Герои Шипки
Шрифт:
С тех пор как унтер-офицер сошелся с Козловым, все стали замечать в нем перемену. Он сделался мягче и веселее и даже иногда шутил, чего прежде никогда с ним не бывало. Переменился и Козлов, стал несколько увереннее и спокойней, хоть и по-прежнему мечтал заболеть и вернуться домой.
Заметив, что гренадеры валятся с ног от усталости и желая прибодрить их в долгом ночном переходе, Любо-вицкий скомандовал:
— А ну, орлы, песню!
Не сразу, но запевала отозвался:
Ой во поле-поле стояла ракита,
А под этой ракитой гусарик убитый...
Среди подхвативших песню Бобин узнал и тоненький
Он убит, принакрыт черною китайкой...
Приходила к нему пава-жена молодая,
Китаечку открывала, в лицо признавала...
Ты встань-восстань, мой милый гусарик убитый!
Твой конь вороной по лужкам гуляет,
Тебя молода жена домой ожидает...
За поворотом тропинка наконец расширилась. Тут, на площадке, турки выстроили из камня блокгауз с узкими амбразурами вместо окошек. Накануне он был захвачен сотней Великолуцкого полка.
У блокгауза жались в кучу лошади, в сторонке казаки пытались без малейшего успеха развести на жидкой грязи костерок. Резкий, пронизывающий ветер несся с Златиц-кого перевала, удерживаемого неприятелем, и загонял солдат внутрь блокгауза. Там, наполняя помещение дымом и смрадом, горел огонь.
Офицер Великолуцкого полка, сидя на барабане между солдатами, рассказывал о вчерашнем деле полковнику Любовицкому, который пил чай, усиленно щурясь от дыма.
— Верстах в шести от Этрополя встретили конных башибузуков... Едут такие довольные собой, болтают ногами и голосят во все горло. «Алла иль ля ля!» Куда, думают, забраться сюда русским, когда здесь на каждом шагу сам черт себе ногу переломит. Как я услыхал их голоса, скомандовал солдатам прилечь. «Улучим минуту и ну, ребята, — говорю, — залпом!» Шарахнули по ним — они с коней долой да, словно зайцы, как пустятся бежать за кусты да каменья. А мы пошли дальше, смотрим — эта караулка и в ней человек двадцать турок... Дали они несколько выстрелов и побежали по тропинке на перевал. Мы за ними. А там нас таким огнем шуганули, что поневоле пришлось возвращаться в караулку. Оставили только охотников для перестрелки...
Любовицкий дал гренадерам недолгий отдых и приказал тремя колоннами пробираться к перевалу: две обходили турецкое укрепление, а средняя направилась по тропинке прямо. Сам он против обыкновения остался внизу: в походе разболелись старые раны. Прошел час, другой, и заслышались первые выстрелы, стукавшие слева на одной из лесистых шапок. Где именно, он не мог определить, так как эхо гор приближало звуки и обманывало слух. Перестрелка мало-помалу разгорелась до сильной трескотни. Вот прошуршала рядом с блокгаузом в деревьях пуля, другая ударилась у ручья о камень: турецкие пули хватают далеко.
Полковник ожидал вестей. Вскоре зачернела фигурка гренадера. Унтер-офицер Бобин доложил:
— Как завидел турок наших на флангах, тут он как бешеный заметался по редуту-то и побежал, побежал.
Раненых, по словам Бобина, не было, так как наступавшие гренадеры на каждом шагу отыскивали отличные прикрытия от пуль за камнями, постепенно приноравливаясь к горной войне.
Любовицкий немедля двинулся верхом на перевал, до которого было версты две, и через полчаса пути выехал из лесу на узкую площадку, совсем обледенелую, на которой дул сильный ветер, кружа в воздухе порошинки снега. Это была самая высокая точка Златицких Балкан. Внизу густой туман лежал над ущельем и долиной. Сзади
— Что, страшно тебе было, Козлов? — спрашивал, подмигивая солдатам, бывалый гренадер.
— И-и... — простодушно отвечал тот. — Беда как страшно... Да ведь все идут... Куда мне деваться?..
Между тем казаки донесли Любовицкому, что отступивший неприятель занял выход из ущелья по ту сторону перевала и поставил там орудия, что спуститься в долину можно только с бою. Кроме того, в селениях, лежащих в долине, а также в самой Златице сосредоточено более шести таборов пехоты при шести орудиях. С наличными силами нечего было и думать о дальнейшем продвижении.
Любовицкий решил окопаться на перевале в ожидании приказаний Гурко и занять пехотной цепью окрестные вершины, чтобы наблюдать за долиной Златицы и одновременно предупредить возможное обходное движение турок. Он оставался на перевале до глубокой ночи, отдавая приказания, и сам ходил с солдатами на ближайшие высоты, превозмогая боль от двух незакрывшихся ран.
Борьба за балканские перевалы вступила в свою решающую фазу.
8
Завладев Правецом, Этрополем, Златицким перевалом и Орхание, Гурко встретился с сильно укрепленными позициями неприятеля. Оставалось до подхода подкреплений занять господствующие высоты и разместить на них артиллерии. Против перевала на горе Шандорник закрепились отряды Рауха и Дандевиля, Шувалов обосновался перед перевалом Араб-Конак.
Гурко объезжал позиции своих войск, торопя с установкой орудий.
Дорога из Этрополя раздваивалась и шла вправо к генералу Дандевилю и влево к Рауху. Первый отряд находился в восьми верстах тяжелого пути в гору. Это была настоящая лесная трущоба, в которой нога то ступала на острый камень, то уходила в грязь по самое колено.
Гурко еще издали заслышал громкие крики и понукания, усиленные эхом гор: вверх по круче поднимали два девятифунтовых орудия. Шесть пар волов в ярмах, запряженных попарно гуськом, едва переступали ногами. От передней пары был протянут канат, за который уцепились солдаты вперемежку с болгарами. Канат оказался короток. Тогда, держась за его конец, два болгарина подали руки финляндцам, которые в своп черед протянули руки вперед и составили живую цепь человек в тридцать. Самого орудия уже не было видно вовсе: оно исчезло за кучей облепивших его людей. Человек по шесть ухватились за колеса, надавливая на спицы.
— Эй, дубинушку! — закричал солдат. — Ходчей пойдет! Затягивай!
Эй, дубинушка, ухнем! —
начинает молодой усталый голос, и остальные подхватывают, наваливаясь на орудие:
Эй, зеленая, сама пойдет!..
— Ну, ну, матушка! — кричат задние.
Гурко молча слезает с коня и сам подставляет плечо под задок орудия. Холодный ветер ходит по лесу и шумит между вершинами обледенелых деревьев, несется с горных гребней, бросая в лицо то мелкими брызгами дождя, то порошинками снега. Борода у Гурко намокла и обледенела.