Герои Смуты
Шрифт:
Когда нижегородское ополчение дошло до Ярославля, то ярославскому земскому старосте Григорию Никитникову, уже поддержавшему своими капиталами нижегородское движение, сложно было подчиниться новым запросам. Пришлось Кузьме Минину показывать, что он не зря называется «выборным человеком», а не просто земским старостой Нижнего Новгорода. «Повесть о победах Московского государства» рассказывает: «Пришедше князь Димитрей Михайлович с полки и сташа в Ярославле. Козьма же Минин пришед в Ярославль и поиде в земскую избу денежнаго збору и для кормов и запасов ратным людем по его нижегородцкому окладу. Ярославцы же посац-кия люди, Григорий Никитин и иныя лутчия люди, послушати его не восхотеша. Он же много тязав их своими доброумными словесы и повеле не в честь взяти их, Григорья Никитина с лутчими людми, и отвести ко князю Дмитрию Михайловичу, и повеле жывоты их напрасно (то есть силой — В. К.)брати. Они же вси, видевше от него велику жестость и свою неправду, ужасни быша, и вся вскоре с покорением приидоша, имение свое принесоша, по его уставу две части в казну ратным людем отдающе, 3-ю же себе оставиша» [458] . Впрочем, как и в Костроме, всё закончилось миром: «лучших» ярославских посадских людей, в том числе Григория Никитникова, вскоре позвали для участия в «земском совете».
458
Повесть о победах Московского государства. с. 32.
Повседневные занятия ярославского правительства начались с устройства ратных
Первая грамота «ото всей земли» была направлена из Ярославля в Сольвычегодск 7 апреля 1612 года. В ней наконец-то формулировались цели создавшегося движения и определялась его позиция по отношению к подмосковным «таборам» князя Дмитрия Трубецкого и Ивана Заруцкого. Призыв собрать свой «земский совет» и прислать для этого «изо всех чинов людей человека по два» с наказами выборным («и с ними совет свой отписати, за своими руками») свидетельствовал о том, что в Московском государстве был создан новый земский центр власти. Пожалуй, впервые жители Московского государства услышали не только беспощадные слова о том, что происходило у них на глазах, но и приговор всем прежним годам Смуты, воспринятой как наказание за грехи: «По умножению грехов всего православного крестьянства, по праведному прещению неутолимой гнев на землю нашу наведе Бог». Отправной точкой стала смерть царя Федора Ивановича («первое прекротил благородный корень царского поколения»), после чего разные цари сменяли друг друга, но спокойствия в государстве их подданные так и не обрели. Борис Годунов происходил «из синклиту», то есть из боярского сословия, и его царство скоро прекратилось. Гришка Отрепьев — это «предотеча богоборного Антихриста», он «безстудно нарек себя царем Дмитреем» и «чародейством» захватил престол, приняв от Бога «пагубную смерть». «Потом же произволися бо царьс-твовати царю Василию», но тут произошло «межусобное кровопролитье», в котором были виноваты «воровские люди», приходившие под Москву «с Ивашкой Болотниковым». «Ос-тавшеи воры» продолжили смуту, стали собираться в Украинных городах «и меж себя выбрали вора и назвали его тем же проименованием, царем Дмитреем». С этого момента началось вмешательство «литовского короля» и случились самые тяжелые времена: «и мнози от грабителей и ненасытных кровоядцов царями себя называше Петрушка, и Август, и Лаврушка, и Федка, и иные многие, и от них многия крови разлияшася и безчисленно благородных людей мечем скончаша». Автор земской грамоты вспоминал «злую смерть» Петрушки, стояние «воров» в Тушине «два годы», осаду королем Сигизмундом III Смоленска и присылку гетмана Станислава Жолкевского с обещанием дать королевича Владислава на русский престол. Не упустил он случая напомнить и о приходе в Коломенское «лжеименитого царя из Колуги». В грамоте содержатся важные детали для понимания того, какие ожидания связывали русские люди с договором о призвании королевича Владислава. Оказывается, гетман Станислав Жолкевский «с полскими и с литовскими людми» должен был «от Москвы отойтить и стать в Можайску», а король Сигизмунд III — оставить осаду Смоленска. Для этого и свели с престола царя Василия Шуйского, что сделано было «по лукавому совету» Михаила Салтыкова с «единомышленики». Его же и Федьку Андронова обвиняли и в последующих преступлениях: «царя Василья с братьею, утаяся ото всей земли, отослали к королю под Смоленск; а полских и литовских людей, которые были с Желтковским, пустили внутрь царьствующаго града Москвы». Завершилось же это тем, что «литовской король» нарушил все мирные постановления, «сына своего королевича на Московское государьство не дал», «жестокими приступы Смоленеск взял» и «послов, которые посланы от всей земли, митрополита Филарета, да боярина князя Василья Васильевича Голицына с товарыщи, послал в Польшу в заточенье».
