ГЕРМАНИЯ НА ЗАРЕ ФАШИЗМА
Шрифт:
Скандал явился очередным доказательством неумелых действий республиканцев, но он также выявил слабость позиции Гренера и Гинденбурга. Ни один из них не был полностью уверен, что военно – морская программа необходима и оправданна. Гренер откровенно признался, что стремился построить корабль для того, чтобы избежать давления со стороны правых газет. Позже он написал, что президент был готов положить проект на полку, и лишь благодаря его усилиям маршал принял положительное решение. Когда Гинденбург объяснял свою позицию Мюллеру, он оправдывал ее в первую очередь с политической, а не с военной точки зрения. Он тоже поглядывал вправо, когда дал понять, что может уйти в отставку, если проект будет отвергнут рейхстагом.
Что бы ни происходило, маршал всегда тянулся вправо. Именно немецкие националисты видели в крейсере символ полагающейся на свои силы Германии, веху на пути к лучшему будущему. С другой стороны, социалисты снова показали, что являются колеблющейся, ненадежной стороной. Их поведение укрепило
Гренер, как и Шлейхер, советы которого приобретали все больший вес в глазах президента, чувствовали, что их политика сотрудничества с республиканскими силами ставит их в весьма затруднительное положение. Социалистов мало тревожили проблемы, с которыми сталкивались генералы, зато попытки последних достичь компромисса с социалистами и демократами стали причиной недоверия к ним в «(национальных» кругах. Оно проявилось в участившихся нападках на министерство рейхсвера. Скоро нацисты и немецкие националисты стали соперничать друг с другом в выражении недоверия к системе «(канцелярских генералов», которые сидят в министерстве и не знают ничего о фронтовом духе. Непрекращающиеся довольно долго, эти нападки могли лишить Гренера не только доверия офицерского корпуса, но и встревожить Гинденбурга, без чьей поддержки обойтись было нельзя.
Эти соображения укрепили решимость Гренера достичь урегулирования вопроса со строительством крейсера. Он знал, что если уступит, то навсегда дискредитирует себя в глазах правых, а этого нельзя было допустить. Но пока курсом, который он выбрал для себя и рейхсвера, нельзя было следовать без твердой и постоянной поддержки рейхстага. Гренера и Шлейхера все больше занимал вопрос, где найти поддержку.
Гинденбург следил за развитием событий с возрастающей тревогой. Зыбкая коалиция, поддерживающая правительство, могла рухнуть в любой момент. Оставалась надежда, что партия «Центра» направит в кабинет еще одного или двух своих членов, которые укрепят престиж правительства, но переговоры между канцлером Мюллером и представителями «Центра» приобрели затяжной характер и не давали результата. В течение нескольких недель страна имела возможность наблюдать за весьма неприятным представлением – переругиванием вокруг мест в кабинете. В начале февраля 1929 года «Центр» «отозвал» своего единственного представителя – Герарда – из правительства. И опять «кабинет личностей» покорно подчинился требованиям партии.
Президент с тяжелым сердцем наблюдал за развитием кризиса, но воздерживался от вмешательства. Сделай он это, вполне мог бы убедить партии прийти к соглашению друг с другом. Его авторитет все еще оставался таким, что, по словам Штреземана, «многие кризисы закончились бы, как только президент произнес бы свое решающее слово, и формирование кабинета было бы отнято у парламентариев». Но Гинденбург не хотел брать в свои руки инициативу, если существовала альтернатива. Когда Мюллер сообщил ему о готовности кабинета продолжать работать после ухода Герарда, тот с готовностью согласился. И все же он чувствовал, что не сможет оставаться пассивным и далее. Близкие друзья осаждали президента многочисленными «я же вам говорил» и требовали действий. «Что вы собираетесь делать дальше? – поинтересовался неукротимый Ольденбург в разгар кризиса. – Все это направлено непосредственно против вас!» Гинденбург устало ответствовал, что не знает, но через некоторое время провел длительную беседу с Вестарпом. Он хотел знать, стоит ли ему вмешаться или лучше выждать и посмотреть, как пойдут дела. Президент не желал, чтобы в пассивности его обвинили правые. Вестарп предложил выждать до тех пор, пока несостоятельность правительства Мюллера будет продемонстрирована во всей полноте. Гинденбург принял совет с еще большей готовностью после заверения Вестарпа, что Немецкая национальная партия не обвинит президента в недостатке активности.
