Генрих IV
Шрифт:
Подобная позиция могла только возмутить Генриха Конде, который мнил себя «главой и полководцем протестантских церквей Франции». Компенсируя тот факт, что он не был старшим из Бурбонов, он считал себя наследником ушедших поколений и достойным учеником Колиньи. Только силой оружия он хотел привести к победе протестантскую партию. Опыт доказал и докажет еще не раз, что военных ресурсов у французских гугенотов было явно недостаточно для длительного сопротивления королевским войскам. Поэтому Конде возлагал надежды на иностранных наемников, набранных им в Германии, во главе которых он поставил своего друга-курфюрста Иоганна Казимира Баварского. Это массовое привлечение чужеземных солдат, которых люто ненавидели французские крестьяне, свидетельствует о позиции, диаметрально противоположной позиции его кузена. Конде хотел обеспечить победу протестантской религии как наивысшего блага, она была для него важнее, чем нация и мир. Генрих же, наоборот, следуя природной склонности, ставил своей целью установление мира в стране, а затем
Немецкое вторжение произошло как раз в тот момент, когда король Наваррский бежал из Лувра. Рейтары и ландскнехты через Бургундию прошли по провинциям до плодородной долины Лимани, которую подвергли опустошению. Конде рассчитывал, что они смогут соединиться там с лангедокскими войсками Дамвиля или с войсками губернатора Дофинуа Ледигьера. Но ни тот, ни другой не были расположены лишать свои провинции военного контингента, необходимого для поддержания порядка. Конде вынужден был двинуться со своими наемниками на Север, на Париж, ввергнув в ужас королевский двор. По дороге в Бри-Конт-Робер он принял эмиссара Генриха Сегюра и послал его обсудить условия мира, который предложила как одному, так и другому королева-мать. Об этой встрече в преувеличенно грубом тоне рассказал радикально настроенный офицер Конде Мишель де Ла Югри. Сегюр от имени короля Наваррского, «принца, заинтересованного в величии короны Франции», выразил протест против непомерного увеличения земель, чего хотели добиться для Месье участники коалиции. Он выразил также протест против плана отдать управление Тремя Епископствами (Мец, Туль и Верден) иностранному принцу, Иоганну Казимиру Баварскому. Его государь скорее предпочтет отказаться от преследования убийц Варфоломеевской ночи, чем согласится на эти территориальные уступки, которые ослабят королевство. Конде не внял увещеваниям. В конце концов, Месье — наследник трона, а число его личных земель все равно сократится после его восшествия на престол. Что касается Трех Епископств, то они теоретически были достоянием Империи. Последнее заявление вызывало ярость Конде. Не позор ли, что король Наваррский отказывается преследовать виновников резни, тогда как эти убийства «были совершены на его свадьбе»? Не он ли должен первым отомстить за жертвы, «приведенные им самим на бойню в своей свите»? Может быть, у короля Наваррского короткая память или Сегюр тайно договорился с королевой-матерью? «Пусть он предоставит гугенотам заниматься своими делами и не мешает им… Хвала Господу, мы до сих пор прекрасно без него обходились».
Не все эти аргументы были облыжными, но тем не менее Генрих с презрением отвергнут партией, посчитавшей его недостойным. И все-таки мирные переговоры начались, несмотря на личные амбиции. Изданный в Болье-ле-Рош эдикт содержал секретные статьи, подписанные королевой-матерью. Ее младший сын извлек из него такую выгоду, что этот договор получил название «Мир Месье» (6 мая 1576 г.). К его доменам были присоединены богатые провинции Турень, Берри и Анжу. Месье, герцог Алансонский, стал теперь герцогом Анжуйским и получил в свое владение крепость Шарите-сюр-Луар. Конде остался наместником Пикардии с городами Перонна и Дуллан. Иоганн Казимир получил герцогство Этамп и другие владения с огромной суммой впридачу, чтобы за счет короля выплатить жалованье войскам, которые он против него поднял и которые разграбили его королевство. Генрих Наваррский снова попытался предъявить традиционные семейные требования, то есть военную помощь для возвращения испанской Наварры или денежную компенсацию: выплату ассигнований в размере 40 000 ливров для возмещения убытков, нанесенных его предшественникам.
Кроме того, он потребовал восстановления прав на герцогство Бретань, которые имел его прапрадед Ален д'Альбре, и выплату задолженностей по приданому его жены. Другие требования касались его наместничества в Гиени, где он хотел располагать высшей властью с правом самому назначать своих губернаторов, и освобождения городов, занятых королевскими войсками. Ни одно из этих требований не было удовлетворено. Екатерина Медичи ограничилась тем, что пожаловала ему должность наместника Гиени, Пуату и Ангумуа, и пообещала выплатить задолженность по его содержанию и различные долги — в общей сложности 600000 ливров.
