Герои Шипки
Шрифт:
На вершине конуса, где стоял редут, дул такой резкий ледяной ветер, что турки ночью оставляли здесь одного человека, а сами спали на склоне горы, обращенной к Малому Искеру. С противоположной стороны они не ждали нападения. Между тем именно оттуда поползли охотники-преображенцы.
Цепляясь за камни и кусты, сто двадцать солдат карабкались к редуту и только сажен за пятьдесят были замечены часовым, поднявшим громкий крик.
Разбуженные турецкие солдаты бросились бегом от своих костров к редуту, но преображенцы тоже не дремали. Напрягая все силы, лезли они вверх, чтобы
— Алла! Алла!..
Преображенцы вбегали в редут и от усталости валились на землю.
— Горнист! Сигнал! — задыхаясь, приказал Рейтерн.
Но горнист тщетно подносил к губам желтый медный
сигнальный рожок, чтобы сообщить о занятии редута. Не владея дыханием, горнист' издавал лишь бессмысленные звуки.
Занятие орлиного гнезда позволило батальону преображенцев продвинуться вперед долиной Малого Искера и открыть огонь из орудий по горной позиции турок, господствующей над дорогой в Этрополь.
Утром 12 ноября было получено известие о завладении русскими Правецом. Следовательно, пути отступления турок из Этрополя вправо были отрезаны. Внимание Данде-виля сосредоточилось теперь на левом фланге, где Велико-луцкий и лейб-гвардии Гренадерский полки под командованием героя Горного Дубняка Любовицкого козьими тропами обходили вершину Святой Троицы.
Позади этой возвышенности Любовицкий обнаружил дикий кряж, который по своей неприступности даже не был занят турками. Туда необходимо было втащить четырехфунтовые орудия, чтобы обстреливать гору Святой Троицы и равнину Этрополя. Однако ни дорог, ни сколько-нибудь сносных тропинок для подъема не оказалось, а лошади не могли идти по обрывистым крутизнам.
На выручку явился начальник болгарской четы Георгий Антонов, который привел несколько десятков крестьян с волами. Четыре орудия были сняты с лафетов, положены на двухколесные арбы и двинуты вверх. Вскоре, однако, и волы оказались бессильны преодолеть отвесную кручу. Гвардейцы вместе с болгарами втаскивали пушки на руках.
12 ноября орудия открыли огонь по вершине Святой Троицы, а батальоны двинулись в обход горы. Ужас охватил турок. Они зажгли свой лагерь и бросились бежать через перевал Шандорнйк к Араб-Конаку.
С падением Этрополя русские войска почти вплотную приблизились к перевалам через Балканы: Врачешскому за Орхание, Шандорнику за Этрополем и Златицкому, наименее укрепленному, где была лишь вьючная тропа, непроходимая для артиллерии.
6
13 ноября Гурко торжественно въезжал в Этрополь.
Он был встречен болгарской депутацией с хоругвями, крестом и хлебом-солью. Поздоровавшись с ними, генерал направился в небольшую чистенькую церковь святого Михаила, чтобы отслужить благодарственный молебен за дарование победы над врагом. На улицах Этрополя толпы горожан восторженно приветствовали своих освободителей. Жители несли солдатам последнее, что осталось после турецких грабежей: вареную кукурузу,
Переводчик Хранов и бежавший от турок болгарский доктор Цареградский зачитывали прокламацию, с которой Гурко обратился к жителям Этрополя и окрестных селений:
«Болгары! Нам предстоит сделать последний напор на турок и перейти Балканы, где они держаться не могут. Вы должны помочь нам везти орудия, нести тяжести, заряды, сухари через горы. Заплачено будет всем, но главная ваша награда будет избавление от турок навсегда. Вам теперь трудно, но русским труднее; они терпят для вашей пользы, а вы для своей. Пройдет тяжелое время, и будете благодарить бога...»
В церкви Гурко приложился к образам и спросил, где же священник, но священника не было.
— Едва русские стали приближаться к Балканам, — переводил Хранов торопливую речь болгар, которые и улыбались и плакали, — как губернатор Этрополя Назиф-эффенди призвал зажиточных жителей и стал уговаривать их бежать вместе с турками. Когда же те наотрез отказались, он приказал схватить пятнадцать самых видных горожан, девушек и женщин из богатых семейств, а также всех священников. Губернатор говорил: «Посмотрим, как вы теперь не пойдете с нами... А не пойдете, так я прикажу переколоть по дороге всех заложников...»
Бежавший из Орхание купец добавил, что там особенно бесчинствовали башибузуки: грабили дома, резали женщин и детей, подожгли болгарские кварталы. Шефкет-паша присутствовал при этих бесчинствах и поощрял их.
Жители Этрополя стояли понурив головы. Их горе глубоко трогало офицеров свиты Гурко. Отважные воины, не кланявшиеся турецким ядрам и пулям, отворачивались и смахивали слезу. Командующий тоже был сильно взволнован услышанным и, стараясь не показать этого, глухо сказал:
— Русский народ избавил вас от притеснителей веры и врагов! Так молитесь богу о даровании побед русскому оружию! Сейчас наш священник отслужит здесь божественную литургию...
На другое утро Гурко продиктовал текст телеграммы великому князю — главнокомандующему Николаю Николаевичу:
«Турки, очищая деревни и города перед наступлением моих войск, убивают жителей, более зажиточных уводят с собой, грабят, сжигают и разоряют занимаемые нами районы. Над нашими ранеными, случайно попадающими в их руки, продолжают неистовствовать. Прошу разрешения объявить и приводить в исполнение репрессивные меры. Думаю, что террор надо уничтожать террором же».
7
Лейб-гвардии гренадеры под командованием полковника Любовицкого, выступив из Этрополя в три пополудни 17 ноября, до утра шли узким ущельем, извивающимся между лесистыми шапками горных вершин.
Тропинка, плотно прижимаясь к скалистым высотам, нависала над ревущим ручьем, мчавшимся по неровному ложу. Тонкий слой снега, серевшего в ночи, уже лежал на склонах вершин. Тропа была до того узка, что местами оказывалось невозможно пройти двоим. Офицеры вели своих лошадей в поводу. Бобин замыкал шествие роты, подгоняя отстающих и постоянно высматривая, где Козлов, держится ли.