Германия в ХХ веке

Ватлин Александр Юрьевич

26 марта 1946 г. СКС принял экономическую программу для послевоенной Германии, которая предусматривала запрет развития ряда отраслей (производство синтетического горючего, подшипников, тяжелых тракторов и многое другое), а также демонтаж около 1800 предприятий, прежде всего точного машиностроения, оптики и химического синтеза. Согласно этому документу уровень германского промышленного производства в будущем не должен был превышать 55 % довоенного. Историки называют его высшей точкой сотрудничества союзников в реализации Потсдамских соглашений, за которой последовала полоса обострявшихся конфликтов. Уже в мае того же года США отказались выполнять поставки для СССР, мотивируя это тяжелым положением населения в Западной Германии. В первые послевоенные годы особую линию в оккупационной политике проводила Франция, рассчитывавшая на постепенную аннексию своей зоны оккупации, включавшей в себя левобережье Рейна от Карлсруэ до Кобленца. После того, как ее не пригласили для участия в Потсдамской конференции, она объявила

ее решения необязательными для себя и заблокировала создание общегерманских административных структур. Предложение США объединить три зоны оккупации без участия Франции, прозвучавшее в октябре 1945 г., не нашло поддержки СССР, т.к. в новой системе управления не было заложено право «вето».

Областью, где сотрудничество четырех держав было длительным и достаточно конструктивным, являлась политика денацификации, имевшая двойную цель: наказание главарей и перевоспитание попутчиков нацистского режима. Решениями СКС были распущены все организации НСДАП, ее членам и функционерам запрещалось занимать государственные посты, самые активные из них подвергались интернированию (в 1945 г. в четырех зонах оккупации было арестовано 270 тыс. лиц с нацистским прошлым) и ожидали суда. Для населения, утверждавшего, что оно ничего не знало о преступлениях гитлеровского режима, проводились принудительные экскурсии в концлагеря. В американской зоне началось сплошное анкетирование взрослого населения, призванное облегчить процесс поиска функционеров НСДАП. Показательный характер имел Нюрнбергский судебный процесс, впервые в юридической практике выдвинувший обвинение в «преступлениях против мира и человечества. На скамье подсудимых находилось 22 человека, включая Геринга, Гесса, министров гитлеровского правительства Риббентропа, Фрика, Шпеера, фон Папена, военачальников Кейтеля и Деница. Он завершился 16 октября 1946 г. казнью главных обвиняемых. Позже в Нюрнберге состоялось еще 12 процессов, каждый из которых вскрывал ту или иную сторону страшной повседневности нацистского режима. Значительное количество высших чинов вермахта и СС было подвергнуто суду в странах Восточной и Западной Европы, там, где они творили свои преступные деяния.

Обеспечение минимальных потребностей населения, восстановление транспортной и производственной инфраструктуры – все это в первые дни и недели после капитуляции легло на плечи военных комендантов, еще совсем недавно являвшихся боевыми офицерами. Многие их решения носили характер импровизаций, выходивших за рамки указаний сверху. Так, согласно директиве президента США, направленной верховному главнокомандующему 26 апреля 1945 г., «Германия оккупируется не для освобождения, а как побежденное враждебное государство… В ходе оккупации и управления Вы должны проявлять справедливость, но оставаться твердыми и непреклонными. Следует категорически запретить любое панибратство с немецкими чиновниками и населением». Однако уже к концу 1945 г. на местном уровне началась передача полномочий гражданской администрации, кадровые назначения в которую проходили в соответствии с идеологическими пристрастиями той или иной оккупационной власти. В советской зоне предпочтение при занятии административных постов отдавалось немецким коммунистам, многие из которых прошли соответствующую подготовку в московской эмиграции. Это стало основой особого пути Восточной Германии после 1945 г., о котором речь пойдет в следующей главе.

Возрождению традиций немецкого федерализма способствовало решение СКС о ликвидации Пруссии, признанной оплотом милитаризма и реакции. Бывшие провинции Пруссии были повышены в своем статусе и стали землями. В конце 1946 путем референдума были приняты конституции Баварии, Гессена, Бадена и Вюртемберга. Параллельно Великобритания и США договорились об объединении своих оккупационных зон. Новое образование, которое немцы стали называть Бизонией, должно было устранить топливный и продовольственный кризис в Западной Германии, однако вскоре стало приобретать политический характер. Экономический совет Бизонии, члены которого избирались ландтагами, играл роль предпарламента, руководители отдельных ведомств формировали подобие правительства – Административный совет, деятельность которого находилась под оперативным контролем оккупационных властей. Взгляд на объединение двух зон как на «зародыш Федеративной республики Германии» (В. Бенц) не является преувеличением.

Публицисты часто сравнивали послевоенную Германию с разбуженным муравейником. Беженцы из Восточной Пруссии, Померании, Силезии и Судет составляли основную, но не единственную часть тех, кто был вынужден сняться с насиженных мест. Еще более 3 млн. горожан, в основном матери с маленькими детьми, были эвакуированы на завершающем этапе второй мировой войны в сельскую местность. Многим из них после массированных бомбардировок Кельна, Гамбурга или Дрездена уже некуда было возвращаться. Еще около миллиона человек переселились на Запад из советской зоны оккупации в первые послевоенные годы. До трети населения оккупированной Германии, составлявшего в 1946 г. 66 млн. человек, статистика заносила в разряд лиц, потерявших старое место жительства (entwurzelte).