Особый интерес представляет история создания Первого ополчения, как она изложена в грамоте «земского совета». Здесь было уже не до прорисовки деталей эпической картины Смуты. Ее авторам нужно было четко и внятно объяснить, как они относятся к тем, кто начинал освобождение Москвы, и к тому, что происходило в подмосковных полках. Воевода Прокофий Петрович Ляпунов пользовался явной симпатией составителей грамоты. Он раньше всех, «сослався со всеми городы Московского государства», пришел под столицу. Вместе с ним пришли «бояре, и воеводы, и столники, и стряпчие, и дворяне болшие, и дворяне и дети боярские всех городов, и всякие служивые люди». Все они «положили совет» и принесли клятву биться с врагами «до смерти», «литовских людей в Москве осадили, и тесноту им великую учинили». Заметно, что в новом ополчении пытались представить дело так, что Прокофий Ляпунов был главным, если не единственным создателем Первого ополчения. Здесь не упоминалось ни о роли патриарха Гермогена, ни о призывах, шедших из того же Нижнего Новгорода, ни о союзе с бывшими тушинцами. Среди тех, кто принес клятву освобождать Москву, авторы грамоты перечисляли только служилых людей «по отечеству», совсем не упоминая казаков. То, что это было сделано намеренно, становится ясно из дальнейшего текста грамоты. В ней полностью отказывались от какого-либо компромисса с казаками и их вождем Иваном Заруцким, для описания преступлений которого не останавливались перед преувеличениями, обвиняя его в предательстве и во всем плохом, что случилось под Москвой: «Старые же заводчики великому злу, атаманы и казаки, которые служили в Тушине лжеименитому царю, умысля своим воровством с их началником, с Иваном Заруцким, хотя того, что полским и литовским людем ослаба учинить, а им бы по своему воровскому обычаю владети, Прокофья Ляпунова убили, и учали совершати вся злая по своему казацкому воровскому обычаю». Далее последовали новые преступления: «…и всчали в полкех и по дорогам многие грабежи и убийства, и дворяном и детем боярским смертные позоры учинили, и бедных полонеников, которые выходили из города всякого чину мужьска и женьска, поругали, иных смерти предали; начал-ник же их Иван Заруцкой многие грады, и дворцовыя волости, и монастырския вотчины себе поймал и советником своим, дворяном и детем боярским и атаманом и казаком роздал». Именно эти бесчинства, как можно понять из текста земской грамоты, и стали поводом для создания нового движения, объединившего служилых людей «по отечеству»: «Столники же, и стряпчие, и дворяне, и дети боярские всех городов, видя неправедное их начинание, из под Москвы розъехались по городом и учали совещатися со всеми городы, чтоб всем православным християном быти в совете и в соединенье, и выбрати государя всею землею».
Последняя фраза самая важная из всего земского послания, призывавшего города к созданию нового «Совета всея земли». Он и требовался в первую очередь для того, чтобы сначала избрать царя и только потом думать об освобождении Москвы и создании правительства. В действительности всё произошло, как известно, по-другому. Но не принимая во внимание того, что выбор нового царя «общим советом» был целью ополчения князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина доприхода его под Москву, нельзя понять главного в противостоянии двух ополчений. В подмосковных полках поддерживали псковского самозванца «вора Сидорку, имянуя его бывшим своим царем», а руководители нового движения резко осуждали эту
459
ААЭ. т. 2. № 203. с. 353-356.
