Герои и злодеи

Schneewolf

— Правда, спасибо, Теон, — кивнул Рамси и слегка улыбнулся. Он и не думал идти, но услышать приглашение было неожиданно и приятно.

========== Глава 33 ==========

Рамси не любил Рождество. Другие праздники тоже, но этот особенно. Когда он жил с матерью, то на Рождество дома собиралось слишком много пьяных и шумных людей. Сначала они были весёлыми, но потом всё равно ругались и дрались, и ему совсем не хотелось на них смотреть. Он уходил из дома и бродил по улицам, наблюдая за радостными, улыбающимися прохожими. Они все спешили домой, чтобы встретить праздник со своими семьями, поздравить близких, подарить подарки и быть рядом с теми, кого любят. Их всех кто-то ждал дома. А ему было некуда приткнуться в этой праздничной суете. Его дом казался шумным, нелепым и грязным, словно гулкий вокзал,

где снуют толпы безликих людей, но никому нет до него дела. В этот праздник он особенно остро чувствовал себя одиноким и никому ненужным. Разглядывая яркие витрины, он мечтал об игрушках, которые ему никто не подарит, и сказочно-красивой, переливающейся огнями разноцветных гирлянд и блеском золотых и серебряных шаров, ёлке, которою он видел в холле большого торгового центра. Днями напролёт он торчал возле ёлки, которая представлялась чем-то волшебным, чудесным — гостьей из большого дивного мира, в который путь ему был закрыт. Жаль, что шарики висели высоко, а так бы он стянул один, чтобы сохранить кусочек праздника и в своём доме. Но больше всего Рамси мечтал, чтобы мать была трезвой в этот день, не звала в дом чужих людей и не уходила. Он хотел, чтобы она осталась с ним и приготовила праздничный ужин, сказала ему пару ласковых слов и обняла, словно он ей не чужой и ненужный. И это было бы лучше всех на свете подарков, игрушек и конфет. Только желание, загаданное перед серебряно-золотой ёлкой, не сбывалось.

Рождество с отцом было немногим лучше. Он обычно уезжал со своими друзьями, а Рамси снова оставался один. Но в этом доме, хотя бы всегда была еда и телевизор можно смотреть хоть всю ночь напролёт. Когда отец только забрал его к себе, то Рамси, пожалуй, чувствовал себя счастливым. Впервые в жизни он катался на машине, зачарованно наблюдая, как за окном проносится огромный город, парки, высотки и колесо обозрения. Дом оказался большим и красивым, а у него теперь была не только настоящая кровать, но и целая своя комната с кучей игрушек, о которых он раньше мог только мечтать. Сказать честно, денег отец на него никогда не жалел. И если хорошо попросить, то всегда покупал новые игрушки или другие вещи, которые он хотел. Если Рамси умудрялся вести себя хорошо, и ничем его не разозлить перед праздниками, то мог рассчитывать на нового супер-трансформера или велосипед. Приставку, правда отец так и не купил, сказал: «испортишь глаза и телевизор», но Рамси не очень-то и расстроился. На свои шесть лет он получил железную дорогу с блестящими яркими вагончиками, электронным пультом управления и кучей других прибамбасов, а паровоз гудел совсем как настоящий, если нажать специальную кнопку на пульте. Он успел всего-то два месяца насладиться этим чудесным изобретением, а потом слишком уж заигрался и не выполнил работу по дому. Тогда отец его выдрал ремнём и сказал, что если он будет пренебрегать своими обязанностями, то все его игрушки отправятся на помойку. А разбитая железная дорога очутилась в мусорном баке. Та же участь год спустя, постигла и плюшевого медведя, подаренного соседкой со старой квартиры. Только в этот раз, Рамси искренне не мог понять причём тут мишка и С по математике. Он понял только одно: если тебе что-то дорого, то ни в коем случае отец не должен об этом узнать — иначе всё это будет разрушено. Мишку было жаль куда больше, чем железную дорогу: ведь он хоть и был «китайским синтетическим пылесборником», по словам отца, но Рамси считал его почти что, настоящим и живым другом.

На рождественские праздники отец уезжал с друзьями на охоту. А Рамси первые три года, оставался дома с нянькой, так же, как и тогда, когда отец отбывал в командировки, (хоть это и случалось нечасто). В общем, ему даже нравилось: не надо было бояться наказаний и окриков. Только он не понимал, почему должен слушаться постороннею женщину, которую видит впервые в жизни, и следовать её правилам.

Сначала, нянька пыталась с ним подружиться, трепала его за щёки, приговаривая: «какой ты миленький» (он тогда вывернулся и хлопнул её по рукам). Ему вовсе не нравилось, что какая-то неизвестная тётка лезет к нему, родители прикасались к нему почти всегда, чтобы ударить или причинить боль, и Рамси не думал, что может быть как-то иначе, предпочитал, чтобы его никто вообще не трогал. Словно дикий зверёк сторонился чужих людей. У матери он привык делать всё, что угодно и никому не было до него дела. При отце всё время жил в страхе перед наказанием за очередную провинность. А с нянькой он решил, что снова может делать всё, что пожелает и совсем отбился от рук.