В не меньшей степени, чем приток беженцев, новую социальную реальность определял дефицит работоспособных мужчин. Их заменили «женщины руин» (Tr"ummerfrauen),

которым своим физическим трудом удалось сдвинуть с места движение к нормальной человеческой жизни. К концу войны в плен попало около 11 млн. немецких солдат и офицеров, многие из них считались на родине пропавшими без вести. За первый послевоенный год вернулось около половины из них, но это еще не означало воссоединения семей, разорванных годами войны. Поиск пропавших родственников, жены, мужа, детей становился смыслом существования для сотен тысяч немцев. Процесс возвращения военнопленных на родину растянулся на десять лет – как правило, это были уже другие люди, неспособные вернуть свое место в казавшейся безвозвратно потерянной мирной жизни.

В то же время всеобщее обнищание и массовая миграция военных и первых послевоенных лет имели и позитивные моменты. Они завершили процесс стирания классовых различий, инициированный курсом НСДАП на создание «народного сообщества» (Р. Дарендорф). Кроме того, наплыв беженцев привел к размыванию местечкового патриотизма отдельных немецких земель. «Чужаков» вокруг становилось так много, что местное население теряло свою идентичность – и баварцы, и фризы, и гессенцы начинали ощущать себя прежде всего немцами. Массовая миграция второй половины 40-х гг., завершила процесс формирования «полуторной» немецкой нации. Проведенная военными властями реорганизация земель, особенно на югозападе Германии, отличавшемся сепаратистскими настроениями, открыла возможность перехода от исторического к рациональному федерализму.

Состояние умов в «час ноль немецкой истории» было под стать хаосу на улицах германских городов. Впервые со времен раннего средневековья немцы потеряли собственную государственность, превратившись, подобно обанкротившемуся предприятию, в объект внешнего управления. Тотальное поражение не оставляло шансов для возрождения реваншистских настроений, теперь уже нельзя было спрятаться за легенду о непобедимой немецкой армии, об ударе кинжалом в спину. Сохранение коричневого подполья и акции диверсантских групп «Оборотень», которых готовили буквально в последние часы «третьего рейха», также оказались мифом. Фанатичных сторонников нацистского режима как будто ветром сдуло с поверхности земли. Остались только «обманутые жертвы», «сбитые с толку попутчики», которые пытались представить все произошедшее результатом трагического недоразумения. Потсдамский тезис о «коллективной вине» немецкого народа за преступления гитлеровского режима, которая сделала неизбежной оккупацию страны, был отвергнут общественным мнением, но вопрос о причинах произошедшей катастрофы оставался для него центральным. Интеллектуалы подчеркивали роковое стечение обстоятельств, рассуждали о незрелости первой германской демократии, о Гитлере как новоявленном антихристе. В массах преобладала апатия и отторжение большой политики веймарского образца, на деятелей которой возлагалась ответственность за закулисные махинации, приведшие к власти НСДАП. Согласно донесению американских спецслужб от 12 августа 1945 г. «более 90 % опрошенных показывают свою усталость от политики, считая, что она ведет к войне и в будущем будет проводиться через головы немцев».

Но было и активное меньшинство, которое не хотело отдавать судеб своей страны в чужие руки. Социал-демократы и коммунисты, священники и либеральные журналисты, представители политического католицизма и деятели антифашистского сопротивления – все они отдавали себе отчет в необходимости лояльного сотрудничества с державамипобедительницами, шли к военным комендантам, брали в свои руки управление, создавали производственные советы, начинали расчистку руин, налаживали снабжение населения самым необходимым. Многие из них еще недавно были заключенными нацистских концлагерей, и пребывание там убедило их в необходимости совместных действий всех демократических сил. Отношение военных властей к спонтанно возникавшим антифашистским комитетам, пытавшимся выступить в роли органов самоуправления, было в целом негативным. Они воспринимались скорее как опасные конкуренты, нежели как союзники в борьбе за новую Германию. Это касалось и советской зоны оккупации, хотя там в антифашистских комитетах лидировали бывшие функционеры рабочего движения. Активисты первого часа помнили о том, кто помог Гитлеру забраться на самую вершину власти, кто вольготно чувствовал себя в годы «третьего рейха» и сколотил немалые состояния на военных поставках. Эмоционально окрашенные социалистические лозунги, звучавшие на первых митингах среди руин, отражали искреннее желание вырвать немецкий народ из рокового круговорота его новейшей истории.

Раннее разрешение деятельности политических партий в советской зоне оккупации подстегнуло аналогичные акции западных военных властей. Американская концепция возрождения демократии в Германии делала ставку на перевоспитание населения, прежде всего молодежи, а также скорейшее проведение выборов по принципу «снизу вверх». Вернувшиеся в прокат голливудские фильмы являлись лучшей рекламой западного образа жизни, перед кинотеатрами выстраивались многочасовые очереди. Первые немецкие газеты, появившиеся уже летом-осенью 1945 г., делались буквально на коленях. Напоминавшие из-за дефицита бумаги листовки, они шли нарасхват, настолько силен был голод населения по свободному слову. Сохранявшаяся цензура оккупационных властей была ничтожной по сравнению с еще свежими воспоминаниями о прессе геббельсовской пропаганды.