Герберт Уэллс. Жизнь и идеи великого фантаста
Шрифт:
В 10 часов 25 минут утра в автомобиль Франца-Фердинанда, торжественно проезжавшего по улицам Сараева, был брошен букет цветов, из которого валил дым. Эрцгерцог схватил его и бросил в сторону автомобиля, в котором ехала его свита. Взорвавшаяся бомба ранила двух членов свиты и шесть человек из публики. После торжественного приема в ратуше эрцгерцог отправился в госпиталь навестить тяжело раненного по его вине подполковника Мерицци. На повороте, когда автомобиль замедлил ход, из толпы выскочил студент Гаврила Принцип и выстрелил сначала в эрцгерцога, потом в его жену герцогиню Гогенберг. Легко раненный взрывом бомбы генерал Потиорек, сидевший на сей раз в машине эрцгерцога, решил, что обе пули не попали в цель: и эрцгерцог и герцогиня оставались совершенно неподвижны. Но очень скоро выяснилось, что выстрелы были смертельны. Через четверть часа после того, как автомобиль въехал в ворота резиденции эрцгерцога, они с женой уже были мертвы. «Сараевское убийство» наделало много шума. Балканы давно уже были «пороховым погребом Европы», и ничто, происходящее там, не оставалось без внимания. Тем более – событие такого масштаба. Газеты изощрялись в поисках тех, кто стоял за спиной двадцатилетнего студента. Военный губернатор Боснии и Герцеговины, не дожидаясь расследования, сообщил, что во всем повинны социалисты. Английская «Дейли кроникл» увидела здесь «руку России», а черносотенное «Русское знамя» напечатало статью «Убийство эрцгерцога Франца и жиды». Теперь Вильгельму II достаточно было позаботиться лишь о том, чтобы это происшествие не осталось без серьезных последствий. Он начал добиваться, чтобы Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум, сформулированный в неприемлемом духе. Война между Австро-Венгрией и Сербией неизбежно должна была привести в действие весь механизм межгосударственных союзов и превратиться в войну общеевропейскую. Единственное, чего Вильгельм боялся, это вступления в войну Англии. Баланс силы, и без того не слишком выгодный для Германии, резко изменился бы в подобном случае в пользу союзников.
В первые же дни войны он их потерял. Бертран Рассел и Литтон Стречи просто отказывались подавать ему руку. Занятую им позицию они называли не иначе как позорной. Именно Уэллс бросил крылатую фразу, которая сделалась официальным лозунгом английских милитаристов. Империалистическую войну он назвал «войной против войны», пообещав, что с разгромом германского милитаризма на земле воцарится вечный мир. Он лучше многих знал, каким воплощением всего самого мерзкого был царский трон, и падение царизма в 1917 году стало для него огромной радостью, но, поскольку кайзер объявил, что воюет против реакционной русской монархии, Уэллс протестовал, когда русский государственный строй называли «тиранией», – ему казалось, что говорить так значит играть на руку вражеской пропаганде. «Война против войны» – такое заглавие Уэллс дал сборнику своих статей, вышедших в 1914 году, и эта книга навсегда осталась пятном на его репутации. А ведь он, казалось ему, всего лишь помогал истории. Во всяком случае, не мешал ей. 15 декабря 1887 года Фридрих Энгельс писал из Лондона, что в будущем следует ждать всемирной войны, которая за три-четыре года принесет такие же опустошения, что и Тридцатилетняя война. Ее результатом будет голод, эпидемии, всеобщее одичание, а затем развал всех хозяйственных и политических механизмов – торговли и кредита, промышленности и государственной системы. Это будет такой крах, что короны дюжинами будут валяться на мостовой и никто не захочет их подбирать…
Уэллс, заговаривая о будущей войне, по сути дела, давно уже писал о чем-то сходном. И теперь, когда война разразилась, он хотел, как тогда говорилось, «принять участие в военных усилиях», чтобы случившееся привело к коренному преобразованию мира. От грехов, в которых обвиняют Германию, не свободны Англия и Америка. Германский милитаризм можно назвать «тевтонским киплингизмом», но в Германии вся эта мерзость воплощена наиболее полно. Надо помнить, что существует опасность самим заразиться от противника его худшими пороками. Война против Германии должна, напротив, помочь Англии очиститься от этой скверны. Задача войны – в том, чтобы способствовать краху германского милитаризма, возможной революции в побежденных Германии