Германия в ХХ веке

Ватлин Александр Юрьевич

Немцы, проживавшие в Бизонии, далеко не сразу почувствовали не себе плоды нового курса Запада в германском вопросе. Их будничная жизнь продолжала определяться борьбой за существование. Кризис 1946/1947 гг. стал самым жестоким за все послевоенные годы. Нехватка угля, поставлявшегося в счет репараций, и продовольствия (его конфискованные запасы кончились, поставки из Восточной Германии прекратились, а крестьяне уклонялись от продажи плодов своего труда по заниженным ценам) в условиях необычно суровой зимы привели к массовому голоду, которого население Германии не знало и в годы войны. Немалую долю ответственности за такое развитие событий несло сохранение западными оккупационными властями основ принудительной экономики, появившейся в годы войны. Ее отличала замена рыночных механизмов административным контролем за сферой производства и потребления. «Экономический дирижизм на три года пережил нацистское

государство» (А. Мюллер-Армак).

Система, сносно функционировавшая на исходе «третьего рейха», отказывалась работать в условиях оккупационного режима. Только в хозяйственных ведомствах Бизонии работало несколько тысяч чиновников, учитывавших и распределявших абсолютно все вплоть до бритвенных лезвий и детских колясок. Коррупция административного аппарата стала притчей во языцех, сокрытие товаров от учета – любимым занятием фабрикантов и торговцев. Неизбежное в условиях тотального дефицита сохранение карточной системы не спасало положения. Особенно туго приходилось рабочим и служащим, жившим на замороженную с 1936 г. зарплату, выдававшуюся к тому же в обесцененных рейхсмарках. Чтобы прокормить семью, приходилось отправляться на «черный рынок», цена килограмма масла на котором превышала среднемесячную зарплату. Здесь, в теневой сфере экономики (зачастую не без участия сотрудников оккупационной администрации) в те годы создавались целые состояния. Чтобы удержаться на плаву, предприятия занимались бартерной торговлей, выдавали зарплату своему персоналу произведенной продукцией.

В условиях, когда самой твердой валютой являлись американские сигареты и шоколад, в послевоенном обществе начала складываться новая иерархия. Наверху оказались те, кто имел доступ к закрытым магазинам и складам военных администраций, затем шли предприниматели и ремесленники, производившие из доступного сырья предметы первой необходимости от буржуек до зажигалок, наконец, крестьяне, вернувшиеся к натуральному хозяйству и без труда выменивавшие у горожан, осаждавших деревни, любые предметы роскоши. У подножия социальной пирамиды оставались инвалиды войны, жившие на мизерное пособие, потерявшие нажитое переселенцы, индустриальные рабочие и служащие, не имевшие доступа к контролю за товарными потоками. Излишне говорить о том, какое влияние принудительная экономика первых послевоенных лет оказывала на состояние умов большинства населения. Немцев «мариновали» до тех пор, пока у них не выветрились социалистические настроения. Попытки обобществления тяжелой промышленности, прежде всего в Руре, были свернуты англичанами со ссылками на недопустимость экспериментов в условиях жестокого дефицита угля и стали. Американская военная администрация действовала более жесткими методами, отменив аналогичный закон, принятый в Гессене, хотя вопрос о социализации стоял отдельным пунктом конституционного референдума, проведенного в этой земле 1 декабря 1946 г.

Политика торможения социально-экономических перемен, которую на свой страх и риск проводил глава военной администрации США в Германии генерал Люциус Клей, в конечном счете получила одобрение из Вашингтона. Новая директива президента Трумэна, принятая 17 июля 1947 г. предписывала американским оккупационным властям «показать немцам преимущества экономики свободной конкуренции». Подкреплявший ее план Маршалла обеспечил инвестирование в Западную Германию с 1948 г. по 1957 г. полутора миллиарда долларов. В условиях «холодной войны» стремление США поскорее поставить на ноги своего потенциального союзника не вызывало сомнений. Свою роль сыграл и страх перед повторением межвоенного сценария в самой Германии, когда проблема репараций стала питательной средой для реваншистских сил с партией Гитлера во главе.

Новые акценты вполне соответствовали интересам западногерманских политиков. Одним из центральных требований Людвига Эрхарда, занявшего в апреле 1948 г. пост главы экономического ведомства Бизонии, стало скорейшее оздоровление финансовой сферы. Инфляционное финансирование войны привело к обесцениванию рейхсмарок, которые продолжали ходить во всех зонах оккупации. Блокирование банковских счетов нацистских организаций и бонз не могло решить проблему избыточной денежной массы. Первоначальные проекты денежной реформы содержали в себе решение вопроса о справедливом перераспределении социальных тягот между теми, кто безболезненно пережил годы нацизма и теми, кто потерял абсолютно все. Так, в документе, предложенном США осенью 1946 г., предусматривалось наложение 90 % ипотеки на собственность, приобретенную в 1933-1945 гг. Позже к разработке подобных планов подключились политики Бизонии, причем их позиция определялась отнюдь не национальными интересами. На встрече с военными властями весной 1948 г. Эрхард

заявил: «вероятно, для всех четырех зон можно было бы разработать единую денежную реформу, но нельзя создать единое экономическое руководство. Коллективистская экономика победит демократическое рыночное хозяйство».

