Геносказка
Шрифт:
Еще минуту назад Гензелю хотелось выскочить на улицу, догнать шарманщика и оторвать его пустую седую голову от тощего костлявого тела. Но сказанное сестрой мгновенно опустошило его, оставив пульсировать в жилах вместо горячей крови бесцветный и холодный физраствор.
— Не слишком ли богатый арсенал для старого бедного шарманщика? — только и смог выдавить он. — Ведь он, считай, сидел на грудах золота!
Гретель безучастно пожала плечами.
— Не все собрано его руками, были и предшественники, предыдущие хранители саркофага. Они постарались на славу. Но и он преумножил
— Он не думал, что безопаснее собирать марки? — зло бросил Гензель.
— Он думал, что делает это во благо, — произнесла Гретель, не переменяя неудобной позы, точно вросла в кресло. — Изолирует от общества то, что способно его уничтожить. Но, думаю, со временем это превратилось в его тайную страсть. Что-то вроде страсти коллекционера. Он с упоением рассказывал о новых образцах, сам возился со склянками, составлял описи… В жизни старого шарманщика, если разобраться, не так уж много развлечений.
— Почему он не додумался уничтожить всю свою дьявольскую коллекцию?
— Не мог, — просто ответила Гретель. — Слишком сложные культуры, с которыми никто не хотел рисковать. Комбинированные генетические вирусы и прочие вещи. Никогда нет гарантии, что уничтожишь весь штамм, что какой-то его крошечный фрагмент не уцелеет и не выберется на свободу, незаметно прицепившись к чьей-то хромосоме. Даже я не взялась бы гарантированно уничтожить все его запасы. Папаша Арло стал заложником собственной коллекции. Ни уничтожить, ни продать, ни использовать… Я думаю, он прочил своего Бруттино в продолжатели рода.
— Мог бы пожертвовать все это королю Гунналанда…
Под насмешливым взглядом Гретель Гензель осекся.
— И что бы тот с ней сделал?
— Какая…
— Он не хотел передавать генетическое оружие любому, кто может его использовать во вред своему биологическому виду. Герцоги, бароны и графы поколениями изводили друг друга искусственными генетическими проклятиями и ядами. Где гарантия, что его величество, заполучив подобную возможность, не вздумает поиграть теми же игрушками?..
Гензелю пришлось признать, что Гретель права. Геноведьмы всегда правы — это одна из тех черт, что мешают им общаться с нормальными людьми.
— Подведем итог, сестрица. За камином у старого шарманщика находится ад. А ключ от ада — у сбежавшего человека-растения.
Гретель выразила согласие простым кивком.
— Не только ключ. Он прихватил с собой несколько пробирок из коллекции. Так что по Вальтербургу в прямом смысле слова разгуливает живая бомба, нашпигованная генетической шрапнелью.
Некоторое время они оба молча разглядывали испятнанный ковер.
— Я не хочу быть головастиком, сестрица.
— И я, братец. Наверно, ужасно неудобно включать микроскоп, когда ты головастик.
— Значит, нам надо поймать это полено, пока оно не уничтожило город. Знать бы еще, что у него на уме!
— Здесь я ничем не могу тебе помочь. — Гретель стиснула губы. — Я наблюдала за развитием этого существа лишь первые несколько месяцев, когда
Гензель хотел было съязвить на этот счет, но не стал. Совершенно бессмысленно было испытывать терпение Гретель и корить ее за сделанную много лет назад ошибку. Тем более что она едва ли была способна испытывать муки совести.
— Хорошо… — пробормотал он. — Хорошо… Может, все не так скверно, как нам кажется на первый взгляд? Если верить папаше Арло, этот Бруттино — малый наглый и хитрый, но, кажется, не очень-то жесток? Вспыльчив, импульсивен — у подростков это встречается. Видимо, как у тех, что созданы из плоти и крови, так и у деревянных. Допустим, он просто выкрал ключ с пробирками, чтобы покрасоваться перед приятелями. А спустя день вернет их приемному отцу…
— Или же продаст на черном рынке и то и другое, — безжалостно сказала Гретель. — Подростки падки на золото и редко любят влачить существование подмастерья бедного шарманщика. То, что нам кажется вратами ада, Бруттино может видеться горой золота. И так оно, в сущности, и есть. Прошли уже сутки. Возможно, наш деревянный человек сидит сейчас в какой-нибудь таверне и торгуется за америциевый ключ. И всем нам остались считаные минуты.
Гензель молча принялся одеваться.
Натянул на ноги потертые кожаные ботфорты, поверх камзола набросил уличный плащ, тяжелый, едко пахнущий, серый от бесчисленных кислотных дождей. Но самое главное хранилось в закрытом сундуке. Который уже очень долго не отпирался, судя по жалобному скрипу медных петель. Однако на его содержимом бездеятельность не сказалась. Заботливо пропитанный маслом и переложенный ветошью металл радостно сверкнул полированной поверхностью, почувствовав властную руку хозяина. В сундуке находилось то, чему Гензель безоговорочно привык доверять даже в мире, полном генетических чар и невидимых опасностей. Кое-что настолько реальное и зримое, что ничего реальнее и зримее попросту не существовало.
Если что-то не подвержено тлетворной генетической деформации, так это металл.
— Слишком поздно для прогулки, — заметила Гретель, наблюдая за тем, как он проверяет курки мушкета и загоняет в стволы свежие сухие пыжи. — Уже темнеет.
— Тем лучше. Некоторые вещи проще находить в темноте. Правда, до сих пор я слышал это от охотников, а не от дровосеков…
Он даже не заметил, как Гретель покинула кресло и оказалась на его пути — маленькая худая фигурка с белыми волосами, в лабораторном халате.
— Братец, — произнесла она с непонятным выражением лица.
— Чего?
— Тебе не стоит искать Бруттино ночью в городе. И одному.
— Вот еще! — Он усмехнулся, обнажив полный набор акульих зубов. С годами они потеряли былой блеск, но все еще способны были впечатлить.
— Вальтербург опасен.
— Не больше, чем обычно. — Ему оставалось лишь пожать плечами. — Что изменилось?
Он слишком поздно вспомнил, что геноведьмам незнаком такт, как и представления о вежливости, принятые среди людей.