Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов

Одоевцева Ирина Владимировна

Да, чтобы не забыть, — исправьте, пожалуйста, в моем «Дневнике» описку: толковать (а не говорить , как в рукописи) мне в общем не о чем… [54]

Одоевцева Вам нежно кланяется. Она малость тревожится попадет ли в Ваши руки своевременно рукопись [55] . Насчет этой рукописи, от себя — и между нами!— прибавлю: если можете напишите автору, когда ее прочтете, по возможности лестно, т. к. сейчас это психологически очень важно для нее. Ведь стихи, написанные во время болезни [56] — действитель<но> написаны во время очень сериозной болезни и вообще в таких душевных и физических обстоятельствах, что лучше не вспоминать. И она еще медленнее, чем я, выкарабкивается теперь из ямы, в которой мы оба сидели. Это, повторяю, между нами. Что рукопись такая грязная [57] — потому что писалось во время оккупации и бог знает где валялась. Поэтому, если можно, не откажите прислать корректуру. Ну, как говорится, о обещанном авансе «не напоминаю», зная на опыте, как Вы быстро прислали мне деньги за стихи. Но все-таки… «округлите» его по возможности. Можно, для простоты, прислать на мое имя, но если это не полагается для отчетности или чего-нибудь вроде — то по carte d'identitе [58]

фамилия ее тоже Ivanoff, причем буква имени I превратила<сь> за это время перемен карт в F., т. е. «F. Ivanoff».

54

Строчка из стихотворения «Все туман. Бреду в тумане я...» из цикла «Дневник (март — май 1953)».

55

Рукопись романа Одоевцевой «Год жизни».

56

«Стихи, написанные во время болезни» (Париж. 1952).

57

Речь снова идет о романе «Год жизни».

58

Le carte d'identitе — во Франции основной документ, удостоверяющий личность.

Обнимаю Вас.

Ваш Георгий Иванов.

6. Роман Гуль - Георгию Иванову. 13 июня 1953. <Нью-Йорк>.

13-го июня 1953

Дорогой Георгий Владимирович,

Письмо я Ваше получил, но несколько задержался ответом. По причинам вполне уважительным. Во-первых, я только на днях получил рукопись Ирины Владимировны. Ни прочесть, ни даже заглянуть — пока не в состоянии, ибо идет печатание кн. 33 — и я замотан до чрезвычайности. Но это не затягивает дела, как такового>. Ибо М. М. сейчас заканчивает — работу в Кембридже и на днях выезжает к себе на дачу в Вермонт. [59] В Кэмбридж я ему ничего не посылаю, ибо это вполне не имеет смысла: он замотан выше меры и там читать ничего не может. Но окончив свои университетские дела — в Вермонте он будет на полной свободе — и вот туда-то (в начале след. недели) я ему и пошлю рукопись Ир. Влад. Постараюсь ее (с большим интересом — хочу) прочесть и высказать свое мнение Михаилу Михайловичу. Одним словом, с максимумом> благоприятствования и таким же интересом рукопись будет прочтена, и тут же Вам сообщу, как и что. Вы понимаете, конечно, что с рукописью — труднее производить такие операции (приятные), чем со стихами. Там коротко — раз и два. И чек летит в облаках — к Вам. Тут это длиннее. Вооружитесь терпением ненадолго. И все — хочу думать — будет олл райт, как говорят французы. Это насчет рукописи.

59

Гарвардским университет находится в граничащем с Бостоном городе Кембридж, штат Массачусетс. Штат Вермонт — соседний с Массачусетсом.

Теперь (идя по Вашему письму). Не удивляюсь, что какие-то «друзья» что-то там наговаривали Вам о моем отношении и прочее. Эта чесотка в литературных кругах вполне эпидемична. Врали, конечно. Одни врут как чешутся, другие — злее — живут этим почесыванием. Ну да, как бы это сказать поэлегантнее... — скажем... Бог с ним (но подумаем круче). «Коня Рыжего» я Вам выслал и думаю, что Вы его получили. В НЖ о нем ничего не было (оцените — до чего мы скромны, до «стыдливости»). Поэтому, я полагаю, было бы очень хорошо, если б Вы написали (только об Ал<данове> не надо, это «бяка»). Но если Вы хотите в «Возр<ождении>» — дуйте, только думаю, что безумный старик — взовьется штопором и кого-нибудь искусает из-за этого. Кстати, в «Возр<ождении>» в списках ««для отзыва» я книгу свою видел. Одним словом, действуйте, как сочтете нужным, - я честно говорю. ВАШ отзыв хотелось бы прочесть. И в НЖ для него место найдется, как рецензию, странички на две с половиной (машинных). Платим за рецензии так же, как и за статьи, - полтора доллара страничка.