Уже в октябре 1947 во Франкфурт-на-Майне из Нью-Йорка прибыли первые ящики со свеженапечатанными банкнотами. 1 марта 1948 г. был образован Банк германских земель, в ведение которого планировалось передать эмиссию новых денег. Генерал Клей не скрывал, что «денежная реформа будет в высшей степени непопулярной… и мы преисполнены решимости взвалить ее на собственные плечи». За дипломатическими формулировками скрывалось нежелание допускать немецких политиков к принятию стратегических решений. В рамках сложившегося разделения труда последним предстояло. Западные военные власти находились в полной боевой готовности, ожидая лишь принципиальных политических решений. И они не заставили себя ждать – 7 июня 1948 г. завершилась Лондонская конференция США, Великобритании, Франции, Бельгии, Нидерландов и Люксембурга, открывшая дорогу формированию западногерманского государства.

Хорошо информированная гамбургская газета «Ди Вельт» писала во вторник, 15 июня: «Наступила решающая неделя послевоенной германской истории». Накануне члены Экономического совета вручили оккупационным властям собственные предложения по проведению налоговой реформы. Это был ясный сигнал – немецкие политики требовали пересмотра сложившегося разделения труда, отказываясь выступать в роли простых исполнителей военных приказов. 17 июня в бизональном парламенте состоялись три чтения «Директив о рационировании и ценовой политике после денежной реформы». Документ делал ставку на «интенсивное включение рынка для повышения эффективности производства и распределения», скорейший отказ от бюрократического распределения товарных запасов и регулирования цен. Обосновывая его перед парламентариями, Эрхард признал риск «прыжка в холодную воду». Социал-демократы, игравшие роль оппозиции, парировали: «бросить больного человека в холодную воду – значит обречь его на неминуемую смерть». Принятие «Директив» означало переход командных высот в экономике Западной Германии от оккупационных властей к немецким представителям. Сам факт предоставления ведомству Эрхарда особых полномочий в условиях оккупационного режима выглядел достаточно необычно. По мнению историка Т. Эшенбурга, нечто подобное происходило в германской истории только однажды, когда чрезвычайное законодательство 1923 г. смогло остановить гиперинфляцию в Веймарской Германии.

Было уже утро пятницы, 18 июня, когда члены Экономического совета Бизонии покидали зал франкфуртской биржи. Вечером того же дня был оглашен закон военной администрации № 61, определявший сроки и методы проведения денежной реформы. Принятие «Директив» прошло незамеченным – прессу гораздо больше занимала атмосфера разбуженного муравейника, порожденная общим стремлением запастись материальными ценностями и любой ценой избавиться от старых денег. С начала июня владельцев магазинов охватило отпускное настроение, добрая половина булочников занялась ремонтом своих печей, крупные предприятия попросту перестали отгружать продукцию потребителям. Тех, кто имел хоть какие-нибудь сбережения, напротив, охватило «сумасшествие покупательства». Газеты сообщали, что косметику покупают чемоданами, хотя цены на нее в июне выросли в 15 раз. Работники почты не успевали принимать денежные переводы в адрес «тетушки в восточной зоне».

В ночь на воскресенье огромные очереди выстроились перед пунктами обмена денег. Согласно закону № 61 каждый житель западных зон мог обменять 60 «рейхс-» на 40 «дойчмарок» (еще 20 подлежали выплате позже). Юридические лица получали по 60 новых марок на каждого работающего. Все вклады в банках и сберкассах замораживались на не-определенное время. Старые деньги подлежали декларированию в течение недели, чтобы избежать отмывания нелегальных состояний, нажитых на «черном рынке». Пропорцию их будущего обмена определял специальный закон. Цены, зарплаты, пенсии и прочие пособия сохраняли свои номинальные размеры.

Первые дни после появления новых денег общество было шокировано чудом полных витрин. Люди безмолвно двигались от магазина к магазину, рассматривая товары, вид и запах которых казался символом безвозвратно ушедшего прошлого. Ось послевоенного существования, «черный рынок» потерял всякий смысл и тихо скончался. Как оказалось, в предшествовавшие годы западногерманская экономика работала отнюдь не вхолостую. Наибольшие возможности для спекуляции получили фирмы, занимавшиеся импортом сырья и продовольствия. По оценкам экспертов, за счет товаров, оплаченных и ввезенных до реформы, а проданных после нее, было получено более 1,2 млрд. прибыли.