Гений зла (сборник)
Шрифт:
строгом стиле, с ним сделалась истерика.
Наши отношения продолжали накаляться, но я не могу себе
представить, что одно лишь это заставило его в конце концов
выступить против моего отца (спустя тринадцать лет после его
смерти). Думаю, что основная причина не в этом, а в чем-то
другом.
В заключение этого раздела, посвященного Карпинскому, я
приведу четыре цитаты, которые мне кажутся довольно
красноречивыми.
«Мы с ним [Локшиным]
Карпинский, 2000 («Эхо Москвы»)
«Мы много говорили с Александром Лазаревичем о самых
разных вещах.»
Карпинский, 1998
«Выяснение его [Локшина], так сказать, каких-то социальных,
что ли, характеристик – это дело, видимо, определенных органов,
следственных, еще каких-то…»
Карпинский, 2000 («Эхо Москвы»)
«…личность такого масштаба [как Локшин] мне больше никогда
не встречалась. Было ощущение, что этот человек знает все, что
он владеет всем миром явлений, что нет ничего такого в
искусстве (и не только), что было бы ему неизвестно или
непонятно. При этом я не чувствовал себя рядом с ним
маленьким и ничтожным. Наоборот, казалось, этот человек
возвышает меня – наверное, невольно – до своего уровня,
помогает понять, овладеть чем-то мне неизвестным. Мне
казалось, что это божество, наделяющее меня благодатью».
Карпинский, 1998
Вторая и четвертая цитаты взяты мной из той рукописи, которую
я исключил из сборника, посвященного моему отцу. Я рад, что
она, наконец, пригодилась.
V
Сплетня, гласность и стукачи
Представив читателю Карпинского, вернусь к своему не
особенно хронологическому повествованию. Как я уже говорил,
пока я был молод, отцовская проблема почти не касалась меня.
Один только раз я пережил сильнейшее унижение, когда
профессор математики Виктор Иосифович Левин не узнал меня
при встрече. Я только что закончил мехмат и приходил навестить
своего приятеля, который учился у Левина в педагогическом
институте. Мы столкнулись с Левиным в дверях, и он со мной не
поздоровался. То, что он мог меня действительно не узнать,
исключено. Я был его любимым учеником в восьмом классе (он и
Якобсон преподавали в нашей школе одновременно). А после
десятого класса Левин уговаривал меня поступать не на мехмат, а
именно в его институт, где я мог бы учиться лично у него.
Надо сказать, что смысла произошедшего я тогда так и не понял.
Другие столь же
ому и более поздним годам, и мне нет смысла все их перечислять.
Здесь же мне хочется отметить два обстоятельства.
По-видимому, сплетня, окружавшая имя моего отца, равномерно
росла как грязный ком, и к 86-ому году этот ком достиг таких
размеров, что шишки стали сыпаться и на меня. То, что отец к
тому времени был стар и болен и уже не появлялся на людях,
только благоприятствовало размножению слухов.
Другое обстоятельство было вот какое. В 86-ом году начались
перестройка и гласность, и люди, униженные многолетним
молчанием и страхом, спешили отомстить. То, что мой отец мог
быть оговорен и оклеветан, было слишком тонким соображением,
которое никто не желал принимать в расчет*. Помню, как
* Замечу кстати, что единственной статьей в сборнике, посвященном
памяти моего отца, где встречается слово «клевета», была статья
М. А. Мееровича. Карпинский с завидной настойчивостью пытался
примерно в это время мой приятель Саша Шнирельман,
эмигрировавший позднее в Израиль, начал мне недвусмысленно
хамить, причем как раз тогда, когда я пытался пристроить его на
работу.
Я догадался, что если вежливо сносить это хамство и вообще
цепляться за какие-то дружеские или приятельские отношения, то
тень, витавшая вокруг имени моего отца, упадет уже на меня
самого. Поэтому я, при первом же подозрении на неуважение к
моей персоне, стал рвать отношения со своими знакомыми,
причем в жесткой и окончательной форме. Начал я, естественно,
со Шнирельмана.
Наконец, мне хочется сказать еще об одной стороне дела. Кроме
людей чистых, желавших насолить мне из самых лучших и
прогрессивных побуждений, имелись еще и стукачи. Для них
история моего отца была просто находкой…
VI
Ультиматум Геннадия Рождественского
После смерти отца одно его оркестровое сочинение было все-
таки исполнено в 1988-ом году. Это была его 8-ая симфония
(«Песни западных славян»). Дирижировал Владимир Зива, пел
Алексей Мартынов. Это было прекрасное исполнение,
дарованное нам Союзом композиторов в связи со смертью
Локшина.
выкинуть эту статью из сборника.
Однако в целом ситуация с исполнением сочинений моего отца
складывалась тупиковая. Дирижеры отказывались от его
сочинений, ссылаясь на то и се.
Тогда моя мать позвонила Геннадию Рождественскому, чтобы