Идем далее по Вашему письму. Между прочим, очень интересно то, что Вы пишете о Великом Муфтии, [60] о его пометках на страницах НЖ. Хотелось бы прочесть. Кстати, он сам без всяких встреч, разговоров и прочего — писал мне дважды или трижды — страшные комплименты относительного «Рыжего (часть их я опубликовал предисловием). Скажите, а читая, ругал? Между нами, по чести, — напишите, было бы интересно Смешно. Я, как и Вы, философски и юмористически отношусь ко всем этим вещам и вещичкам. Для забавы — черкните.

60

«Великий Муфтий» — так в эмиграции иногда называли Бунина его знакомые. Муфтий — толкователь Корана, юрист-богослов, облеченный правом выносить решении по религиозным и юридическим вопросам. Во французском языке есть устойчивый фразеологический оборот: «Per ordre de mufti» — «По велению муфтия».

Письмо Ваше, слава Богу, не похоже ни на Сашкины, ни на Ва<силия> Ал<ексеевича>. [61] Сашка пишет, как «порочный школьник» или даже как «Пьеро» — за кулисами. [62] Черт знает что. Но — характерно. С эдаким почерком в правительство брать людей просто было неприлично. Вот и получилась... клякса... правда, говорят, что через сто лет Сашка — это тема для драмы. [63] Верно. Только трудно тянуть-то эти вот сто лет.

61

В своей публикации Гуль вместо «Сашки» ставит «А. Ф ». а затем «Керенский», и делает сноски: «У А. Ф. почерк был и неразборчивый и детский»; «У В. А. почерк совершенно неразборчивый, как какие-то иероглифы».

62

Характеристика Керенского из стихотворения Зинаиды Гиппиус «Кто он?» (1918, опубл. в 1920): «Пьеро, болтун, порочный школьник...» (указано Н. А. Богомоловым).

63

В книге «Я унес Россию» (Т. 2. «Россия во Франции». Нью-Йорк, 1984, с. 50) Гуль пишет: «Помню, на Монпарнасе в литературной компании поэт Георгий Иванов как-то сказал, что через сто лет — Керенский — это тема для большой драмы. Не знаю».

Очень рад, что Вы уже пишете «Жизнь, которая мне снилась». Прекрасно. Вот Вам и сила ЧЕКА (но не Че-Ка!). След<ующая> книга выйдет в сентябре. У Вас — весь июль и даже пол-августа (или даже чуточку больше). Но лучше бы было, если б прислали августе. В удаче Вашей вещи — уверен. Я понимаю, что «прежние» «П<етербургские> 3<имы>» Вас и не удовлетворяли, и, м. б., даже раздражали. Последние главы — ведь совсем другое — по общему тону, по общему строю — крепче, проще, сильнее — и без «рококо». «Рококо» пережито. Очень, очень жду Ваши вещи. М. М. тоже очень рад этому.

В стихах Ваших уже было исправлено — «толковать». Я ведь в набор сдал ВТОРОЙ список. Очень, очень хороши стихи. Я люблю возиться — с «техникой» журнала. И сверстал их сам очень хорошо. Только одно стихотворение разорвалось (со страницы на страницу). Все остальные — целехоньки (им же больно стихам-то,

их рвать нельзя).

Далее. Еще о рукописи Ирины Владимировны. Не сумлевайтесь. [64] В первую свободную минуту засяду, прочту, пошлю. У меня тоже сейчас чертовщина большая — я должен выполнить свою работу вдвойне (я ведь работаю еще в радио-отделе Ам<ериканского> Ком<итета> для Мюнхена [65] , и вот, чтобы уехать на две недели в деревню, куда уже отвез жену, — надо в две недели сделать месячную нагрузку, это нелегко, но выполнимо. Посему я и замотан немного). Но это не затянет дела. Будьте «у Верочки» (Боже, как нас обогатила революция — в смысле языка! Закачаешься!). Насчет корректуры не ручаюсь. Это нам очень трудно. Еще скажу: сентябрьская беллетристика у нас уже набрана. Вас начнем с сентябрьской (это я принял в расчет). Но прозу И. В. можем начать только с декабрьской. Впрочем, если все будет устроено в смысле гонорара — то это значения большого иметь не будет. Все попытаюсь обговорить с Мих. Мих. Он — самодержец. Но очень конституционный. И мы с ним работаем очень хорошо и дружно. Транскрипцию карт д'идантитэ принял во внимание. Вспомнил я эти карт д'идантитэ — и прямо рвать потянуло. Ведь тут ничего подобного, все по-человечески. Сошли на берег — и не видите никаких карт д'идантитэ, никакого Афганистана Парижской Префектуры, [66] ничего. Вообще, хороша страна Америка. [67] Очень. И у нас в Европе о ней были совершенно не те представления. Ну, скажите, можете ли Вы себе представить, что по Бродвею бегают белки (самые настоящие), я живу возле Бродвея. Они перебегают Бродвей и бегут к Гудзону, где живут — в саду (над берегом) и в аллее (набережной). Или — на Бродвее стая голубей — садится людям на плечи, на руки, когда люди эти их кормят. А таких старичков, старушек (и не старичков и не старушек) множество. А как хорош — этот самый Риверсайд Драйв — набережная по Гудзону — вся в зелени, на газоне, на луговинах можно валяться как хочешь, не то что «ферботен» [68] . Одним словом, зря Вы не приехали в Америку. Жили бы тут во всяком случае не хуже (а уверен даже лучше), чем в Монморанси.

