Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи
Шрифт:
Конечно, Люба тревожилась за него, и эта тревога вновь подтачивала её неустойчивую психику. Он уговаривал Любу больше отдыхать, бывать на воздухе, а может быть, уехать на время в Сербию. Но она и слышать об этом не хотела: уехать сейчас – значит бросить любимого и неминуемо обречь себя на ещё большие страдания. Вот если бы удалось свидеться… Однако председатель синдиката металлистов Антон Иванов, отвечавший за безопасность Димитрова в период стачки, был непреклонен: «Георгий сейчас не принадлежит ни тебе, ни себе самому. Он находится в распоряжении партии, и только партия вправе решать, кто может его посещать. Власти хотят его головы. Но неизбежно лишится головы и тот, кто вольно или невольно облегчит власти эту задачу». И всё же, всё же… Однажды суровый Антон передал Любе запечатанный конверт от Георгия, а после заставил
«Нахожусь ещё под сладким впечатлением от нашего великолепного „рандеву“, – пишет он на следующий день Любе. – Вечером так увлёкся работой и работал с таким блаженством, что даже не заметил, что уже час ночи!»44 Таковы модификации любви: одного она обращает в мечтательное состояние, а в другом пробуждает невероятные творческие силы.
О главном Георгий, конечно, не писал – о том, как по ночам, переодевшись в офицерскую форму, осторожно пробирается в сопровождении товарищей на заседания стачечного комитета. Как-то само собой сложилось, что именно Димитров стал играть в руководящей тройке ведущую роль. Он понимал, что стачка транспортников больше похожа на взрыв отчаяния людей, бессильных что-либо изменить, чем на организованное выступление, когда чётко формулируются лозунги, выставляются требования и так далее. Силы были равными: ни правительство вкупе с оранжевогвардейцами, ни транспортники не могли переломить ситуацию в свою пользу. В такие моменты неизбежны крайности. Революционное нетерпение охватило радикально настроенных стачечников, магический лозунг диктатуры пролетариата манил к восстанию.
Димитров убеждал комитетчиков, что вооружённое выступление, к которому призывают «коммунисты с анархическими головами», стало бы чистой воды авантюрой. Правительству удалось натравить деревню на город, рабочие блокированы в своих кварталах, самые активные находятся в тюрьмах. Несмотря на формальную договорённость между коммунистами и социал-демократами о совместных действиях, каждый профсоюзный центр действует самостоятельно. Надо учитывать и международный фактор: страна оккупирована войсками Антанты, а Советская Россия, окружённая кольцом фронтов, не сможет прийти на помощь восставшему болгарскому пролетариату.
В брошюре «От поражения к победе», написанной по горячим следам стачки, Димитров сделал вывод, что правящий режим обрушил на железнодорожников и связистов всю мощь государства, потому что посчитал происходящие события преддверием революции. Особую угрозу правительство увидело в политической стачке, проведённой по призыву ЦК БКП с 29 декабря по 3 января в знак солидарности с транспортниками.
На пятьдесят четвёртый день стачечный комитет принял решение организованно прекратить борьбу. Обозревая в своей брошюре беспрецедентное по массовости и длительности выступление болгарских рабочих, Димитров подчеркнул, что «пролетарские стачки оцениваются не столько по непосредственным своим материальным результатам, сколько по далёким и устойчивым последствиям, которые они несут общему освободительному движению рабочего класса. И в этом смысле борьба рабочих-транспортников вовсе не напрасна»45.
Однако не таков был наш герой, чтобы покинуть поле сражения, не сказав последнего слова. Двенадцатого февраля 1920 года в совете Софийской общины планировалось рассмотреть вопрос о восстановлении на работе уволенных рабочих и служащих общины, которые участвовали в декабрьской демонстрации. «В общинном совете дело идёт к тому, что на решающее заседание, которым, может быть, станет завтрашнее,
Он решил рискнуть, хотя
Вечером Тодорка принесла письмо. «3–4 дня рабочие говорили одно и то же: „Эх, если бы Георгий Димитров был здесь“, – писала Люба. – И пересчитывали голоса, сколько на сколько придётся. Когда ты вошёл, они не поверили собственным глазам. Георгий Димитров!.. Как будто какое-то волшебное слово прокатилось по коридору… А когда ты уходил, кто-то, не удержавшись, крикнул мне: „Браво, госпожа, это люди народа!“ Журналисты, как бешеные, ринулись за тобой, но наши дьяволы встали у выхода и никому не дали шелохнуться… До свидания! Пусть всегда так и будет!»47
Именно после этого случая наш герой попал в поле зрения агента британской военной миссии в Болгарии. Первая запись рассекреченного в 2005 году обширного досье на Димитрова, хранящегося в архиве разведки, гласит: «Димитров – народный представитель, интеллектуал с университетским образованием (тут агент погорячился. – А.П.), писатель по политическим вопросам. Его самые характерные черты – бесстрашие и авантюризм. Пламенный оратор. Принимал активное участие в стачке железнодорожников. Бескомпромиссно атакует буржуазные партии и болгарское правительство в Народном собрании. Несколько раз привлекался к суду. Умело уходит от преследований властей, но часто появляется на короткое время в Народном собрании или совете городской общины. По общему мнению, фанатичный большевик, но очень честный человек»48.
Сразу после окончания стачки транспортников Стамболийский добился от царя издания указа о роспуске Народного собрания и назначении новых выборов. Премьеру нужна была полная победа Земледельческого союза, и ради достижения этой цели БЗНС направил остриё предвыборной атаки против главного своего соперника – БКП. Газета «Земеделско знаме» красочно обрисовала будущую судьбу коммунистов: «оранжевая власть» поселит их в бургасских болотах, чтобы они строили там своё коммунистическое царство. С тем же публицистическим жаром «Работнически вестник» обличал «партию сельской буржуазии», называя БЗНС «верным и свирепым стражем буржуазно-монархического режима».
Расчёт Стамболийского на победу в парламентских выборах подтвердился, и в мае 1921 года в Болгарии появилось однопартийное правительство крестьянской сословной политической организации. Однако до обещанной ссылки коммунистов в болота дело не дошло. На повестку дня выдвигались очередные задачи, связанные с конструированием новой Болгарии по программе БЗНС. Началась аграрная реформа, сопровождавшаяся изъятием излишков земли у крупных собственников и церкви («Земля тем, кто её обрабатывает!»). Вступил в силу закон о всеобщей трудовой повинности, была введена прогрессивная шкала подоходного налога, торговля зерном перешла к крупному кооперативу, произошли другие преобразования демократического характера. За два года управления правительство БЗНС провело через парламент около ста демократических законов.
Энергичная реформаторская деятельность Стамболийского не пришлась по вкусу Межсоюзнической комиссии Антанты, контролировавшей выполнение мирных соглашений. Да и болгарские политики старой школы не могли смириться с утратой руководящих кресел и с тем, что в министерских автомобилях теперь разъезжают вчерашние селянки – жёны крестьянских министров. Высшие круги общества раздражало поведение новоиспечённых министров из простонародья, в том числе и самого премьера, которому дали прозвище Крестьянский царь [25] .
25
Это прозвище содержало намёк на предводителя крестьянского восстания Ивайло, известного как Царь-пастух. Ивайло, действительно происходивший из пастушеского рода, правил Болгарией в 1277–1280 гг.