Гинденбургу казалось, что он лишь получил небольшую передышку, после которой ему все равно придется действовать. Вестарп подтвердил его уверенность в том, что правительство Мюллера не продержится больше нескольких месяцев. Когда оно падет, заявил маршал, он больше не позволит партиям устраивать базар вокруг формирования нового кабинета. Вестарпу пришлось разъяснить президенту, какие права у него имеются на такой случай. Гинденбург также обсудил со своим собеседником некоторые кандидатуры на пост канцлера. Он хотел найти человека приемлемого для правых, но не лишенного гибкости доктринера. Кандидатуру Гугенберга маршал отверг сразу, Гренера счел неприемлемым из – за большого количества оппонентов в рядах правых. Он спросил мнение Вестарпа о кандидатуре Шлейхера, а затем Носке. Упоминалось и имя Зекта, но по зрелом размышлении Гинденбург посчитал, что было бы неправильно назначать на такой пост генерала; это может быть расценено как признак диктаторских замашек. Здесь Вестарп воспользовался благоприятной возможностью, чтобы узнать больше о перспективных планах маршала. Все зависит от того, подчеркнул граф, чего президент хочет добиться. Собирается ли он управлять страной без социал – демократов и против них? Президент ответствовал, что это, очевидно, будет необходимо. Тогда, серьезно заметил Вестарп,
Вышло так, что прошел год, прежде чем маршалу пришлось действовать. Вскоре после визита Вестарпа Мюллер урегулировал свои разногласия с партией «Центра», и три ее члена, среди которых были две действительно заметные личности – Вирт и Штегервальд, – вошли в правительство, возродив его к жизни. Формирование жизнеспособного правительства стало делом первостепенной важности, поскольку в ближайшем будущем должны были начаться переговоры по проблемам репараций. Перед лицом этой необходимости партийные споры, наконец, были отодвинуты на второй план.
Хотя судьба правительства перестала быть первейшей заботой президента, «оппозиция» позаботилась, чтобы в наступившем году ему не пришлось скучать. Еще в январе она снова поставила перед Гинденбургом всегда болезненную для него проблему: прояснить, как он может одновременно быть преданным бывшему императору и Веймарской республике. По случаю семидесятилетия Вильгельма II сторонники «Стального шлема» торжественно провозгласили, что до сих пор считают себя связанными с монархией клятвой верности. Это заявление подняло и другой вопрос: может ли правительственное официальное лицо быть членом «Стального шлема», и, как его почетный член, Гинденбург оказался втянутым в противоречие. До сих пор он игнорировал антиреспубликанские выступления «Стального шлема» и считал свое членство приостановленным на период президентства, но не смог промолчать, столкнувшись с таким демонстративным отрицанием республики. Вмешался он с тем большей неохотой, поскольку «Стальной шлем» выражал чувства очень ему близкие. К большому удовольствию маршала, инцидент был урегулирован быстро и без проблем. На требование объяснений лидеры «<Стального шлема» представили ««аутентичное» толкование своего воззвания: «Стальной шлем» стремится добиваться своих целей только законными методами и теперешних государственных деятелей ни в коей мере не должно оскорблять чисто личное выражение преданности старых солдат бывшему главнокомандующему. Хотя такое объяснение вряд ли показалось удовлетворительным сторонникам республики, Гинденбург принял его и счел инцидент исчерпанным.
Но его трудности со «Стальным шлемом» и другими силами «(оппозиции» только начинались. В сентябре 1928 года «Стальной шлем» объявил, что вынесет на народный референдум требование усиления президентской власти. Это объявление продемонстрировало полное отсутствие политического чутья. Учитывая недавние неудачи партий, на поддержку которых можно было рассчитывать, худшего времени выбрать было нельзя. Немецкой национальной партии не было необходимости ввязываться в очередное провальное мероприятие, и ее лидеры убедили представителей «Стального шлема» отложить акцию до того, как будет найден более подходящий повод.
На поиски повода ушло некоторое время. В итоге неугомонные члены движения решили передать на референдум отказ от признания «лжи о военной вине». Вопрос казался тем более подходящим, что голосование можно было приурочить к решению о новом плане репараций, который был разработан комитетом финансовых экспертов в Париже. Этот план, известный как план Юнга – по имени американского председателя комитета Оуэна Д. Юнга, должен был заменить действовавший ранее план Дауэса и установить постоянную основу для выплаты Германией репараций. В результате долгих и трудных переговоров план фиксировал годовой размер выплат рейхом, обеспечивал некоторую защиту немецкой экономики и устранял предусмотренный планом Дауэса контроль кредиторов над железными дорогами Германии, Рейхсбанком и другим дополнительным обеспечением. С точки зрения немцев, преимущества нового плана Юнга были весьма ограниченными и могли подвергаться сомнениям, но зато план, наконец, устанавливал потолок, хотя и нереальный, обязательствам Германии, слегка снижал размеры немедленных выплат и являлся важным шагом на пути к восстановлению суверенитета Германии. Высказывалась надежда, что принятие этого плана укрепит доверие к платежеспособности Германии и поможет получить иностранные кредиты.
Более того, на завершающем этапе переговоров в Гааге Штреземан даже сумел заручиться обещанием Англии, что до 30 июня 1930 года последний британский солдат покинет Рейнскую область.
Тем не менее Немецкая национальная партия была полна решимости не допустить принятия плана Юнга. Возражать против него можно было хотя бы на том основании, что он устанавливал финансовые обязательства на шестьдесят грядущих лет, и внуки тех, кто сражался на фронтах Первой мировой войны, все еще будут выплачивать репарации за конфликт, который станет для них далекой историей. Правда, как предположил Штреземан, платежи, скорее всего, закончатся раньше, чем вырастет следующее поколение. Кроме того, его первейшей задачей было помочь поколению живущему, и пока еще никто не предложил, как можно это сделать лучше.