Герои Смуты

Козляков Вячеслав Николаевич

Как показали последующие события, необычный союз земского старосты Кузьмы Минина и ратного воеводы князя Дмитрия Пожарского оказывался особенно необходим в самые сложные моменты. Так было при начале создания ополчения в Нижнем Новгороде, так было и потом, когда оно устраивалось в Ярославле. Не стали исключением и бои под Москвой.

«СОВЕТ ВСЕЯ ЗЕМЛИ»

Всё говорит о том, что земский центр сопротивления создавался в Нижнем Новгороде исподволь. В конце 1611 года можно было подумать, что возвращаются времена прежней розни и снова возникает угроза всему «Низу». Поэтому и был предпринят наём ратных людей для обороны города и приглашены дворяне и дети боярские из Смоленска и других городов «от Литовской украйны». Мы знаем о позднейшем походе нижегородского ополчения для освобождения Москвы и с уверенностью говорим об этом как о начальной цели действий Кузьмы Минина и нижегородцев. Но прежде чем эта цель была окончательно сформулирована, прошло время. Объявлять сразу о самостоятельном походе под Москву в городе, где сидел воевода, направленный «боярами» Первого ополчения, было бы по меньшей мере самонадеянно и опасно, если вовсе не бессмысленно. Еще в двадцатых числах декабря 1611 года в отписках из Нижнего Новгорода в Курмыш о целях сбора ратных людей говорилось так: «…а из Нижнева итьти им с нами под Москву против литовских и польских людей» [437] . Тогда это означало только одно: нижегородцы собирались оказать поддержку подмосковному ополчению, о чем уже писал Н. П. Долинин: «Формирование нового ополчения в Нижнем Новгороде проходило вначале (сентябрь—декабрь 1611

г.) под знаком помощи подмосковным полкам» [438] . Такой политический жест был жизненно необходим, пока в Нижнем не выяснили общее земское настроение по отношению к «боярам» и казакам, стоявшим в полках под Москвой.

437

Там же. №11. См. также: Любомиров И.Г.Очерки истории нижегородского ополчения… с. 80—81.

438

Долинин Н.П.Подмосковные полки (казацкие «таборы»)… с. 18.

Показательно, что и в тексте документов, вышедших из нижегородского ополчения при начале движения, не было речи о каком-либо противопоставлении его подмосковным «таборам» (за исключением воровских казаков). В первой окружной грамоте ополчения князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина, отправленной из Ярославля 7 апреля 1612 года, говорилось о складывании нового земского ополчения: «Да по милости всемогущаго Бога, Его праведным неизреченным призрением, в Нижнем Новегороде гости и все земьские посадские люди, ревнуя по Бозе, по православной християнской вере, не пощадя своего именья, дворян и детей боярских смо-льян и иных многих городов сподобили неоскудным денежным жалованьем, и тем Московскому государьству и всему православному християнству великую неизреченную помочь учинили» [439] . Автор «Вельского летописца» писал лишь о найме на службу ратных людей в Нижнем Новгороде, датируя его даже не осенью, а зимой 7120 (1611/12) года: «Того же году зимою учал збиратца в Нижнем Новагороде князь Дмитрей Ми-хайловичь Пожарской да от молодчих от торговых людей с ним посацкой человек нижегородец Кузьма Минин с понизовскою силою и с разоренными городы, которые там от голоду и от разоренья зашли, бегаючи от гонения от литовских людей [с] смольняны, и з беляны, и з дорогобужаны, и вязмечи, и брян-чаны, и с рославцы, и с ыными со многими с порубежными с разоренными городы. И учали им давать князь Дмитрей Михайлович Пожарской да Кузма Минин многие столовые запасы и денежное великое жалованье по тритцати по пяти рублев, смотря по человеку и по службу своим презреньем, и учинили ратных людей сытых, и конных, и вооруженных, и покойных, и запасных» [440] .

439

ААЭ.Т2.№203.

440

Вельский летописец // ПСРЛ. М., 1978. т. 34. с. 259.