64

Постоянно встречающееся в переписке просторечие, используемое для выражения почтительности с ироничным оттенком.

65

Имеется в виду «Радио Освобождение», финансировавшееся ЦРУ из США, но административно расположенное в Мюнхене.

66

«Афганистан Парижской Префектуры» — «Афганистан» здесь своего рода символ бесконтрольной, никем извне не управляемой административной структуры.

67

По мнению Н. А. Богомолова, парафраз песни Матвея Блантера на слова Михаила Исаковского «Где ж вы, где ж вы, очи карие!» (1944), заканчивающейся строчками: «Хороша страна Болгария, / А Россия лучше всех».

68

Verboten (нем.) — запрещено.

Кончаю. Дружески жму Вашу руку.Ручки Ирины Владимировны цалую. Ваш искренно: <Роман Гуль> (Роман Борисович!)

7. Георгий Иванов - Роману Гулю. 23 июня 1953. Монмонранси.

23. VI. 1953

5, av. Charles de Gaulle

Montmorency (S et O).

Дорогой Роман Борисович,

Сегодня, 23 июня, получил «Коня Рыжего». Спасибо. О — преувеличенно — лестной надписи не буду распространяться. Я «скисняюсь», когда слышу такие выражения по моему скромному адресу. Но, разумеется, большое спасибо за такую надпись.

«Портрет без сходства» и «Контрапункт» [69] пошлем Вам, как только раздобудем экземпляры, т.е. через несколько дней. Насчет отзыва о «Коне Рыжем» – решим, с Вашего согласия так: я даю отзыв в «Новый Журнал». Вы правы, Мельгунов, по-видимому, хотел бы замять отзыв о Вас: книга «была» у него, но «кто-то ее унес». Это «не к спеху» — когда он опять вернется из Мюнхена, он книгу «поищет» и прочий сухой мандеж в том же роде. Так что мне и проще и приятней прислать рецензию к Вам. Если я буду жив и здоров — вероятно я пришлю ее Вам довольно скоро, во всяком случае до «Жизни, которая…» [70]

69

«Контрапункт» - сб. стихотворений Одоевцевой (Париж: «Рифма», 1950).

70

См. примеч. 52.

Чтобы кончить с этим, удовлетворяю тут же Ваше любопытство — законное! — насчет отметок и реплик Бунина. Нет, совсем не то, что Вы думаете. Кусок из письма, напечатанный перед текстом [71] , подтверждает, что «Великий Муфтий» — в отличие от большинства нашей братии — мущина искренняя: пишет и говорит, что думает. Разница только в выражениях. Он отзывался и делал пометки в выражениях менее академических, чем в письме. И одобрения, и осуждения, сопровождались эпитетами весьма смачными. «Молодец с. с!» Или «св…. » — «вроде меня работает», чередовались еще более сильными выражениями, когда что-нибудь, как-нибудь «задевало» белых или «оправдывало» красных. Вот это последнее и было забавно: отметки делались в 1948 году [72] , когда на губах Муфтия не обсохла полпредская икра и не износились подметки, на которых он шлялся на рю Гренель [73] . И особенно забавно, трогательно даже — что в своей «непримиримости» он был ребячески искренен, без всякого оттенка притворства…

71

В качестве предисловия к «Коню Рыжему» напечатана часть письма И. А. Бунина к автору.

72

То есть, когда Бунины и Ивановы вместе находились в Жуан-ле-Пене.

73

Рю Гренель (rue de Grenelle) — на этой улице в Париже находилось посольство СССР. Осенью 1945 г. Бунин принял предложение советского посла во Франции А. Е. Богомолова и имел с ним беседу за завтраком, выразив «большую симпатию», по словам Богомолова, к Советскому Союзу, разгромившему гитлеровцев. 21 июля 1946 г. Бунин присутствовал на собрании в зале Мютюалите, где посол излагал содержание Указа Президиума Верховного Совета СССР от 14 июня «о восстановлении в гражданстве СССР подданных бывшей Российской империи, а также лиц, утративших советское гражданство, проживающих на территории Франции». По поводу слухов о благостной встрече с Богомоловым Одоевцева пишет (о дне приезда Бунина в «Русский дом» в Жуан-ле-Пене): «— Слыхали, конечно, слыхали, — обращается он к нам с Георгием Ивановым, — травят меня! Со свету сживают! Я, видите ли, большевикам продался. В посольстве советском за Сталина водку пил, икру жрал! А я, как только посол предложил тост за Сталина, сразу поставил рюмку на стол и положил бутерброд. Только успел надкусить его (это уже нечто зощенковское. — Публ.). Не стал я есть их икру и пить их водку. Это все гнусные сплетни, выдумки» (Ирина Одоевцева. «На берегах Сены», М., 1989, с. 241).