Германия в ХХ веке

Ватлин Александр Юрьевич

Реальное значение денежной реформы 1948 г. для простых людей проявилось сразу же после того, как были потрачены первые сорок марок. «Введение новых денег было проведено еще более жестко, чем этого ожидал Эрхард, и означало резкое увеличение социальной амплитуды и несправедливости» (Х. Клессман). Заявления политиков о том, что реформа сделала всех одинаково бедными, явно грешили против истины. В отличие от мелких вкладчиков, деньги которых в конечном счете обменяли в соотношении 100:6,5, крупные собственники и акционеры не практически пострадали. Обложение их капиталов в пользу неимущих, знаменитое «выравнивание социальных тягот», перекладывалось на плечи германских властей и отодвигалось в неопределенное будущее.

Огромный отложенный спрос подстегнул инфляцию, цены за вторую половину 1948 г. выросли на 33 %. Хотя рост стоимости жизни по

сравнению с довоенным уровнем достиг 190 %, зарплаты работающих по найму были разморожены лишь в ноябре. Денежная реформа вызвала два противоположных процесса: стремление не участвовавших в производстве слоев населения найти себе работу («биржи труда осаждают женщины» – писали газеты летом 1948 г.). Число официально зарегистрированных безработных выросло более чем в два раза, профсоюзы были вынуждены предъявить Экономическому совету ультиматум. После его отклонения 12 ноября 1948 г. в Западной Германии прошла всеобщая забастовка, в которой приняло участие более 9 млн. человек.

Несмотря на резко возросшую социальную напряженность, главный результат денежной реформы заключался в динамике рыночных отношений, разбуженной 20 июня. На следующий день ведомство Эрхарда в соответствии с полномочиями, полученными от Экономического совета, начало публиковать списки товаров, освобождаемых от рационирования. В них упоминались детские коляски, столовые приборы, ведра и даже пружинные матрасы – наглядное подтверждение того, какие уродливые формы приобрел «экономический дирижизм» в период своей агонии. Протесты военных властей, удивленных самовольным изменением их хозяйственных директив, встретили хладнокровную реакцию Эрхарда: «Я не изменил их, а отменил». Несмотря на словесные и эпистолярные дуэли, американские офицеры и немецкие политики работали в тандеме, разделив между собой и ответственность за непопулярные решения, и конечный успех своей экономической стратегии.

Нормализация денежной системы создавала условия для появления главного стимула расширения производства – прибыли, вела к борьбе за снижение себестоимости и повышению качества продукции.

Инвестиционный голод утоляли кредиты, начавшие поступать в западные зоны оккупации согласно плану Маршалла. Промышленное производство в них выросло за первую половину 1948 г. с 47 до 51 % к уровню 1936, а за вторую половину достигло отметки 79 %. Достигнув пика накануне рождества, цены начали снижаться. В начале следующего года Экономический совет принял первые законы о компенсациях жертвам фашизма. Хотя они не затрагивали основной массы населения, его настроения стали меняться к лучшему – людям было с чем сравнивать свою нынешнюю ситуацию. И речь шла не только о годах послевоенных лишений, но и о положении немцев в советской зоне оккупации.

Еще накануне денежной реформы туда хлынули обесцененные рейхсмарки. Тот факт, что администрация СССР не была поставлена в известность о ее проведении, следует рассматривать как составную часть западной стратегии экономического магнетизма. Надпись на изготовленных в США новых банкнотах: «Германский эмиссионный банк, Берлин», выглядела грустной усмешкой вслед несбывшимся планам союзнической кооперации, предвосхищая новые проблемы и конфликты. С 23 июня денежная реформа началась и в советской зоне, из-за отсутствия новых банкнот на старые просто наклеивали специальные марки. Общая пропорция обмена также составляла 1:10, хотя мелкие вкладчики могли обменять свои сбережения по льготному курсу. Одновременно СВАГ объявила о запрете хождения западногерманской валюты на подконтрольной территории, включая весь Берлин, и начала блокаду транспортных путей в западные сектора германской столицы. Их судьба казалась предрешенной, так как для обеспечения военных гарнизонов и гражданского населения оставался только воздушный коридор, согласованный в Союзническом контрольном совете еще в 1945 г. Предложение Клея об организации автоконвоев с танковым сопровождением не нашло поддержки в Вашингтоне, так как ставило обе сверхдержавы на грань вооруженного конфликта. На нехватку продовольствия и топлива в городе накладывалось отключение электроэнергии, разрыв путей сообщения с пригородами, где проживали многие берлинцы. Вскоре западным союзникам удалось наладить воздушный мост, по которому за десять месяцев блокады было переброшено полтора миллиона тонн грузов. О масштабах акции свидетельствует тот факт, что западноберлинский аэропорт Темпельхоф принимал в день до 1400 военно-транспортных самолетов.

