Геометрия побега. Стихотворения

Петрушкин Александр

«То, что лежало на ладони…»

То, что лежало на ладони,хрустело яблоком на свет[глазной] распахнутой пчелою,как донник, павший на столе.Сгорает кожа восковая,как лепет нас клюющих птиц,в ребёнке под столом сужаясь,и донник говорит: простись,на дне у неба, прижимаясьплотнее к темени кругов,я слышал, как с меня снимают[как с древа яблоко] засов.Там я лежу на дне у света —пока расходится волна,хрустящая, как волн пометкина ткани тёплого ствола.И чем мне светит скатерть эта,когда в хруст руку протянув,взлетает яблоко [глазное],пчелу и донник

взявши в клюв?

Колодец

Руслану Комадею

Ты всё провожаешь свои голограммы в шиповника ад,который в себе вышиваешь, на память, как линию рваную рта.Гляди – просветлеет колодец, и гонят быков —ведь рай это полость – беда ли, что мал? Это всё.Чтоб хлеб подавал бледный знак – что в твою Чилябонь,как малое стадо пришел телеграф – но уволь! —там гонит колодец быков, как бы кровь чистотел,шиповник растёт через звук, меж своих же ветвей.Есть мокрый двойник у быка. Он – колодец, он – чист,растет из шиповника, с горлом, разрезаным вниз.Светает двойник, как фонарь, освещает свой рай,где гонят быков, чья спина распрямилась в трамвай,врастая в шиповник. И больше не вправе стоять —шиповник, колодец и бык в свои ветви летят.

Рисунок

повис над нами пловец синийпевец одышки и гомеравокруг посмотришь много глиныа остальное всё – химераключи скрипят внутри у скважинкак будто женщина полнамужчин и Бога по порядкувыводит в озеро онаи за пределами пристанищгудит солёный звук дождянаверное и мы дождалисьпловца фонарного в костяхключи скрипят внутри у скважинкак будто женщина полнамужчин и Бога по порядкуи грудь её как смерть – тесьмаи у рисунка вот такогосверчок под сердцем замолчитчтоб слушать как Гомер с Химеройпод глиной слушают ключиключи скрипят внутри у скважинкак будто женщина полнамужчин и Бога – в женском платьеидёт навстречу ей волнаи покидаются причиныеё открытых берегови смотрят внутрь её мужчинысоображая: кто из трёх

«Так вырой же тьму из могилы…»

Так вырой же тьму из могилы,чтоб – как колыбель —качалась она средь стеблейпредрассветных стрижей,сгоняемых скрипом сосныв навесные углы,стучащейся с нашейпрозрачной, как мы, стороны,что вырыла наси лопаткою птичьей звучитнад каждой цикадой,как будто хозяйка бренчитв прихожей костями, детьми —разменяв лишь лицо, а не цвет,начавши с конца,поскольку сначала нас нетни в кадре, ни в клюве,ни в этом фонарном бельме.Как будто есть тьма —мы себе ковыряем бельёСтоим у сосны между бёдер,поднявшихся в свет,кроша в темноту, то, что[после прошедши] кольнёт.

Диалог

Порезавшись крапивою сухой,ты дышишь, удивляясь расстояньюс её молчанием, и спелый перегнойземле передаёт своё дыханье,крапиву он роняет в небеса —и верится пока ещё крапиве,что есть в её молчании леса,строения (и что немного кривывсе эти построения её),что дышит Бог в рыжеющий затылок,что перегной когда-нибудь спасётпуская сок в какой-нибудь отрывок,в её порез, который, как языкзелёным хлорофиллом мокнетв горле,её порез с моим заговорит,и их молчанье долгое умолкнет.

«И вот ты раздвигаешь двойника…»

И вот ты раздвигаешь двойникачерез тростник, в котором он клубится,ещё туман [почти что не вода,а

ключ от птицы, что ей не разбитьсядаёт возможность]. Говорит со мнойдвойник соломенный, садящийся на плечи,саднящий горло – вот, как божемой,тростник меня раздвинул вдоль и лечит,выращивает мокрое лицо, шагает по лицукак бы в печали, и август смотритпристально за мной —кутёнком, заблудившимся в причале,чтоб слышал я, как шелестит тростник,олений глаз закрыв наполовину,и мокрый, словно смерть, двойник журчит,меня [перед собой] как дно раздвинув.

«Свет кожу стирает дочиста…»

Свет кожу стирает дочиста —кто ходит на месте пустом?Его ремесло переносное,как бабе, вносить меня в дом.Внесёт и забудет на времяв среде голубиных людей,накинет на яблоню темень,царапая горло ветвей.Меня поцарапав однажды,как будто котейка, дом-шарвоздушной и смертною жаждойсмотрел, как (его ли?) душавыходит из яблока красногои светится, где за окномдом в стороны все расширяется,идя за своим молоком.Его ремесло непонятное,Как бабе нести меня в садГде пчелы звенят пузырятсяПод кожей, желая назад,где дождь вырастает из яблонии падает яблоней стать,где голуби клювом стараютсяпод кожей меня отыскать.

«Откроют листья золотые рты…»

Откроют листья золотые рты,зарубки оставляя в каждой щепкевоздушной [бог заточит топоры]и по воду пойдут – как будто бросилих этот август бронзовый в себя,по кругу холодящему ослепнув,своё изображение деляна хлеб и воду, прижимаясь к древуосеннему, зеркальному, как тьма,где птичий бог прибился к лесорубами загорелся [и язык принял] —как листья, рыбы в нём плывут по кругу,и открывают золотые рты,и немоту себе [как вещи] просят[листвяные], и срубы, и плоты,и август бронзовый в себе[как в вёдрах] носят.

«Вот осени пирог, как шар…»

Вот осени пирог, как шар,печёт Сентябрь. Из животаего вытаскивает дёрнзима, с которой он сплетёнчерез меня, через моивсё выжигающие тьмы,через позор и тишинумою, в холодную странуон пишет из меня письмо,печёт жену мою и дочь,как мягкий снег, мясной пирогон катит в шаре пред собой.Вот этой осени пирог —садись со мною, ешь со мноймой рай кромешный изнутри,с зимой забитый в сапоги.Кати меня земле под дых,как будто пёс оставил штрихна этой выжатой тропев сосущей птицу высоте.Скорми меня, Сентябрь, скормишарам, гудящим изнутри —подобно ульям и вагонам,нас покидавшим, как дорога,с которой осени пирогв кромешный рай глазеет мой.

Прогулка в августе

– 1-

Входя в мой дом, как тень остановись —на роднике, в котором прячет ключ[звенящий в связке] тусторонний сад,как август, спрятанный среди калиток туч.Ты не найдёшь – вот стой теперь, как тень,как бы вода, обретшая кувшина[пусть гипсовую] кровь – что тоже кров,[пусть речь] скрипящую из каждого мужчины.И длинный пёс берёт мой страх из губ[начавшегося с тени] листьепада,но [глаз не поднимая] видит он,как зреет камень в дурочке, и надовсего лишь – оглядеться и поднятьс земли свою [еще совсем не горсть]золы, что в птицу развернулась и пропала —как [между берегов повисших] мост.Входя в мой дом, припомни, что в меняобёрнут ключ от голоса и смерти,что в роднике, в уключине [не смят,но говорит] меж нами некто третий.