Создавшееся первоначально нижегородско-смоленское «ядро» ополчения уже не стало решать, как прежде, одни локальные задачи. В Нижнем Новгороде задумались о судьбе всего Московского государства. Первые «программные» грамоты от имени земского совета во главе с воеводами князем Дмитрием Пожарским и Иваном Биркиным и дьяком Василием Юдиным (но не Кузьмой Мининым!) сохранились в списках; указан только год их создания — 120-й (1611/12). П. Г. Любомиров датировал их началом декабря 1611 года. Не в последнюю очередь на его датировку повлияло упоминание о посольстве в Казань из Нижнего Новгорода воеводы Ивана Ивановича Биркина, чье имя упоминается в составе первоначального земского совета рядом с именем князя Дмитрия Михайловича Пожарского. В двадцатых числах декабря Биркин был в селе Мурашкине. Но в это же время в Нижнем Новгороде собираются «для земского совета» старосты, целовальники и лучшие люди из того же Мурашкина и других крупных нижегородских вотчин. Поэтому поездку Ивана Биркина можно вполне связать и со сбором доходов, и с организацией «совета» в Нижнем. Еще 15 января 1612 года в Казани выдавались ввозные грамоты «по указу Великого Росийского Московского государства и всее земли бояр» — титул воевод Первого ополчения. Если в это время воевода Иван Биркин был там, то он должен был санкционировать подобные распоряжения [441] . Гораздо убедительнее осторожная датировка С. Ф. Платонова, считавшего, что первые нижегородские грамоты появились не позднее начала февраля 1612 года [442] .

441

См.: Корецкий В. И., Лукичев М.Я., Станиславский А.Л.Документы о национально-освободительной борьбе в России… с. 240—267.

442

См.: Платонов С Ф.Очерки по истории Смуты… с. 411, 471 (прим. 235). К аргументам С.Ф. Платонова можно добавить то, что Дмитрий Саввич Жедринский, ездивший с грамотой из Нижнего Новгорода в Вычегду, был назначен «по совету всей земли» курмышским воеводой в феврале 1612 г. (см.: Любомиров П.Г.Очерки истории нижегородского ополчения… с. 84, 233).

Что же услышала «вся земля» из Нижнего Новгорода? Во-первых, обращение от необычного городового совета, куда вошли не местные духовные власти и воеводы, а набранные на службу люди, действовавшие совместно с нижегородским посадом: «Дмитрей Пожарской, Иван Биркин, Василей Юдин, и дворяня и дети боярские Нижнево Новагорода, и смолняня, и дорогобуженя, и вязмичи, (и) иных многих городов дворяня и дети боярские, и головы литовские и стрелецкие, и лит-ва, и немцы, и земьские старосты, и таможенные головы, и все посацкие люди Нижнево Новагорода, и стрелцы, и пушкари, и затинщики, и всякие служилые и жилецкие люди челом бьют». В грамоте излагалась история создания Первого ополчения, рассказывалось о разорении «до основанья» «царственного преименитого града» Москвы, говорилось о сведении с патриаршего престола «необоримого столпа и твердого адаманта святейшаго Ермогена». В Нижнем напоминали о том, что и так уже было известно во всей стране («и вам то самим извесно»): как распалось прежнее ополчение. Правда, как писал И. Е. Забелин, не всё упиралось в народное чувство негодования по поводу гибели Прокофия Ляпунова (о его смерти ничего не сказано). О причинах разъезда дворян и детей боярских из подмосковных полков говорилось так: «…иные от бедности, а иные от казачья грабежу и налогу». В полном соответствии с призывами патриарха Гермогена (и даже дословно повторяя их) нижегородцы обвиняли оставшихся под Москвой ратных людей, не называя по именам ни Трубецкого, ни Заруцкого: «А как дворяня и дети боярские из под Москвы розъехались, и для временные сладости, грабежей и похищенья многие покушаютца, чтоб пане Маринке з законопреступным сыном ее быти на Московском государстве или ложным вором, антихристовым предотечам, чтоб им волю отца своего сатаны исполнити и грабежам бы, и блуду, и иным неподобным Богом ненавидимым делам не престати». Протестуя против этого, в Нижнем Новгороде все-таки главной причиной выступления называли необходимость оказания помощи «верховым городам» в борьбе с литовскими людьми.