В сентябре перестал

действовать общеберлинский магистрат, бургомистром западной части города стал социал-демократ Эрнст Рейтер, принадлежавший когда-то к числу руководителей КПГ. Блокада не привела к дискредитации западногерманской марки среди берлинцев или к параллельному хождению в городе двух валют. Уже к началу 1949 г. за одну «тризональную» марку в меняльных конторах Западного Берлина давали несколько восточных. Гораздо более существенными были политические последствия этого шага, который никак нельзя отнести к успехам советской дипломатии. Не столь уж далеко от истины предположение, что Сталин в обмен на ставшее неизбежным образование западногерманского государства попытался получить в свои руки контроль над всем Берлином. Международная атмосфера 1948 г. не оставляла шанса для полюбовных соглашений между союзниками, подобных Ялтинским.

Блокада Западного Берлина стала символом бесплодной конфронтации, привела к падению престижа СССР и утверждению в общественном мнении образа США как спасителя западной цивилизации. Попытка противодействовать расколу страны, сохранив в своих руках германскую карту, обернулась для советского руководства собственной противоположностью. Ссылки на катастрофическое положение Берлина являлись важным фактором давления западных военных властей на заключительном этапе предыстории Федеративной республики Германии. Завершение блокады (12 мая 1949 г.) не привело ни к возобновлению деятельности общегородских структур, ни к нормализации отношений между оккупационными администрациями. Расколотый Берлин на десятилетия стал символом «холодной войны» и на несколько месяцев опередил развитие событий во всей Германии.

Присоединение французской зоны оккупации к западногерманской денежной реформе означало отказ от самостоятельной позиции Франции в германском вопросе. Лишь по отношению к Саарской области она продолжала настаивать на особых правах. 1 июля 1948 г. во франкфуртской штаб-квартире военной администрации США состоялась передача премьерминистрам одиннадцати западногерманских земель решений Лондонской конференции. Они содержали в себе проект конституционного устройства будущего западногерманского государства, предложение административно-территориальной реформы и основные положения Оккупационного статута. Последний сохранял за западными державами верховные полномочия в ряде ключевых сфер государственной деятельности (контроль над выполнением решений Потсдамской конференции, внешняя и военная политика).

Первую реакцию премьер-министров определяли стоявшие за их спинами фигуры партийных политиков, считавших Франкфуртские документы неприемлемыми. По мнению Шумахера и Аденауэра следовало отказаться от столь рискованного подарка, который не менял реального положения дел, но вешал на немецких политиков ярлык виновников раскола страны. Их главным контраргументом было указание на недопустимость создания государственных структур до проведения всеобщих германских выборов. Кризис доверия был преодолен намеками американских представителей на неизбежность сдачи Берлина, если их немецкие партнеры пойдут на конфликт. Состоявшееся 8-10 июля 1948 г. совещание премьер-министров, обсудив альтернативу – сохранение малопривлекательного status quo или продолжение движения вперед – высказалось за второй путь. Скорее для того, чтобы сохранить собственное лицо, руководители западногерманских земель выдвинули несколько встречных предложений, подчеркивавших переходный характер создаваемого государства (Provisorium). Они сводились к драпировке реалий дипломатическими терминами – так, будущую конституцию предлагалось назвать Основным законом. Принять его должен был не всенародный референдум, и даже не Конституционное собрание, а Парламентский совет, созванный из представителей ландтагов. «В конечном счете словесные оговорки лишь успокоили общегерманскую совесть западногерманских политиков» (К. Зонтхеймер). После некоторых колебаний главы трех военных администраций согласились с этими предложениями.

Из 65 делегатов, собравшихся 1 сентября 1948 г. в зоологическом музее небольшого рейнского города Бонн на первое заседание Парламентского совета, по 27 представляли ХДС\ХСС и СДПГ, остальные мандаты распределялись между СвДП, КПГ, Центром и консервативной Германской партией. К началу работы этого органа группой экспертов был подготовлен конституционный проект, содержавший в себе несколько возможных формулировок большинства статей. Предполагаемым названием будущего государства должен был стать «Союз германских земель».