Можно было сбежать на прогулке и болтаться на улице до сиреневых сумерек, допоздна смотреть

телевизор, сколько угодно лопать конфет и ложиться спать, когда захочешь, пропуская мимо ушей требования няни. Можно было не слушаться и делать всё, что душа пожелает — всё равно ему за это ничего не будет.

Вскоре нянька поняла, что фальшивой улыбкой и сюсюканьем ничего не добьётся, и попыталась быть строгой и требовательной, но опять мимо. Пыталась наказывать и ставить в угол, но Рамси просто убегал и запирался в своей комнате, полностью игнорируя постороннего человека. Нянька так и не смогла с ним сладить и когда, наконец, Болтон-старший вернулся домой, она в красках расписала ему плохое поведение наследника. Отец распрощался с нянькой, заплатив ей сверх оговоренного, и позвал сына в свой кабинет.

— Дорого же ты мне обходишься, дурачок. Вёл себя отвратительно. Нянька тебя малолетним террористом считает, — начал отчитывать отец.

— Мне она не понравилась. Она прикидывается доброй, а на самом деле плохая, — оправдывался Рамси, изучая жесткий ворс коврового покрытия на полу и не смея взглянуть на отца.

— Вот как, значит, — удовлетворённо хмыкнул Русе, услышав его ответ. Кажется, его даже повеселило такое заявление. — Что ж, плевать на эту курицу. Ей деньги платят, за то, чтобы смотрела за детьми. А если не может найти с ними общий язык, то это её проблемы. Меня больше другое интересует: ты почему меня ослушался? — Болтон-старший сидел в своём удобном кресле, закинув ногу на ногу, и покачивая ступней в мягкой домашней тапочке, ожидал ответа.

Рамси перебирал в уме все свои грехи, и думал, что же растрепала нянька — не зря ведь она ему не понравилась. Он развернулся к двери, хотел рвануть наверх и закрыться в комнате, как это делал с нянькой, но совсем забыл, с кем имеет дело.

— Стоять! — оглушающее-ледяным тоном приказал отец. Не спеша поднялся из-за стола, и, подойдя к сыну, положил ему руки на плечи и развернул к себе. — Тебе врач запретил чипсы, орешки и газировку, и конфет тебе много нельзя. Ты хочешь, снова тут загибаться? Понравилось на скорой кататься и больнице лежать? Мамаша твоя, шлюха, подкинула мне больного уродца, а я теперь должен с тобой возиться. Столько денег тебе на лекарства извёл, а ты тупой ублюдок, ещё и не слушаешься! — поговаривая весь монолог, отец притащил его за шиворот на кухню. Он открыл верхний шкафчик кухонного гарнитура и выложил на стол увесистый кулёк конфет.

Рамси не знал, что же сказать в своё оправдание. Он ведь надеялся, что отец никогда не узнает о его проказах и нарушении запретов. Он стоял, потупив глаза и закусив губу. Он был готов расплакаться, но понимал, что этим только разозлит отца ещё больше. Но сложно сдержать слёзы, когда тебе шесть лет и тебя трясёт от страха.

— Любишь конфеты? — отец поставил чайник, насыпал себе в кружку листовой зелёный чай и открыл пакет со сладостями. — Бери, уродец, — пододвинул к нему упаковку Русе.

Рамси испугано моргнул, не понимая, что происходит. Он несмело протянул руку к пакету, ожидая, что отец просто решил подразнить его, и ему вот-вот прилетит леща. Но у Болтона-старшего был более коварный план.

Рамси съел одну конфету, второю, а после третьей сказал: — Спасибо, я больше не хочу, — и, выкинув фантики в мусорное ведро, хотел пойти к себе. Он подумал, что может быть отец решил его простить. В любом случае, он хотел поскорее сбежать к себе.

— Сядь на место! — отец дождался, когда мальчишка уселся на табурет, придвинул к нему кулёк с конфетами. — Бери ещё, — попивая ароматный зелёный чай без сахара, Русе взял и себе одну конфету.

— Можно мне тоже чай? Или воды? — Рамси потянулся к стакану, чтобы налить воды, но отец хлопнул его по руке.

— Нет. Ты же хотел конфет, ешь, — отец допил остатки чая и поставил кружку в мойку. Спокойно наблюдал, как ребёнок давиться конфетами всухомятку.

Рамси отодвинул пакет на край стола и встал с табурета.

— Я больше не могу, — замотал головой он.

— Жри, давай, уродец, — отец силой усадил его на место.

Рамси всхлипнул и покачал головой.

— Не хочу, — едва слышно проговорил он.

— Пасть открой! — для убедительности отец отвесил ему подзатыльник, и впихнул в рот сразу несколько конфет, зажал челюсть, чтобы он их не выплюнул. Таким образом, он скормил сыну полпакета сладостей.

— Не могу больше, меня сейчас стошнит! — завывал мальчик на одной ноте, размазывая по лицу слёзы и шоколад.

— Говоришь, ещё хочешь? Хорошо, дурачок, мне для тебя ничего не жалко, — отец прижал его к себе и как он не брыкался, заставил проглотить ещё пару конфет. Пакет опустел уже на две трети, и в итоге ребёнка вывернуло прямо на кафельный пол.