и Австро-Венгрии, а заодно и социалистическим преобразованиям в странах-победительницах. Это война не против немецкого народа, а против Вильгельма и Круппа. Три из одиннадцати статей, составлявших сборник «Война против войны», он издал отдельной брошюрой под заглавием «Социализм и война» (эта книжечка есть в личной библиотеке В. И. Ленина в Кремле). Уэллс доказывал там, что некоторые вынужденные мероприятия, предпринятые правительством в условиях войны, – такие, например, как контроль за производством и потреблением – должны закрепиться после ее окончания, сдвинув общество в сторону социализма. Этот сборник заключал в себе столько критических слов о существующем порядке, что, переведенный в России, он был основательно изуродован цензурой. Когда же Уэллс был привлечен к работе в пропагандистском ведомстве, он там не ужился. Он увидел, что обращенный к немцам разговор о целях войны ведется нечестно, и не захотел участвовать в этом обмане. И все же Уэллс еще долго оставался белой вороной в среде левой английской интеллигенции. Сколько бы оговорок он ни сделал, он поддержал войну. Именно этот вопрос был важнейшим. Как было вести себя в создавшихся обстоятельствах? Он и сам не знал. В 1915 году, когда ему предложили поездку на фронт, он отказался, заявив, что он пацифист и ненавидит военщину.
Но в 1916 году на фронт все-таки поехал. И в тот же год появился антивоенный роман Уэллса «Мистер Бритлинг пьет чашу до дна». Война вернула миру Уэллса – большого писателя. «Мистер Бритлинг» был полной неожиданностью для тех, кто готов был поставить крест на этом романисте. А для Европы, уже достаточно истерзанной войной, – настоящим духовным открытием. Уже в «Войне против войны» были абзацы, в отношении которых трудно поверить, что они – из книжки, написанной в поддержку войны. Вот что заявил, например, Уэллс в споре с одним из противников войны, сказавшим, что война «невыгодна». «Доходна война или нет, она отвратительна, безобразна, жестока, она разрушает все лучшие человеческие ценности… Даже если война будет давать двадцать один шиллинг на фунт… уменьшит ли это отвращение, которое испытывает к ней всякий порядочный человек?» Все, что мог сказать против войны порядочный человек, и было заключено в новом романе Уэллса. В конце «Войны против войны» все чаще повторяется мысль о том, что надо «присвоить» войне освободительную и антивоенную идею. Действительные цели войны были далеки от тех, которые он ей приписывал. Об этом и написан роман. Роман о детях, которые гибнут на «чужой войне». После появления «Мистера Бритлинга» Истон-Глиб на какое-то время сделался местом паломничества читателей Уэллса. Именно здесь развернулись события, изображенные в романе. Персонажи романа по большей части принадлежали к ближайшему окружению Уэллса. Леди Уорвик изображена под фамилией леди Хомартайн. Прототипами персонажей романа послужили также местный пастор, преподобный Симонс, генерал Бинг, часто посещавший Уэллсов, молодой немец-гувернер Бютов, сменивший к тому времени фрейлейн Мейер. В романе подробно и достоверно описано множество мелких событий, действительно случившихся в доме Уэллса, – вплоть до истории о том, как герр Генрих (Бютов) потерял любимую белочку, а мистер Бритлинг (Уэллс) обнаружил ее у себя в постели. С важными событиями, изображенными в романе, дело обстояло иначе. Они были плодом авторской фантазии. Однако почитатели Уэллса восприняли их как нечто совершенно документальное. Еще долго случайные посетители Истон-Глиба деликатно и сочувственно просили Уэллса или кого-нибудь из семьи показать место, где писатель плакал, потеряв на войне сына… Сейчас большая часть романа не производит прежнего впечатления. Но для тех дней он был событием выдающимся. Уэллс вновь заговорил о том, что занимало умы миллионов его читателей: об отношении к войне, о горечи человеческих утрат, о том, каким будет мир после войны. «Несомненно, это лучшая, наиболее смелая, правдивая и гуманная книга, написанная в Европе во время этой проклятой войны! – писал М. Горький Уэллсу в конце 1916 года. – Я уверен, что впоследствии, когда мы станем снова более человечными, Англия будет гордиться тем, что первый голос протеста, да еще такого энергичного протеста против жестокостей войны, раздался в Англии, и все честные и интеллигентные люди будут с благодарностью произносить Ваше имя».
