Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи

Полещук Александр Лазаревич

Александр Стамболийский стремился любой ценой изжить прошлое страны. На мирной конференции в Нейи, близ Парижа, он попытался убедить представителей держав-победительниц ослабить железную хватку. «Этот мирный договор – наказание прошлой Болгарии, – твердил премьер. – Сегодняшнюю Болгарию пощадите, она хочет жить, чтобы показать свою работоспособность и своё миролюбие». Кое-кто аплодировал этим словам, но условия мирного договора, продиктованные Болгарии, принесли ей дополнительные тяготы. Общая сумма репараций, которую страна была обязана выплачивать в течение 37 лет, соответствовала 20 процентам её национального богатства. Сербии, Греции и Румынии передавались в счёт репараций десятки тысяч голов скота, сотни тысяч тонн угля и ряд других ценностей. Под контролем Антанты оказались шахты Перника, главные железнодорожные узлы и Варненский морской порт. Болгарии пришлось нести расходы по содержанию французских

оккупационных войск; иметь полноценную армию не разрешалось. Таким образом, страна оказалась в столь же унизительном положении, что и её старший партнер по Четверному союзу Германия (опять же с учётом разницы в масштабах).

От сознания своего бессилия Стамболийский сломал ручку, которой подписывал договор, – то был жест отчаяния человека, заключённого прежним режимом в тюрьму за антивоенную деятельность, а теперь вынужденного расплачиваться за преступное безрассудство того режима.

В позиции ЦК по отношению к установленному Антантой порядку присутствовали мотивы патриотические и классовые. В заявлении парламентской группы коммунистов Парижский договор был назван актом бесподобного насилия, грабежа, варварства и жестокости, а вина за положение, в котором оказалась страна, возлагалась на буржуазию и монархию. В качестве кардинального решения балканских проблем партия вновь выдвинула старую идею создания федерации Балканских государств. В тех условиях это был, разумеется, лишь броский лозунг, но такой лозунг, который снова сигнализировал о необходимости поиска альтернативы военному решению национального вопроса. Выступая в печати и на многолюдных митингах в Варне и Пернике, Димитров столь энергично протестовал против нового порабощения страны внешними силами, что французский генерал Франше д’Эспере, командующий оккупационными войсками, рассердился и пригрозил в отместку прекратить возвращение болгарских пленных из Салоник на родину.

Неизбежным результатом наказания Болгарии стало формирование в обществе специфического морально-психологического комплекса национального унижения и государственной неполноценности, взывавшего к реваншу, что, разумеется, привело к возникновению политических сил соответствующей окраски. И вновь беспристрастная хроника событий, различных по масштабам и историческим последствиям, обращает наше внимание на многозначительные параллели. В Германии и Болгарии почти одновременно создаются националистические офицерские объединения – это были соответственно «Стальной шлем» и «Военная лига». В январе 1919 года в Мюнхене возникла Немецкая рабочая партия. Через год она приняла новое название – Национал-социалистская немецкая рабочая партия (НСДАП), а в мюнхенском пивном ресторане «Хофброй-хаус» состоялось первое публичное выступление Адольфа Гитлера, огласившего официальную программу партии.

Димитров без устали, как в молодые годы, объезжал промышленные центры страны, восстанавливал распавшиеся в период войны профсоюзы, помогал стачечникам формулировать требования и добиваться их выполнения. Его неоднократно арестовывали, но он был неуёмен. И, как в молодые годы, много читал. Он готов был снова и снова повторять фразу, которой закончил одно из писем Любе: «Работа и книги доставляют мне наибольшее удовольствие».

В предисловии к брошюре «Ленин к рабочим Европы и Америки», вышедшей в кооперативном издательстве «Освобождение», он с исчерпывающей резкостью сформулировал своё понимание главной альтернативы эпохи: «История ставит вопрос ребром: или с контрреволюцией – за сохранение капитализма, или с рабочей революцией – за ликвидацию капитализма и через диктатуру рабочего класса за установление социализма и полное торжество коммунизма. Среднего пути нет\»⁴³ В брошюре были помещены две ленинские работы – «Письмо к американским рабочим» и «Письмо к рабочим Европы и Америки». Первая работа пришла в Софию из США, где её перевели и опубликовали болгарские эмигранты. «Второе письмо мы дословно переводим прямо с русского оригинала», – пишет Димитров в предисловии, что является косвенным свидетельством того, что переводчиком мог быть он сам или в содружестве с кем-то из товарищей (так, в 1920 году Георгий Димитров и Васил Коларов совместно перевели брошюру Е.А. Преображенского «Анархизм и коммунизм»).

