглашалось.
V
Сэр Сэмюэл в Мадриде вел себя подчеркнуто беззаботно. Демонстраций вокруг посольства он как бы «не замечал», находил время для светских мероприятий, вроде конкурса исполнителей танго, и даже поучаствовал в неофициальной части конкурса и сам, заслужив высокую оценку у компетентного человека — посла Аргентины.
Но, конечно, одной только техникой танго его заботы не ограничивались.
Служба MI-6, в которой он состоял когда-то, имела в Испании хорошие связи. Майор Хью Поллард, ведавший там делами, был искренним католиком, в годы гражданской войны всей душой сочувствовал испанским националистам, соответственно знал очень многих людей среди испанских военных. Он даже был знаком с Франко лично и оказал ему в свое время большую услугу, доставив в июле 1936-го английским самолетом в Марокко[126].
Все это сейчас, летом 1940-го, очень пригодилось. Скажем, когда генерал Хосе Лопес Пинто, командующий 4-м военным округом, устроил в Сан-Себастьяне военный парад в честь своего гостя, командира немецкой части во Франции, достигшей испанской границы, сэр Сэмюэл узнал об этом в тот же день. И немедленно подал официальный протест — на том основании, что парад шел под возгласы «Да здравствует Гитлер!».
Одновременно с протестом сэр Сэмюэл сообщил Франко, что британский флот пропускает в испанские порты торговые корабли с зерном из Аргентины и Канады. Он вообще рекомендовал своему правительству придерживаться в отношении Испании политики кнута и пряника. Скажем, разрешение на проход судам с зерном рассматривалось как «пряник», а тот факт, что пропускались они только после досмотра и только с таким количеством груза, который не позволял создавать запасы, — ну, это был /«кнут», которым, собственно, даже и не били.
В Лондоне считали, что намека будет вполне достаточно.
После серьезной дискуссии попробовали добавить и еще один намек, теперь уже на дополнительный пряник. Министр иностранных дел Англии лорд Галифакс настоял на том, чтобы испанцам сообщили, что «после окончания войны Великобритания, будет готова к переговорам о будущем Гибралтара». Интересно тут то обстоятельство, что премьер-министр Англии Уинстон Черчилль был против этой идеи.
Он сказал Галифаксу, что не следует считать Франко дураком.
Ну что толку в обещании поговорить о Гибралтаре после войны? В конце концов, если война окончится для Англии хорошо, то переговоры будут бесплодны, а если плохо — то не нужны. Тогда ведь и говорить будет не о чем?
Но лорд Галифакс стоял на своем, и Черчилль не стал с ним спорить. Дел ему хватало и помимо Испании — падение Франции означало не только полный крах всей английской стратегии на континенте Европы, но и огромные проблемы в делах чисто военно-морских. Война начиналась в 1939-м с полным преобладанием английского флота в европейских водах. Теперь, летом 1940-го, падение Франции не только выводило из строя важного союзника, но и ставило под вопрос судьбу французских военных кораблей. Мысли Пьера Лаваля о «вступлении Франции в новый европейский союз под руководством Германии» могли иметь для Англии самые серьезные практические последствия.