Германские встречи
Шрифт:
Крепкий кофе немного её успокоил. Какая-то безучастность проступила на её лице. И я решился спросить:
– Но ведь у вас, помнится, были родственники в Дрездене…
Она вздрогнула:
– Да. Моя дочь Шарлотта погибла тринадцатого февраля в той ужасной бомбардировке. Она жила с моей сестрой Ханни и сгорела заживо с сыном – с моим внуком Отто. Ему было три года. Три года… Ханни тоже умерла. Я часто думаю: неужели я самая
Я не мог ей ничего сказать кроме того, что нам не дано знать замысла Господа. Но она и без меня это знала.
– А как ваше хозяйство, фрау Мартель? – спросил я. – Цело?
– Нет. Осталась одна корова. Что-то взяли для фронта, что-то я продала. Мне уже ничего не нужно. Ничего… Ну а ты что думаешь делать? Я буду рада, если ты останешься со мной.
– Нет, фрау Мартель. Когда всё кончится, я поеду домой, в Россию. Там у меня жена. Наверное, растёт ребёнок.
– Ну что же… Поезжай, раз так.
– Фрау Мартель, – сказал я. – У вашей сестры ведь была дочь, ваша племянница…
– Да. Её звали Катрин. То, что я тебе вчера рассказала, я узнала из её письма. Сейчас я тебе его покажу.
Она открыла комод, достала из верхнего ящика письмо и подала мне. И вот, что я прочитал:
«Дорогая тётя Мартель! Не знаю, есть ли на свете слова, чтобы описать тот ужас, который с нами случился. Тринадцатого я поздно пришла с работы, и даже не успела снять пальто, когда это началось. Небо, воздух, – всё наполнились адскими звуками. Кругом загрохотало, затрещало. Мы с мамой и Шарлоттой забились в угол прихожей, куда не выходили окна, и только молились. Шарлотта прижимала к себе Отто и, плача, просила Бога, чтобы он пощадил хотя бы его. Наш дом подпрыгивал и качался, в комнатах и на кухне вылетали из окон стёкла и падали на пол. Если бы мы остались там, возможно, нас убило бы уже в первые минуты. На соседней улице горел пятиэтажный дом, и у нас задымились шторы, окна и двери. Затем всё вспыхнуло, начался пожар, и мы, задыхаясь от дыма и жара, выбежали на улицу, чтобы не сгореть. Вокруг всё горело. Полыхал и наш дом, мы оказались между двух пожаров. Вырвавшиеся из горящих домов люди, метались и кричали от страха и боли. Также, наверное, кричали и мы, потому что нас словно засунули в топящуюся печь и закрыли заслонку. Мы кинулись по улице, стараясь вырваться из этой жаровни. Я и Шарлотта,
Самолёты улетели. Мы не знали, что делать. Одни пошли искать своих родных или смотреть, сохранились ли их дома. А мне идти было некуда, я знала, что дом мой сгорел, и все родные погибли. Я осталась у Эльбы, то и дело погружая в неё обожжённые руки и лицо и непрерывно кричала, но не от ожогов, а от ужаса.
Глубокой ночью они прилетели снова. То, что я увидела на этот раз – далеко за пределами человеческих представлений. Столько огня до этой ночи не видел никто. Стоял гул, будто ревел ураган. Но это гудело пламя, крутившееся и взлетавшее до самого неба, окрашенного в жуткий кроваво-коричневый цвет. На нём иногда проступали чёрные кресты самолётов. Поднялся ветер, сметавший и тащивший за собой в пламя всё, что попадалось ему на пути. Я была словно в обмороке и не понимала, что творится вокруг. Может из-за этого я не сошла с ума. Утром бомбили уже людей. Бомбы падали в самой их гуще, превращая тела в кровавый фарш. Я опять куда-то бежала, упала с большой высоты и сломала ногу. Потом меня подобрали полуживую и привезли в больницу, в которой нашлось несколько уцелевших комнат, правда без окон, без света и отопления. Потом мне рассказывали, что бомбили ещё целый день, и следующий день, но я ничего не помню, потому что всё это время была в обмороке.
Конец ознакомительного фрагмента.