В романе «Мистер Бритлинг пьет чашу до дна» возмущение Уэллса войной пересилило все те «далеко идущие планы», которыми он руководствовался в своей поддержке войны. В эти годы против войны открыто выступили А. Барбюс, Г. Манн, Б. Шоу, Л. Франк, и Уэллс оказался в этом замечательном ряду. «Мистер Бритлинг – это я сам, – говорил Уэллс. – Это история моего сознания во время войны». Сказано это не очень точно. Сознание Уэллса, достаточно сложно развивавшееся до «Мистера Бритлинга» и в момент его написания, и дальше заставляло его совершать неблагородные поступки. Так, в появившемся год спустя трактате «Война и будущее» он обливал грязью пацифистов, сохранивших верность своим убеждениям, и выглядело это некрасиво: все эти люди, включая его бывшего друга Бертрана Рассела, сидели в эти дни в тюрьме. Нет, мистер Бритлинг – это не воплощение «сознания» Уэллса, а история его совести, восставшей против его «сознания». Мистер Бритлинг ведет патриотические разговоры. Он пишет статьи и брошюры в защиту войны. А на фронте идет война. Не война идей. Не война против войны. Идет мировая война. По городам и селам идет война. Тяжелой поступью кирзовых немецких сапог и свиной кожи солдатских ботинок идет война. В мышиного цвета немецких мундирах и цвета хаки английских мундирах, одинаково заляпанных грязью окопов и забрызганных свежей кровью, идет война. Четверть миллиона английских семей оделись в траур. Один за другим уходят на фронт люди, которым Бритлинг в порыве риторики твердил: «Никто не имеет права оставаться безучастным». Уходит на фронт его сын… Совсем недавно слова теоретиков и писателей были просто слова. Теперь это людские жизни. Ради чего ведется война? Ради гуманизма?
Из военного министерства. Мистер Бритлинг знает, что в нем написано. Не ранен. Не «пропал без вести». Не «взят в плен». Убит. Эта война затем, чтобы сыновья умирали от пули, выпущенной таким же мальчишкой, сидящим в противоположном окопе, – так погиб Хью; чтобы сгнивали от ран в плену – так погиб на другой стороне гувернер Генрих; чтобы тонули в Мазурских болотах, чтобы их разрывало в куски под Верденом, чтобы они бежали и падали в корчах, захлестнутые волнами газа под Ипром, – так погиб не один и не два – так погибло одиннадцать миллионов… Эти сцены прозрения и горя мистера Бритлинга, история секретарши Бритлинга Летти, к которой возвращается пропавший без вести муж, письма Хью с фронта были художественной сердцевиной романа. Они не могли не вызвать отклика в душе любого человека, когда-либо пережившего войну. Именно благодаря им книга Уэллса составила этап в духовной жизни английского общества. Она надолго осталась выдающимся образцом антивоенной литературы. Можно сказать, что эта книга явилась предшественницей антивоенных романов представителей «потерянного поколения». Правда, один из них – Эрнест Хемингуэй – очень ее не любил, о чем и заявил в романе «Прощай, оружие». И думается, у него были для этого основания. Он был уверен, что Уэллс мало что понял в причинах войны и сделал из нее неверные выводы. А выводы Уэллса и в самом деле вызвали протест, причем не десять лет спустя («Прощай, оружие» появилось в 1928 году), а сразу же. С ними не согласился Горький. С ними спорил ведущий английский критик тех лет Уильям Арчер. И многие другие. С «Мистера Бритлинга» начинается богостроительский период в творчестве Уэллса. Для людей, внимательно следивших за развитием его взглядов, в этом не было особой неожиданности. С самого начала нового века Уэллс заявляет себя сторонником некоей новой веры, напоминающей «философскую религию» просветителей. Но конец «Мистера Бритлинга» и несколько богословских произведений, появившихся в последующие годы, непосредственно посвящены разработке этой религиозной системы. Почти одновременно Уэллс-просветитель предпринял другую попытку завладеть умами людей. Он задумал создать новую концепцию истории, в которой на первый план вышло бы человечество, показанное не в своих национальных и социальных различиях, а в своей способности к созиданию и постижению мира. И закипела работа. Четверо секретарей и Джейн прорабатывали горы материала, делая для Уэллса конспекты и выписки. Несколько видных историков и культурологов не знали ни сна ни отдыха; на них градом сыпались вопросы Уэллса, в результате чего под уже написанными страницами появлялись обширнейшие комментарии. И каждые две недели подписчики получали большого формата, превосходно иллюстрированный выпуск. Все эти выпуски предстояло потом переплести в специально присланные красные обложки, с тисненными золотом словами «Очерк истории». Это был поистине всеобъемлющий очерк истории.
