Германские встречи

ОСНАБРЮК-БРАМШЕ

Переходный пограничный лагерь

Соскользнув с невидимой опоры, самолёт сорвался в бездну. Очнувшись от дрёмы, Володька Кляйн потянулся к иллюминатору. По бирюзовому океану серыми островами плавали облака. Внизу в розовом свете заходящего солнца, как игрушечные, рассыпались домики пригорода с красными крышами.

Толчок снизу, подъём вверх… И снова падение! Заложило уши, аэрофлотовская курица попросилась наружу. Владимир покрылся потом и, стиснув зубы, вжался в кресло: «Не хватало ещё … в конце пути!»

Наконец, шасси застучало по полосе, и ИЛ-86 остановился. Двигатели заглохли, оглушительная

тишина, потом раздались полагающиеся при счастливой посадке аплодисменты, и пассажиры потянулись к выходу. «Слава богу, выдержал!»

– Ты как? – спросила сестра. – Ой как побледнел, вспотел!

Алиса 1 полезла за платком.

Подошла стюардесса – красивая сероглазая блондинка в белоснежной блузке и синей форме компании «Сибирь-Олимпиен-Райзен»:

– Пилоты о вас сообщили. Не спешите, за вами придут.

Зачем пилоты сообщили? Разве он их просил? Сам бы вышел, а теперь сиди и жди. И стюардесс задерживает: они бы давно по своим делам пошли.

Наконец появились два парня в бело-оранжевых куртках, с инвалидным креслом без боковин.

– Садитесь! Прижмите локти!

Помчались: один поворот, другой. Похоже, самолёт кончился. Володька тревожно оглянулся: Алиса с его костылями в руках, не отставая, бежала следом.

Вот разница между медслужбами аэропорта у них и у нас! В Толмачёво за Кляйном приехала дребезжащая «буханка», с двумя пенсионерками в белых халатах, подвезла к трапу – и карабкайся как хочешь, а здесь через три минуты они у конвейера, по которому уже ехал их багаж.

Алиса перетаскивала сумки под Володькин надзор. Рядом, кроме примчавших его парней, оказалась молодая немка-блондинка, в такой же как они бело-оранжевой форме – толстая почти до границ безобразия, но бесконечно весёлая. Застрекотала, как сорока, парни что-то ответили, и она захохотала, так что телеса её заколыхались как желе медузы.

«Что я за немец – ни слова не понял!» – подумал Кляйн.

– Возьмите багажную тележку, – сказала Алисе по-немецки толстушка, – сложите на неё сумки, вам будет удобнее.

Алиса тоже не поняла.

– Айн тележка, – перевела немка.

Парни рядом засмеялись:

– Ты здорово говоришь по-русски, Аманда! Может скажешь ему, чтобы он освободил рольштуль 2 , нам же надо идти.

Володька понял и зн'aком попросил Алису подать костыли.

– Сейчас придёт ваш автобус, – смутилась толстая Аманда. – Ждите, вам скажут куда идти. Вы понимаете?

Кляйн кивнул, и бело-оранжевые ушли, увозя в кресле, с хохотом прыгнувшую в него Аманду.

Пришла худенькая брюнетка в джинсах и чёрном кожаном пальто:

– Прибывшие из Новосибирска рейсом компании «Сибирь-Олимпиен-Райзен», следуйте за мной на посадку.

За стеклянной дверью иммиграционной зоны стоял и ждал пассажиров автобус, как нянюшка в прихожей ждёт своего воспитанника, чтобы отвести куда положено.

Володька в родной Сибири много слышал о немецких автобусах и ждал, что сейчас навстречу ему выдвинется подъёмная площадка и

занесёт в салон… Но ничего не выдвинулась: пришлось лезть самому.

Отдуваясь и обливаясь потом, плюхнулся он на предпоследнее сидение – ближнее к дверям. Рядом села Алиса, заботливо вытирая ему лицо платочком:

– Приедем, сразу пойдёшь в душ! – сказала она.

Сопровождающая брюнетка объявила, что у водителя можно купить воду, соки, попросить остановиться.

Коротко рыкнул стартер, зарокотал двигатель, автобус тронулся, поехал внутри здания мимо стада легковых автомобилей, вырвался наружу и через минуту влился в разноцветный, несущийся как в половодье поток. А за барьером на встречной полосе машины застыли, будто льдины в заторе.

– Боже мой! Сколько же их! – услышал Кляйн за спиной женский голос.

– Это называется штау 3 – авторитетно ответил сидевший рядом с ней мужчина. – Вы откуда?

– Из Алтайского края. У нас было немецкое село недалеко от Славгорода.

– А я из Казахстана. Меня зовут Фёдор Борисович Гессен. Еду к детям. Они здесь уже три года.

Быстро вечерело, небо становилось тёмно-синим, и лишь на западе светлела лазурь, плавно переходившая в золотисто-розовый закат. На границе темноты и света зажглись две огромные, яркие звезды.

Автобус мчался в открытом поле. На горизонте, собравшись толпой, ветряные двигатели болтали о чём-то трёхлопастными языками – экономные немцы даже ветру не позволяли пропасть даром.

– Вы кем работали?

– Учительницей немецкого языка в школе.

– А я заведующим фермой. У нас был огромный совхоз: только дойных коров полторы тысячи, двадцать тысяч овец, девять тысяч гусей. Да… Как загогочут, можно было оглохнуть. И вот умер старый директор. Прислали нового. Такого дурака я ещё не видел! Ничего, думаю, с такими мозгами он недолго задержится. Но я ошибся: тридцать лет уже сидит! В семьдесят восьмом построил восемь сенажных башен. Я ему сразу сказал: «Для нашего климата они не годятся, только деньги потратите!» А он: «Ты ничего не понимаешь: сенаж – это передовая технология! Июльская трава! Зимой будем доить больше, чем летом». – «Постройте одну. Если будет хороший результат, достроите остальные». «Не твоё дело! Кто директор, я или ты?» Отгрохал восемь. Загрузил одну – на остальные травы не хватило. Не успела зима начаться, сенаж загорелся, и башня рухнула. «Ну что? – спрашиваю. – Кто прав?» А он: «Я давно за тобой наблюдаю! Ты враг, ты хитрый враг! Но я тебя выведу на чистую воду!»

– Да вы что! В наше-то время!? – удивилась женщина.

– Да, – конец семидесятых! Я ему ответил: «По грязной воде никогда не плавал, и не тебе меня выводить!» Пятьсот тысяч рублей коту под хвост! До сих пор там хранится воздух семьдесят восьмого года! Ну, думаю, сейчас выгонят его! Ничего подобного! Чем-то он сильно начальству нравился. Деньги ему давали, не считая и не спрашивая, куда девал.

«Странно! Какая-то фантасмагория слышать здесь в Германии «российских дел неизжитые сны» 4 , – подумал Володька, засыпая под журчание голоса заведующего фермой.