Гений зла (сборник)
Шрифт:
когда она играла государственный экзамен в Малом зале
консерватории – он хотел придти. Я сказала: «Ни в коем случае!»
Потому что у него уже был инфаркт и он плохо себя чувствовал.
И он всё-таки пришёл. И после экзамена он мне сказал, что он так
рад, что он пришёл, потому что он услышал её на хорошем рояле,
в хорошем зале и что это пианистка от Бога.
И мне это так важно было, и ей это так важно было, что он
поддержал её. И потом,
продолжалась наша дружба совместная.
Теперь, что я хочу ещё сказать вот насчёт 50-го года. Это я
вернусь к событиям 48-го года, видимо. Я, значит, говорила, что
Шура жил тогда за городом – Александр Лазаревич. И когда он
был в Москве, ну сначала ещё пока преподавал, а потом, когда он
просто приезжал зачем-нибудь в Москву по делам, то вечером он
не мог ехать домой, ночевать туда за городом. И он ночевал у
одной своей знакомой – у Надежды Ивановны Лыткиной. Она
была его школьной подругой по Новосибирску. Они учились
вместе в одном классе. Надя была очень гостеприимным
человеком, Шура всегда там приходил к ней ночевать. После
консерватории я часто с ним приходила, мы вместе приходили к
ней – у неё всегда было много народу, всегда кто-то приходил на
огонёк к ней. И вот в этом доме, у Нади Лыткиной, я впервые
познакомилась с Верой Прохоровой. Она пришла туда, были ещё
люди (я не помню, кто) и сразу как-то всеобщее внимание
привлекла, потому что она стала говорить о своих именитых
родственниках и знакомых, кто что сказал, кто что сделал – это
было интересно. Мне было интересно, потому что я сама училась
в институте, т.е. в училище Гнесиных у ассистентки Нейгауза.
Поэтому для меня имя Нейгауза тоже как-то было очень
уважаемо. И вот она, значит, всё это рассказывала. Потом она
рассказывала, говорила, что-то говорила, и в её речи всё время
проскальзывали (я даже не знаю, как это назвать) ну
антисоветские, что ли, какие-то вещи. Естественно, мы все
думали так же, но вслух говорить об этом все боялись, и я себя
почувствовала очень плохо ещё и потому, что у меня в это время
был арестован отец, а я не указала этого. И мои подруги этого
тоже не знали. Просто тогда спросили: «У тебя папа на фронте
или где?» – «Нет, папа ушёл из семьи». Папа с нами не жил.
Только Александру Лазаревичу я рассказала об этом, и он мне
очень сочувствовал и знал, что у меня отец арестован. А я всё
время находилась с чувством вины, что я неправду написала и я
боялась разоблачения. Поэтому я, в общем, сидела
того, как этот вечер окончился, я была испугана. Я спросила у
Александра Лазаревича: «Слушай, а не может это быть
провокацией? Как можно так говорить?» – Он говорит: «Да нет».
Ну нет, нет. Каждый раз [когда] с Александром Лазаревичем мы
вместе приходили к Наде – почти каждый раз приходила и Вера.
И каждый раз всё повторялось одинаково. Она, в основном,
говорила одна (как-то она занимала всё место), она хотела быть
услужливой и предложила всем желающим заниматься у неё
английским языком. И я помню, как она сказала: «Это очень
просто, сначала я поставлю произношение, а потом всё пойдёт
просто». И вот, кстати, эта Надя, значит, очень заинтересовалась
этим. Не знаю, стала она у нее заниматься или нет. В этом же
доме, у Нади Лыткиной, я виделась с Есениным-Вольпиным один
раз, первый и единственный. В этот раз я почему-то пришла
позже. Одна пришла. Александр Лазаревич был уже там. И там
было много народу. Я не могу вспомнить – была там Вера или не
была. А сам Есенин-Вольпин был с девушкой по имени Инна. И
Александр Лазаревич его с восторгом мне представил. Сказал:
«Замечательный поэт, такой талантливый, так интересно пишет, в
общем, послушай». И вот поэт стал читать стихи. Это было
действительно очень талантливо, очень интересно. И он читал так
громко, с таким темпераментом (это в коммунальной квартире и
в присутствии всего дома), что я была просто в ужасе [из-за
крамольного содержания стихов]. Я просто не знала, куда мне
деваться. И, вы знаете, когда мы выходили, и я помню, что кто-то
замешкался в двери, потому что было много народу, и я прямо
смотрела – нет ли там машины, которая нас сейчас всех увезёт на
Лубянку. Ну, в этот раз пронесло.
Я почему говорю о Вере Прохоровой сейчас? Потому что
появилась её статья в «Музыкальной газете», статья, после
которой я себя почувствовала так, как я себя чувствовала после
прочтения постановления партии и правительства. Потому что
это была такая же неправда и такая же несправедливость, и не
знаешь, что сказать по этому поводу. И только поэтому я решила
рассказать о ней. Вот однажды был такой случай. Александр
Лазаревич позвонил мне и сказал, что он плохо себя чувствует,
он в Москве. И попросил его проводить, не могу ли я его
проводить в Зеленоградку. Мы с ним встретились и поехали