Ближайшими «верховыми» считались города, лежавшие вверх по Волге, — Кострома и Ярославль. В конце января к ним действительно опасно приблизились передовые отряды фуражиров войска гетмана Карла Ходкевича. Вполне возможно, что существовали планы захвата этих городов польско-литовскими отрядами. 25—26 января 1612 года в Переславль-Залесский, Кострому и Ярославль были посланы грамоты московской Боярской думы, подписанные семью боярами: князем Федором Ивановичем Мстиславским, князем Иваном Семеновичем Куракиным, князем Борисом Михайловичем Лыковым, Федором Ивановичем Шереметевым, Иваном Никитичем Романовым, Михаилом Александровичем Нагим и князем Андреем Васильевичем Трубецким (за него подписывался боярин Михаил Нагой), окольничими и думными дьяками. Смысл этих грамот состоял в том, чтобы побудить упомянутые

города к отказу от поддержки Ивана Заруцкого и подмосковных полков. Сидевшие в Москве бояре ссылались на посольство боярина князя Юрия Никитича Трубецкого, писавшего «з большого сойму, с совету всее Польские и Литовские земли», что королевич Владислав будет отпущен в Московское государство, а король Сигизмунд III проводит его до Смоленска «своею королевскою парсуною, со многою конною и пешею ратью». До этого времени костромичам и ярославцам предлагалось «сослатися» «о добром деле» с «наивышшим гетманом Великого княжества Литовского Карлом Хоткеевичем и с нами бояры к Москве» [443] .

443

Сб. РИО. т. 142. с. 289-299.

Другими словами, городам снова пытались навязать уже полностью скомпрометированную программу летнего договора 1610 года с гетманом Станиславом Жолкевским. Между тем и в Ярославле, и в Костроме предпочли присоединиться не к Москве, а к Нижнему Новгороду. Хотя очень показательно, что боярские грамоты ничего не знают о деятельности там Минина и Пожарского. Вскоре слухи о нижегородском движении достигли столицы, и «ошибка» была исправлена. В связи с «собранием в Нижнем ратных людей», по сообщению «Нового летописца», патриарху Гермогену было предложено написать, чтобы они «не ходили под Московское государство». Патриарх отказался, и «оттоле начата его морити гладом и умориша ево гладною смертью» [444] . Замученный «литовскими людьми», патриарх Гермоген скончался 17 февраля 1612 года [445] .

444

Новый летописец. с. 117. См.: Кедров С.Жизнеописание святейше го Гермогена патриарха Московского и всея России. М., 1912; Назаревский В.В.Святейший Гермоген, патриарх всея России: Трехсотлетие его кончины: 17 февр. 1612—1912. М., 1912; Карташев А.В.Очерки по истории русской церкви. М., 1991. т. 2; Скрынников Р.Г.Святители и власти. Л., 1990. с. 291—332; Богданов А.П.Непреклонный Гермоген // Богданов А.Я.Русские патриархи (1569-1700). М., 1999. т. 1. с. 199-247; Бовина-Лебедева В. Г., Чугреева Н.Н.Ермоген // Православная энциклопедия. М., 2008. т. 18. с. 643—646. Текст размещен в Интернете по адресу: http:// www.pravenc.ru/text/190175.html.

445

Могила патриарха Гермогена с середины XVII века находится в Успенском соборе Московского Кремля. В 1913 году патриарх Гермоген был канонизирован Русской православной церковью.

В нижегородской грамоте «120-го» года действительно говорилось о походе под Москву против «полских людей». Но, повторимся еще раз, собиравшееся земское войско не противопоставляло себя полностью подмосковным полкам. Оно необходимо было для защиты объединившихся «верховых» и «понизовых» городов. Стоит внимательно перечитать обращение из Нижнего Новгорода в Вычегду, чтобы убедиться в справедливости этого наблюдения: «…и ныне бы идти всем на полских людей вскоре до тех мест, покаместа ратные люди под Москвою стоят(выделено мной. — В. К.),чтоб литовские люди Московскому государству конечные погибели не навели и верховых бы и понизовых городов и досталь не разорили». Нижегородский земский совет убеждал, что у него есть средства и для того, чтобы не опасаться «казачье грабеже и налогу»: «А будет, господа, вы, дворяня и дети боярские и всякие служилые люди, опасаетись от казаков какова налогу или иных каких воровских заводов, и вам бы однолично того не опасатца: как будем все верховые и понизовые городы в сходе, и мы всею землею о том совет учиним и дурна никакова вором делати не дадим». Порукою этому обещанию создать общий «Совет всея земли» была твердая позиция Нижнего Новгорода во всё время Смуты, о чем с гордостью говорилось в грамоте: «…а самим вам извесно, что покровением Божиим по ся места мы к дурну ни х какому не приставали, да и вперед дурна никакова не похотим».