Ленин обрушил на «акул» и «сторожевых псов» империализма настоящий шквал ненависти. С такой же страстью он говорил о русской революции, в которой видел начало революции мировой. Ради победы над буржуазией, ради взятия власти, разъяснял Ленин, рабочих не должны останавливать никакие жертвы, даже гражданская война, которая неминуемо сопровождается разрушениями, террором, стеснением формальной демократии. Революция не знает лёгких и гладких

дорог, и не бывает чтобы наперёд была дана гарантия от поражений, чтобы не приходилось временами, идя к победе, отсиживаться в «осаждённой крепости» или пробираться по самым узким, извилистым, непроходимым и опасным тропинкам.

Во всемирной схватке труда и капитала Димитров не видел полутонов. Казалось, само время, сотканное из острых противостояний и потрясений, подтверждало: «Среднего пути нет!»

В конце декабря 1919 года по улицам болгарских городов снова прокатились многотысячные демонстрации. Люди скандировали: «Хлеба! Топлива! Одежды! Жилья!», требовали конфискации имущества у спекулянтов и справедливого распределения продовольствия среди жителей столицы. Волнения помешали правительству начать программу реформ. Александру Стамболийскому требовалось спешно стабилизировать положение в стране, чтобы провести новые выборы и составить однопартийный кабинет, поэтому он не стал церемониться. Репрессии обрушились на рабочих и служащих государственных предприятий, принимавших участие в демонстрации, – все они были объявлены уволенными. Это ещё больше усилило общественное недовольство. Градоначальник ввёл в столице осадное положение. По призыву лидеров БЗНС в Софию двинулись из деревень безземельные крестьяне, беженцы, безработные, из которых создавались отряды Оранжевой гвардии [24] , предназначенные для помощи властям в подавлении волнений.

24

Это название объясняется оранжевым цветом партийного флага Земледельческого союза.

Действия правительства поставили столицу на грань гражданской войны. То и дело вспыхивали кровавые разборки между забастовщиками и оранжевогвардейцами, активных коммунистов арестовывали, обвиняя в подготовке вооружённого восстания. Чтобы избежать бессмысленного кровопролития, ЦК БКП пришёл к выводу, что стачке надо придать организованный характер. Возглавить её должен ОРСС. Делегацию во главе с Димитровым, предложившую провести переговоры и закончить дело миром, премьер-министр выслушал, однако отменять решение об увольнении государственных рабочих и служащих не стал.

Политическое руководство стачкой ЦК БКП поручил Василу Коларову – секретарю ЦК, Георгию Димитрову – руководителю рабочих профсоюзов и Христо Кабакчиеву – редактору газеты «Работнически вестник». Им пришлось перейти на нелегальное положение. Предосторожность оказалась своевременной: полицейское управление выпустило распоряжение об их аресте, в квартирах прошли обыски.

Кабакчиев, Коларов и Димитров принадлежали ко второму поколению активистов болгарской партии, вышедших после мировой войны на главные роли. Димитрову было около сорока, Коларову и Кабакчиеву немного за сорок. Возраст зрелости политического деятеля, когда уже накоплен значительный опыт, но ещё не утрачена способность сомневаться в незыблемости нажитой мудрости.

Биографии трёх видных деятелей БКП были во многом схожи: активная работа в партии тесных социалистов, беспрекословная верность тому курсу, который указывал патриарх движения – Димитр Благоев, избрание членами ЦК, депутатами Народного собрания, статьи в печати, участие в международных совещаниях социалистов. Но, в отличие от Димитрова, постигавшего науки и иностранные языки самостоятельно, его товарищи получили образование за границей, а в Болгарии работали адвокатами (вспомним, сколь престижной была эта профессия – ведь об адвокатской карьере сына осторожно мечтал и мастер-шапочник Димитр Михайлов!). Зато Георгий обладал другим безусловным преимуществом: никто из высших партийных функционеров той поры не знал рабочую среду так близко, как он, и никто так естественно не ощущал себя частицей класса, как он.

Почти два месяца Георгий укрывался на разных квартирах у верных людей. И всё это время продолжался его письменный диалог с Любой. Письма и что-нибудь съестное доставляла ему домашняя работница Тодорка. Люба писала о положении дел в столице и стране, о настроениях людей. Эта информация помогала Георгию оценивать перспективы стачки, которые не выглядели радужными.

Во время вынужденного заточения появилась возможность проштудировать книги из домашней библиотеки, до которых не доходила очередь «на воле». Заказал Любе «Историю французской революции» и «Историю германской революции», начал писать реферат о задачах профсоюзного движения, для чего попросил Любу прислать протоколы Всероссийского съезда профсоюзов («Это большая непереплетённая книга, лежит на нижней полке шкафа, напротив письменного стола») и русско-болгарский словарь. Много работал, много курил и пил много кофе.