Он начинался с формирования Земли и возникновения на ней органической жизни и кончался разделом, озаглавленным «Следующая стадия». Первая глава этого раздела носила название: «Возможное объединение мира в единое сообщество, руководимое Знанием и Волей». Как хорошо сказали об этой книге супруги Маккензи, «Уэллс, обобщив все прошлое человеческого рода, сделал его аргументом в пользу своего представления о будущем». Уэллс постарался придать этому аргументу наивозможную весомость. Читатели получали не просто рассуждения о ходе истории, но и множество полезнейших сведений. Книга кончалась обширными хронологическими таблицами и указателями. Уэллс явно рассчитывал, что, прочитав его учебник истории, никто уже не будет нуждаться ни в каком другом. Конечно, в таком огромном труде, выполненном за один год, были неизбежны ошибки, но они от издания к изданию старательно исправлялись, а примечания исчезали. Изданий же потребовалось множество. Уже подписчиков на первые выпуски оказалось 100 тысяч человек (а значит, скорее всего, сто тысяч семей), в ближайшие же два года только в Англии и США было напечатано более двух миллионов экземпляров этой огромной книги, не говоря уже о переводах на многие иностранные языки. Задуманная в 1918 году, написанная в основном в 1919 году, она была последний раз напечатана в Англии в 1961 году с изменениями, которые Уэллс успел внести перед смертью. Если бы он не сумел столько сделать во множестве других областей, «Очерк истории» можно было бы назвать делом жизни Уэллса. И, конечно, крупнейшим его за всю вторую половину жизни успехом. Ему удалось внушить свое представление о мире миллионам людей. В 1922 году Уэллс выпустил еще и «Краткую историю мира», которая переиздавалась вплоть до 1965 года.
Уэллс предварил ее коротенькой заметкой, где объяснял, что эта его книга может быть прочитана бегло, как читается роман. Это, объяснял он, никак не сокращенный вариант «Очерка истории», а «еще более всеобщая «История», заново задуманная и написанная». «Краткая история мира» была в 1924 году дважды переведена на русский язык, причем один из этих переводов (худший) выдержал два издания. Сказать, что «Очерк истории» принес Уэллсу одни только лавры, конечно, нельзя. Ему пришлось отбиваться от критики, а на редкость короткий срок, на протяжении которого была написана эта книга, помог даже полубезумной канадской феминистке Флоренс Дикс возбудить против него дело о плагиате. Месяца через два после того, как Уэллс принялся за свой «Очерк истории», она принесла в отделение издательства Макмиллана в Торонто рукопись своей книги «Паутина истории» и теперь была уверена, что, отказавшись ее печатать, Макмиллан передал эту рукопись Уэллсу. Она преследовала Уэллса целых пять лет, и когда, обратившись напоследок к английскому королю, наконец оставила его в покое, у него словно гора с плеч свалилась… В годы войны Уэллс не потерял связи с Россией. Он не раз встречался с переводчиком Хагбертом Райтом, большим знатоком русского языка и России, организовавшим посылку русских книг русским военнопленным в Германии (солдаты, отметил он, больше всего просят учебники), а в 1916 году принял у себя трех членов приглашенной английским правительством делегации журналистов – А. Н. Толстого, К. И. Чуковского и В.Д. Набокова. Все трое описали эту поездку – А. Н. Толстой в книге «В Англии, на Кавказе, по Волыни и Галиции» (1916), В. Д. Набоков в книге «Из воюющей Англии» (1916) и К.И. Чуковский в книге «Англия накануне победы» (1917). И все трое сохранили самые теплые воспоминания об этом воскресном дне.
