Гений зла (сборник)
Шрифт:
И я помню, как… Вот это был период в 48 году или в 49 году.
Летом Александр Лазаревич получил путёвку в Союзе
композиторов в Сортавалу, и он поехал туда с Мишей
Мееровичем. И там была Мария Вениаминовна Юдина. Он мне
писал оттуда тоже письма и писал вот, что он познакомился с
Марией Вениаминовной – «замечательный музыкант и мы с ней
очень много времени проводим, мы с ней играем в четыре руки».
И когда вот они вернулись после Сортавалы,
Вениаминовна хотела устроить [безработного] Александра
Лазаревича в институт Гнесиных. Вы знаете, в институте
Гнесиных много хороших педагогов, но я сама лично знаю
нескольких на теоретическом факультете таких бездарей, что они
не только ничему не могут научить – они могут только испортить
человека, отвратить его от музыки. Так вот таких они и держали,
а Локшина они не взяли. Потом он устраивался – было место
главного музыкального редактора на ЦСДФ*. Это я уже знаю, потому что там я потом работала. И он пошёл туда устраиваться,
и его опять не взяли – такого музыканта, такого знатока оркестра,
такого эрудита и такого человека... Он же должен [был бы]
принимать музыку композиторов, которые писали музыку для
фильмов. И его не взяли. Тогда он сказал об этом своему соседу –
Коле Губарькову: «Ты знаешь, вот там есть место». И Коля
пошёл, и его взяли. То есть Николай Иванович Губарьков – это
милый человек был, но он был композитор, который писал для
баяна. Так что по эрудиции невозможно сравнивать.
Вы знаете, мы никогда на эту тему не разговаривали. Он никогда
мне это не говорил. Вы понимаете? А я не могла ему сказать
ничего, что о нём говорят. Я ему ни разу это не говорила. Ну как
я скажу? Ну я же знаю. Он же ненавидел этот порядок, как он мог
там служить им и как я ему скажу, что про тебя говорят. Мало ли
что про кого говорят. Понимаете? И вообще такая у него
* Центральная студия документальных фильмов.
трагическая судьба – это же невозможно. Вот, казалось бы,
настала перестройка, вот должны исполнять его музыку и вот тут
Вера Прохорова. Я не в состоянии этого понять. И то, что она
объявила себя невестой [Локшина], это говорила всем также её
тётка Милица Сергеевна. Я надеюсь, что есть люди, которые ещё
живы и которые могут это подтвердить. Вот мне одна просто
сказала тоже: «Милица Сергеевна сказала, что вот Верочка была
невестой Локшина, а он её предал».
Вы смотрите, раз вызывали как свидетелей мать и сёстру
[Локшина] – ну как это может быть, что человек работает у них
стукачом. Они вызывают членов его семьи –
это же абсолютно невозможно. Уже одно это доказывает, что
этого не могло быть. Понимаете, вот что бы я ни сказала
[раньше], одного этого достаточно, чтобы от этой мысли отойти
и забыть. Ну, мало ли, что говорит женщина, которая была в него
влюблена, и которая наверное [на что-то] рассчитывала, раз она
объявляла [себя] его невестой. Когда она была невестой –
непонятно, в какое время.
Конечно же, надо доказать, что человек виновен. Ведь то, что
пишет [Вера Прохорова] – там нет ни одного доказательства. Это
всё разговор.
Непонятно, верят женщине экзальтированной, которая вот такое
придумала. А в конце она ужасную фразу пишет, что «он всю
жизнь вёл двойную жизнь». Какую двойную жизнь? Это значит,
он всю жизнь там служил и доносил на людей. Так, что ли, это
надо понимать? И за всё время стало известно, что вот она и
Вольпин, то есть два таких человека, которые на всех углах… С
ними страшно было разговаривать просто. Понимаете? Ну это же
просто бред какой-то. Я со многими говорила (с теми, которые
меня пытались убедить). Все говорили так: «Вот Верочка точно
знает, она точно знает». Можно подумать, что всем этим лицам,
которые утверждают это – им, может быть, из КГБ звонили и
сообщили. Откуда у них эти сведения? Понимаете, какая же
дьявольская энергия у этой женщины – полвека клеветать на
человека (на любого человека клеветать – это грех), а тут это
вообще, на такого гениального человека. Не знаю, как это
назвать. Мне кажется, всё-таки после такой статьи надо подавать
в суд. Мне кажется. Ну, семья не хочет – вот она пострадала, вот
она старая женщина. Я говорю об этом, потому что я считаю, что
я имею право об этом говорить. Во-первых – я сама старая
женщина, во-вторых, мой отец отсидел 10 лет, и его после этого в
Москву не пустили, ему не разрешили даже повидаться с семьёй.
Он тайком один раз приезжал и должен был уехать. А Веру всё-
таки, ну конечно, слава богу, что её пустили в Москву, и что она
работала по специальности, слава богу. Понимаете, я считаю, что
я имею право это сказать, потому что я сама пострадала от этого.
Сначала я лишилась отца, хорошего, очень доброго человека, а
потом я из-за Лены...
Я хочу сказать, что есть такая музыка, которая, сколько бы я ни