Геносказка

Соловьев Константин

— Превосходно, — едко бросила Гретель, не сводя с дрожащего старика своего ртутного взгляда. — Значит, кроме америциевого ключа в руках у вашего бастарда еще кое-что. Что-то, что он вполне мог продать на черном рынке, например. Или, любопытства ради, испробовать на себе. Никто ведь толком не знает, что делается в голове у деревянных мальчишек, верно?

Старый шарманщик посерел под цвет ее лабораторного халата. Гензелю даже показалось, что он вот-вот лишится чувств прямо в гостиной, шлепнувшись на пол и окончательно испачкав пылью ковер.

Но какая-то сила позволила папаше Арло остаться на ногах. Он умоляюще выставил перед собой тощие костлявые руки:

— Ради человеческого генокода, святого и нерушимого, госпожа геноведьма! Я признаю свою вину. Я тысячу раз не прав в том, что не доверился вашим предупреждениям! Я ведь не геномаг, я всего лишь уличный шарманщик, умеющий показывать грошовые фокусы.

Кажется, взгляд Гретель немного смягчился.

— Одно только то, что похитили у вас, может стать кошмаром всего Гунналанда. Но, как ни парадоксально, сейчас оно — наименьшее из наших бед. Главное — америциевый ключ. Если он окажется не в тех руках, этот кошмар мы будем вспоминать как божественное благословение!

— Я…

— Ступайте домой, папаша Арло. Хоть вы пошли против моей воли, я не откажу вам в помощи. Хотя и не уверена, что моя помощь окажется действенной. Слишком много времени упущено. Чего еще вы хотите?

Старик мялся в прихожей, силясь что-то сказать. Под взглядом Гретель он серел и комкался, напоминая вылепленный в человеческую форму мох.

— Мой мальчик… Бруттино. Найдите его, умоляю. Но не причиняйте вреда. Он дорог мне. Есть у него сердце или нет, но мы навеки связаны с ним. Если я узнаю, что с ним что-нибудь случится…

— Идите домой, — звучно сказала Гретель, даже не повернув головы в его сторону. — Составьте опись пропавшего. И караульте свой проклятый камин. У вашего деревянного бастарда есть ключ. Но кроме ключа нужно и то, что он отпирает. Закройте все двери и шлюзы, не выходите из дома, не открывайте на стук. А теперь уходите. Сейчас же.

Папаша Арло без слов выскочил за дверь. После него остались лишь россыпи пыли на ковре прихожей. Россыпи, которые Гензель некоторое время задумчиво созерцал. Гретель тоже молчала. В этом не было ничего странного — ей редко требовались слова.

Гензель вспомнил про холодную индюшку, но не сделал и шага в сторону кухни. Аппетит отчего-то пропал начисто. Словно все неприятные мысли и предчувствия оказались в желудке и теперь неспешно там переваривались.

— Я собираю наш багаж, сестрица? — спросил он громко, чтобы привлечь ее блуждающее в неведомых мирах внимание. — Если поспешим, успеем добраться через три дня в Офир — при попутном ветре. Или даже в Сильдавию.

— Что? — Ее глаза заморгали.

— Время паковать вещи. Я не знаю, что ты натворила в этот раз, но отчего-то испытываю нестерпимое желание полюбоваться шпилями Вальтербурга с предельного расстояния.

— Интересное желание, — без всякого выражения обронила она.

— Нам столько раз приходилось бежать

из города в город, из одного королевства в другое, что это стало рефлексом, — пояснил Гензель. — И в этот раз, мнё чудится, уже время натягивать походные сапоги. Ну или ты можешь убедить меня в том, что я не прав.

— Ты прав, братец. Этот город в любой момент может стать крайне неудачным местом.

— Тогда чего мы ждем? Бросим дом, к которому привыкли, скарб, который заработали годами работы, привычки, которыми успели обрасти, — и бежим сломя голову к городским воротам!

Злости в его голосе было достаточно, чтобы растопить вечно окружавший Гретель лед. И на миг из-под равнодушной личины геноведьмы выглянуло совсем другое лицо — растерянной девочки, быстро моргающей большими прозрачными глазами.

— Не успеем, — сказала эта девочка, беспомощно качая головой. — Пройдет не меньше трех дней, прежде чем мы покинем королевство Гунналанд. А если ветер будет в нашу сторону…

— Хорошо. Мы остаемся. Тогда будь любезна объяснить мне, свидетелем чего я стал.

Она взглянула ему прямо в глаза. И хоть взгляд Гретель был ему знаком, тело рефлекторно дернулось. Не каждому по силам выдержать взгляд геноведьмы.

— Свидетелем глупости, братец. А еще — недальновидности, самонадеянности, тщеславия и беспринципности.

— Ого. Богатый багаж для старого шарманщика.

— При чем тут панаша Арло? Я говорю про себя. А он виновен лишь в том, что слишком человек. Это простительный грех.

Она стиснула зубы так, что Гензелю послышался скрип. Под тонкой бледной кожей возникли острые желваки.

— Вы действительно сделали это? Геноведьма и выживший из ума шарманщик? Создали получеловека-полурастение? И позволили ему жить не в лабораторной клетке, а среди людей?

— Да, — просто сказала Гретель.

Испытывают ли геноведьмы раскаяние? Гензель не знал этого. Но надеялся, что испытывают.

— Ферменты рестриктазы! — Гензель, сам того не заметив, сломал подлокотник старого кресла. — Это безответственно даже для тебя, сестрица!

— Сегодня я не совершила бы такой ошибки. Но семь лет назад…

— Зачем ты сотворила подобное существо?

Гретель пожала плечами, а губы ее на миг сложились в грустную полуусмешку.

— Потому что могла. Мне показалось это увлекательным опытом. Взять причудливое, не имеющее генетических аналогов растение и попытаться вылепить из него человека. Так, должно быть, юные боги играют с глиняными фигурками. Это сложно объяснить. Это… как вызов собственным силам. Попытка сотворить нечто столь причудливое, что оно стало бы вызовом всей человеческой природе. Он ведь даже не мул, братец. У мулов, по крайней мере, есть человеческий генетический материал, хоть и горсточка… А он — человекоподобное растение. Мыслящее дерево, заточенное в человеческую форму. Совершенно уникальный организм, единственный на свете. Продукт двух несочетаемых биологических культур.