Генрих IV
Шрифт:
— Мадам, я так люблю Париж, что никогда не хотел бы выезжать отсюда.
— Это место пригодно только для того, чтобы водить сюда распутниц.
— Именно их я сюда и вожу, мадам, — ответил Бассомпьер, изгибаясь в глубочайшем поклоне.
Он был любовником и, возможно, даже мужем герцогини де Конти.
Мсье Вандом сказал ему как-то:
— В подобных обстоятельствах вы становитесь членом партии Гизов.
— Это еще почему?
— Ведь вы любовник его сестры.
— Ну и что? — ответил Бассомпьер. — Я был любовником всех ваших теток,
Он был также любовником мадемуазель д'Антраг, сестры мадам де Верней, и это как раз в тот момент, когда Генрих IV влюбился в сестру своей любовницы. Шевалье Тестю был в это время любовным курьером Генриха IV.
Однажды Бассомпьер был у мадемуазель д'Антраг. Вдруг появляется Тестю. Она прячет Бассомпьера за гобелен. И когда Тестю высказывал ей ревнивое недовольство Генриха IV по поводу Бассомпьера, она воскликнула:
— Какой Бассомпьер? Запомните, я забочусь о нем столько же, сколько об этом.
И хлыстиком ударила по гобелену как раз в том месте, где находился Бассомпьер.
Отец Коттон, исповедник короля, упрекал его в том, что он не властен над своими страстями.
— Ах, отец Коттон, — сказал Генрих IV, — хотел бы я посмотреть, что бы сделали вы, если бы вас уложили в одну постель с мадемуазель д'Антраг.
— Я знаю, что я должен делать, сир, — ответил иезуит, — но не знаю, что бы сделал.
— Я знаю, — сказал, входя, Бассомпьер. — Вы исполнили бы долг мужчины, а не долг отца Коттона.
Бассомпьер так ревностно исполнял свой долг Бассомпьера при мадемуазель д'Антраг, что она родила ему сына. Его долго называли аббат де Бассомпьер, и уже гораздо позже стали звать аббат де Ксент. Она также старалась заставить Бассомпьера жениться на ней, как ее сестра мадам де Верней старалась женить на себе короля.
Когда об этом заговорили у королевы, канцлер Ботрю, ставший одним из первых членов Французской академии, хотя никогда ничего не писал, развлекался тем, что сзади показывал Бассомпьеру рожки.
— Чем это вы там занимаетесь? — спросила королева.
— О, не обращайте внимания, мадам, — ответил Бассомпьер, который видел все в зеркале, — просто Ботрю демонстрирует мне свое украшение.
Состоялся процесс, но мадемуазель д'Антраг его проиграла.
Вы помните тот знаменитый балет, во время которого папский нунций выразил свое мнение по поводу женского эскадрона. Спрашивал его Генрих IV, а нунций ответил, что эскадрон этот очень опасен. Так вот, в нем принимал участие и Бассомпьер.
В момент, когда он одевался, ему доложили, что умерла его мать.
— Вы ошибаетесь, — ответил он, — она умрет, когда мы закончим балет.
С сердцем столь послушным, что оно могло подождать со слезами по матери до конца балета; с желудком столь выносливым, что Бассомпьер уверял за месяц перед смертью, что он не знает, где этот желудок находится, Бассомпьер имел все, что требовалось для веселой жизни и спокойной кончины. Он и умер спокойно, после того как весело пожил. Он возвращался в Париж и, проезжая
Перед тем как вернуться к любовным приключениям его величества Генриха IV, скажем несколько слов о Кончини.
Он находился на гребне успеха, а королева была беременна мсье Гастоном д'Орлеан, который позже задаст перцу своему дорогому братцу Людовику XIII.
Кончини, как мы уже видели, женился не совсем по собственной воле на Элеоноре Дози по прозвищу Галигаи. Ему, молодому, красивому, элегантному, было не очень приятно стать мужем этой смуглой и сварливой карлицы, верившей всем приметам и постоянно носившей вуаль против дурного глаза. Правда, ему дали почувствовать, что при поддержке этой королевской фаворитки он сможет без всяких опасностей и неудобств сам сделаться фаворитом. И он им стал.
Его положение было солидным, но недостаточно. Реальность милостей нарушали взрывы скандалов. Ревность мучила его. Ревность к Вирджинию Орсини, ревность к Паоло Орсини, ревность к епископу де Люсону.
За эту ревность ему пришлось дорого заплатить. Ришелье, предупрежденный накануне, что Кончини будет на следующий день убит, положил себе под подушку письмо, проговорив: «Ночь принесет совет».
Но на другой день он проснулся только в одиннадцать часов, то есть когда Кончини был уже убит.
Кончини, явившийся во Францию беднее Иова, уже через четыре года отложил три или четыре миллиона. Разумеется, эти миллионы он получил не от Генриха IV. Король мог спокойно смотреть, как его любимый пес помирает от голода, и позволять д'Обилье называть себя «игривым скрягой». Эти миллионы не были пожалованы ему Генрихом IV. Он из экономии мог дарить бриллианты Габриель Марии Медичи. На один из этих миллионов Кончини хотел купить герцогские земли де Ла Ферте. Король горько сетовал на эту чрезмерность. Конечно, не королеве, черт возьми, он бы не осмелился. Он знал, что она холодная и упорная брюзга, а для него не было ничего более антипатичного, чем нахмуренные лица. Жаловался он мадам Сюлли, а та обсудила это с королевой. Королева в свою очередь со своим верным кавалером.
Верный кавалер вошел в раж. Чтобы муж восставал против любовника? Это было настолько противно итальянским нравам, что Кончини крепко намылил голову королеве, прибавив, что, если Генрих IV шевельнет хоть пальцем, он будет иметь дело с ним. Фраза дошла до короля, и тот, вместо того чтобы его покарать, грустно отправился к Сюлли со словами:
— Этот человек мне грозит. Ты увидишь, Сюлли, со мной произойдет какое-нибудь несчастье. Они меня убьют.
Бедный король! Он все видел ясно, и он не хотел быть убитым. Не то что боялся смерти, а потому, что столько вещей еще нужно было сделать не только во Франции, но и в Европе. Но пока, чтобы развеяться, Кончини устроил праздник.