Но основные статьи эдикта касались того, что впервые в статье 4 назвали «так называемой протестантской религией». Это был самый веротерпимый из всех известных дотоле эдиктов, так как в нем официально признавалось сосуществование двух религий. Протестантское богослужение разрешалось по всему королевству, кроме Парижа и его предместий на расстоянии двух лье и королевских резиденций. Протестанты без дискриминации интегрировались в общественную жизнь, им были даны гарантии: судебные палаты наполовину из католиков, наполовину из протестантов и восемь крепостей. И, наконец, полная амнистия за участие в последних смутах. Король признал, что резня в Варфоломеевскую ночь произошла к его великому сожалению, а вдовы и сироты жертв освобождаются от налогов.
Бегство Генриха сначала поставило его в щекотливое положение, но благожелательное поведение Генриха III и нормализация ситуации позволили королю Наваррскому снова установить хорошие отношения с двором. Для него это было очень важно, так как теперь будущее виделось несколько
Переписка между двумя королями началась с выражений благодарности Генриха Наваррского за возвращение на родину его слуг и кавалерии. Их корреспонденция отражала взаимное желание устранить разногласия. Надежда унаследовать трон изменила взгляд Беарнца на королевство. Франция Валуа могла однажды стать его королевством. Поэтому он не скрывал, что лично заинтересован в ее целостности. В сентябре 1577 г. в воззвании к своему дяде, герцогу Монпансье, он даже предложил удалиться в добровольное изгнание на десять лет и продать всю свою собственность, «если его отсутствие послужит для прекращения раздоров и смут». Нежелание использовать иностранных наемников, отказ от территориальных уступок, страх перед большими земельными владениями для принцев свидетельствовали о его великодержавных настроениях.
Мельник из Брабасты и угольщик из Капшико
Вернувшись на Юго-Запад после долгих лет отсутствия, Генрих воочию оценил экономические трудности и снижение безопасности территорий, которым он управлял как король, как суверенный виконт и как наместник короля. При отсутствии власти, признанной всем населением, грабежи и разбои приобрели угрожающие размеры. Вооруженные банды во главе с солдатами удачи безжалостно обирали крестьян, захватывали замки и громили их содержимое, неожиданным приступом брали города. Даже если поля не поджигались разбойниками, крестьяне все равно оставляли их под паром, так как боялись нового грабежа. Полиция и правосудие были бессильны установить порядок в разоренной стране. Как бастионы, стояли только укрепленные города, но и они подвергались постоянному риску, например, во время ярмарок, так как туда могли проникнуть разбойники под видом купцов.
Установление порядка началось с ликвидации вооруженных банд. Генрих прошел школу у человека, который умел навести строгую дисциплину, — Колиньи в бытность свою генерал-лейтенантом пехотных войск составил военный устав, который король утвердил в Блуазском ордонансе 1551 года. Генрих Наваррский воспользовался им, чтобы успокоить гражданское население обеих религий, пообещав одинаковую защиту: «Мы все — французы и граждане одного отечества». Ажанские ордонансы, подписанные 1 апреля 1577 г., содержали меры, предназначенные для установления порядка и спокойствия. Жители городов и деревень Гиени призывались «не ссориться, не оскорблять друг друга, не препятствовать отправлению культа, не замышлять зла друг против друга». Прочие статьи касались защиты сельского хозяйства и всей экономической деятельности: запрещалось «вредить бедным земледельцам, брать их в плен, реквизировать их скот, вымогать их собственность, препятствовать торговле купцов». И наконец, в ордонансах предусматривалось наказание для тех, от кого исходило зло: «Тот, кто наберет отряд без поручения командира, будет сурово наказан. Солдат, который не станет под знамена командира, будет считаться бродягой. Если принявший присягу солдат оставит свою часть, он будет казнен. Солдат, покинувший казарму без письменного разрешения командира, будет наказан». Наказания были суровыми: смертная казнь для бунтовщика и насильника, отсечение кисти тем, кто применил оружие в городе. Каралось также и святотатство. К тюремному заключению приговаривались те, кто грабил деревни или кто насильственно покупал по низкой цене товары, особенно это касалось лошадей и съестных припасов.
Энергичные меры принесли должные результаты. Эти результаты измеряются также благоприятным мнением, которое сложилось о Генрихе у населения. Многочисленные крестьянские анекдоты, которые датируются первыми годами после его возвращения, отражают возросшее доверие народа к нему. Поездки Беарнца по стране сближали его с сельскими жителями, им нравилась его общительность, его глубокое знание насущных проблем. Целую «сагу» из устных свидетельств собрали на юге Пьер Вессьер в 1928 г. и Раймон Риттер в 1944 г. Историчность этих анекдотов измеряется не точностью воспроизведенных слов, а насыщенностью эпизодов и их соответствием тому, что прозаически сообщают нам анналы двора Беарнца: «Его Величество обедал, ужинал и ночевал в сельской местности». На основании этой сухой записи воображение может рисовать разнообразные картины. Вот он в Байонне, пирует в окружении горожан, танцующих вокруг столов, вот он в своих охотничьих угодьях, которые идут вдоль дорог на Нерак. В старых рондо рассказывается о «домах Генриха», которые «королек» посещал во время своих поездок по песчаным равнинам Гаскони и Альбре. Это его излюбленные края со знакомыми названиями: Саматан, Фигес, замок д'Альбре в Касельжалу и самые знаменитые — Капшико и Брабаста.