Гений зла (сборник)

Локшин Александр Александрович

встречалась, разговаривала и сидела за одним столом с

человеком, обладающим рентгеновским взглядом. Возможно,

именно этот специфический дар художника стал причиной того,

что сплетня, окружавшая имя моего мужа, никак на Апраксину не

подействовала.

Более того, взявшись писать, а потом и выставлять портрет моего

мужа, Апраксина пренебрегла мнением некоторых очень

влиятельных людей. Со стороны это может показаться

удивительным,

но в какой-то момент она всерьез рисковала своей

художественной карьерой: некий человек, близкий к Рихтеру,

угрожал ей, что портрет Шостаковича ее работы, висевший в

Ленинградской консерватории, будет оттуда удален, если она не

прекратит выставлять портрет Локшина на своих набиравших

популярность выставках...

март 2001

Т. И. Апраксина Лицо, в

котором не было

загадок...

Александр Лазаревич Локшин появился в моей жизни, когда его

собственная уже почти подошла к концу. До этого я никогда не

слышала о нем, я не знала, каким он был до нашей встречи, как

жил, что любил и о чем думал. Даже и сейчас мое представление

об этом весьма приблизительно.

История нашего знакомства насчитывает без малого девять

месяцев и связана в основном с тем, что я писала его портрет:

сначала готовилась к этому, потом занималась непосредственно

картиной, а потом успела показать ее на двух своих московских

выставках.

Прошло всего две недели после последней из них, и я только-

только вернулась в Ленинград, когда Александра Лазаревича не

стало.

* * *

Надо заметить, я очень редко пишу портреты. Не потому, что это

«не мой» жанр, наоборот, я очень ценю каждую такую

возможность. Дело в том, что в живописи меня меньше всего

интересует живопись. Мой двигатель – сам предмет искусства, и

герой привлекает меня прежде всего как носитель определенной

жизненной философии, нравственной идеологии универсального

порядка: в основном это музыканты, именитые и безымянные, в

большой мере обезличенные персоналии «небесного воинства»,

такие, какими мы видим их, когда они отрываются от бытовой,

суетной своей человеческой зависимости и превращаются на

наших глазах в непререкаемых пророков и медиумов.

В другом случае это может быть только индивидуальность

высокой внутренней ценности и чистоты, как совершенный

образец homo sapiens, вещь в себе, самодостаточная единичная

вселенная в уникальном личностном выражении. Такие

человеческие шедевры я истово ищу повсюду

и всегда. Это само

по себе огромная редкость, как все совершенное. А возможность

приблизиться, познать такую вселенную возникает, разумеется,

еще реже.

С первого взгляда я угадала в Александре Лазаревиче

вожделенный мной шедевр, откровенный, безусловный

подлинник. Мне неизвестно, был ли он таким и раньше, как это

случается иногда, когда человек сразу появляется на свет с

кристальной душой, или таким его сделал весь

предшествовавший жизненный опыт. Это не имело значения.

Передо мной был результат, который я приняла с абсолютным

доверием.

В моей живописной практике портрет А. Л. Локшина и по сей

день остается исключительным примером взаимодействия

особого рода, у меня больше не было случая столкнуться с чем-

либо подобным.

* * *

Все началось в конце сентября 1986 года. Я ехала в Москву,

собираясь задержаться там как можно дольше. Стоило

воспользоваться поездкой, чтобы получше освоить столичную

музыкальную среду. Знакомых музыкантов в Москве у меня было

немного, и я просила своих ленинградских друзей дать мне

ориентиры, рекомендации.

Борис Тищенко был одним из первых, к кому я обратилась.

Услышав мою просьбу по телефону, он сразу сказал: «Если вы

будете в Москве, вам обязательно надо встретиться с Локшиным,

Александром Лазаревичем. Это замечательный композитор и

совершенно необыкновенный человек. Вот бы чей портрет

написать! Дмитрий Дмитриевич очень ценил его как музыканта.

Если хотите, приходите в Консерваторию, я как раз собираюсь

дать студентам послушать его музыку, вам тоже будет интересно.

Заодно дам адрес».

Как лекция, так и музыка произвели сильное впечатление. Но

все-таки: портрет – вещь серьезная, и я остерегалась делать

выводы и давать обещания авансом. Когда дело касается

профессиональных интересов, я могу полагаться только на

продуманное решение.

Тищенко сказал, что уже отправил в Москву письмо, где

предупредил о моем приезде. Он добавил, что Александр

Лазаревич очень болен, вряд ли можно ждать, что он поправится.

Недавно его частично парализовало, он не поднимается с постели

и даже не может говорить – за него разговаривает жена.

Откровенно говоря, я с трудом представляла себе встречу с таким

больным композитором.

* * *

Оказавшись в Москве, я не сразу решилась позвонить - а что,