Первые грамоты, рассылавшиеся из Нижнего Новгорода, создавались тогда, когда уже известны были все опасности, шедшие от казацких «таборов», и главная из них — провозглашение царя без совета со «всей землею». Самую большую угрозу видели в присяге «Маринкину сыну» и заранее отрекались как от нее, так и от присяги другим неприемлемым претендентам: «…и которые либо под Москвою или в которых городех, похотят какое дурно учинити, или Маринкою с сыном ее похотят новую кровь счать, и мы им дурна никакова чинити не дадим. А мы, всякие люди Нижнево Новагорода, утвердились на том, и к Москве к бояром и ко всей земле писали, что Маринки и сына ее, и тово Вора, который стоит подо Псковым до смерти своей в государи на Московское государство не хотети, так же, что и литовского короля». Нижегородцы становились защитниками земства от новой смуты. Они предлагали собраться «понизовым» и «верховым» городам «в сход» и самим избрать царя: «Всею землею выберем на Московское государство государя, ково нам Бог даст» [446] . В Нижнем собирались дождаться уже посланных из Казани «передовых людей» и вместе идти под Суздаль воевать с польскими и литовскими людьми.

446

Грамота из Нижнего на Вычегду 7120 г. // Любомиров И.Г.Очерки истории нижегородского ополчения… Прил. 1. с. 233—237. См. такую же грамоту на Вологду: ААЭ. т. 2. № 201.

Стремление князя Дмитрия Михайловича Пожарского в стольный град бывшего Суздальского княжества — защищать «отцовские гробы» — понятно. Но тогда этого сделать не пришлось. Было бы наивно думать, что широко заявив о созданном в Нижнем Новгороде движении, собравшиеся там во имя идеалов привычного общественного порядка люди встретят повсеместную поддержку. Реакция на их выступление не замедлила себя ждать как в Москве, так и под Москвой. Подмосковным полкам во главе с Иваном Заруцким появление нижегородской рати расстроило выстроенную интригу с объявлением «своего» царя. Как известно, им стал в который уже раз «спасшийся» «царь Дмитрий Иванович». Практически все уже знали, что это самозванец — «с Москвы из-за Яузы дьякон Матюшка», но игра в самозванца продолжалась. Если рассмотреть ее через призму конфликта двух ратных сил — подмосковной и нижегородской, то можно увидеть, что для Ивана Заруцкого в возвращении к имени царя Дмитрия Ивановича была сокрыта возможность присяги Марине Мнишек и ее сыну царевичу Ивану Дмитриевичу. А ведь это и было той причиной, по которой нижегородцы начали свое самостоятельное движение под воздействием слов патриарха Гермогена. Боярин Иван Заруцкий словно проверял своих сторонников: так же ли слепо они продолжают поддерживать его в подмосковных «таборах»? И он должен был убедиться, что начинает проигрывать.

Автор «Нового летописца» написал об этой присяге, безнадежно испортившей историю всего Первого ополчения: «Под Москвою ж воеводы и казаки поцеловаша тому вору крест. Кои ж быша под Москвою дворяне же, не хотяху креста тому вору целовати. Они же их хотеху побити и сильно (силой. — В. К.)иных ко кресту приведоша, а иные ис-под Москвы утекоша» [447] . Троицкие власти, выгораживая своего любимца боярина князя Дмитрия Трубецкого, писали, что он тоже был принужден «силою» принять эту присягу царю Дмитрию. Но ведь принял же! Поэтому попытки келаря Авраамия Палицына описать в своем «Сказании», как после этой присяги князь Дмитрий Трубецкой обращался в Троицесергиев монастырь, чтобы оттуда «писали» к князю Дмитрию Пожарскому и умоляли его «о немедленом шествии под царствующий град Москву, и все бы воиньство было в соединении» [448] , выглядят не столь убедительно. Известно другое: после присяги в подмосковных полках «Псковскому вору» целый ряд городов вокруг Нижнего Новгорода тоже целовал крест самозванцу, нарушив единение «понизовых» городов.

447

Новый летописец. с. 115.

448

Сказание Авраамия Палицына. с. 220.