Утром за ними зашел Хагберт Райт, они отправились на Ливерпульский вокзал и, выйдя на станции в часе езды от Лондона, увидели на платформе небольшого роста человека в мягкой шляпе, в пальто с поднятым воротником и резиновых сапогах. Приветливо улыбаясь, он усадил их в основательно уже укрощенную машину и повез к своему дому сначала по оставшейся с римских времен сельской дороге, а потом, аккуратно и без видимого труда въехав в ворота, – по очаровательному оленьему парку. У дверей их ждала Джейн – милая, с не очень уже молодым лицом. Она то появлялась около гостей, то исчезала: не Уэллсу же было вдаваться в заботы по дому! А домом своим Уэллс необычайно гордился. Он показал гостям каждую комнату, каждую ванную, каждую уборную, и всюду была удивительная чистота, нигде – ничего лишнего. Потом их повели смотреть английскую деревню и даже попросили хозяйку местного кабачка открыть для гостей ненадолго свое заведение. К обеду они вернулись домой. Уселись за полированный, без скатерти стол, и Уэллс принялся разливать суп, резать ростбиф, накладывать овощи, раскладывать по тарелкам гостей сладкий пирог. Потом в гостиной он стал рассказывать о своих последних работах. Он как раз писал «Мистера Бритлинга». А затем, разумеется, началась игра в мяч. В доме гостила жена Эмиля Вандервельде – руководителя Бельгийской рабочей партии, с 1914 года и почти до самой смерти занимавшего различные министерские посты. Была она англичанка по национальности, резка, независима и весьма смущала остальных гостей нелицеприятными отзывами об известных и уважаемых людях.
Пришел по-соседски с женой и двумя девочками Блюменфельд. Его «Дейли экспресс» была газетой самого консервативного направления, но он отлично ладил со всеми этими социалистами. Набежали в амбар еще какие-то соседи. Играли с азартом, особенно Уэллс. Джейн, когда промахивалась, смущенно улыбалась и мельком взглядывала на мужа; он, будто не замечая ее промахов, один только раз пожал плечами. Незадолго до пятичасового чая она ушла, и ровно без пяти пять всех позвали к столу. А потом было уже пора отправляться на станцию. Джейн, стоя у заведенной машины, слегка поеживалась, словно от холодного ветра, всем кивала и улыбалась… Когда Уэллс в следующий раз появился в России, А. Н. Толстого и В.Д. Набокова он там не встретил. Оба были в эмиграции. Толстой – в кратковременной, Набоков – в недавнем прошлом управляющий делами Временного правительства – в пожизненной. Он умер за границей в 1922 году, успев еще раз повидаться с Уэллсом и основательно с ним на политической почве поссориться. Шесть лет между 1914 годом и 1920-м могли показаться столетиями. Россия была обречена проиграть войну. Треть солдат на фронте не имела винтовок. Всякая попытка наступления проваливалась из-за нехватки снарядов, хотя в Архангельске их скопились сотни тысяч, присланных союзниками: железнодорожное сообщение было совершенно дезорганизовано. Уже в 1915 году для внимательных наблюдателей стало ясно, что Россия воевать не может. В 1916 году это понимали почти все. Экономика разваливалась, администрация трещала по швам. Когда командующие всеми фронтами, желая спасти монархию и династию, заставили Николая II отречься от престола, уже нечего было спасать: в России 1917 года началась революция. Еще только началась: ей предстояло расширяться, углубляться, захватывать все более широкие массы… В сентябре 1920 года в Лондон приехала советская торговая делегация во главе с Л.Б. Красиным, и ее член Л. Б. Каменев пригласил Уэллса посетить Советскую Россию.