Надо сказать, что судьба Сидорки оказалась незавидной. Псковичи восстали против него, и он вынужден был бежать из города, но 20 мая 1612 года его схватили и выдали послам подмосковного ополчения и казакам во главе с Иваном Плещеевым. Новгородские власти сообщали в грамоте воеводам Заонежских погостов Василию Федоровичу Неплюеву и Василию Ивановичу Змееву 5 июня 1612 года: «А ныне во Пскове вора, которой назывался царевичем Дмитреем, псковичи связали, а связав повезли к Москве». Самозванца привезли в подмосковные полки, где держали под охраной. В начале царствования Михаила Федоровича он был казнен, причем сделано это было тайно [460] .
460
См.: Riksarkivet. Ockupationsarkivet fran Novgorod, SE/RA/2403/Se- rie 2/354. Л. 47—48; Тюменцев И.О.Движение земских ополчений и Лжедмитрий III… с. 48. Документы «оккупационного» Новгородского архива в настоящее время полностью описаны и доступны для изучения в Интернете на сайте информационного отдела Национального архива Швеции (SVAR) по адресуСм.: Elisabeth Lofstrand and Laila Nordquist.Accounts of an Occupied City. Catalogue of the Novgorod Occupation Archives 1611—1617 / Series 1. Stockholm, 2005; Series 2. Stock holm, 2009.
Осмысливая слова ярославской грамоты 7 апреля 1612 года, можно лучше оценить искренность призывов, обращенных к земским городам. Об очевидных целях послания, созданного ввиду выборов нового царя, свидетельствует формуляр документа. После традиционных слов: «…и вам, господа, пожаловати» следует то, чего и ждали от тех городовых советов, которым, в свою очередь, адресовалась грамота из Ярославля: «…советовать со всякими людми общим советом, как бы нам в нынешнее конечное разорение быти не безгосударным; чтоб нам, по совету всего государьства, выбрати общим советом государя, кого нам милосердый Бог по праведному своему человеколюбию даст». Для этого предлагалось присылать «к нам, в Ярославль, изо всяких чинов человека по два, и с ними совет свой отписати, за своими руками». Кроме того, земцы напоминали про то, как гости и посадские люди пожертвовали своим «имением» для обеспечения жалованьем «дворян и детей боярских смольян и иных многих городов». Однако, по словам грамоты, та казна оказалась уже розданной, а прибывающим в ополчение людям, бьющим челом «всей земле» о жалованье, дать уже нечего. Поэтому руководители земского движения просили последовать нижегородскому примеру и «промеж себя обложить, что кому с себя дать на подмогу ратным людям». Собранную денежную казну просили прислать в Ярославль. В обоснование была создана универсальная формула русского патриотизма: «чтоб нам всем единокупно за свою веру и за отечествопротив врагов своих безсумненною верою стояти (выделено мной. — В. К.)».
Грамоту подписали князь Дмитрий Пожарский и другие члены «Совета всея земли», собравшиеся в Ярославле: бояре Василий Петрович Морозов, князь Владимир Тимофеевич Долгорукий, окольничий Семен Васильевич Головин (ближайший сотрудник князя Михаила Скопина-Шуйского в годы борьбы с тушинцами; он оказался в Ярославле после того, как был воеводой подмосковных полков в Переславле-Рязанском), князь Иван Никитич Одоевский, бывшие воеводы Первого ополчения князь Петр Пронский, князь Федор Волконский и Мирон Вельяминов. Все они приложили руки к грамоте даже раньше князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина. Среди других рукоприкладств на грамоте 7 апреля 1612 года находим еще несколько десятков имен дворян, дьяков и «лучших» посадских людей, в том числе и упоминавшегося ярославского земского старосты Григория Никитникова.
Первым делом в Ярославле определились, что будут продолжать поддерживать кандидатуру шведского королевича на русский престол. «Новгородское государство», согласившееся ранее, хотя и под давлением, принять у себя правителем шведского королевича, таким образом оставалось вместе с Москвой. Возвращаясь, как во времена действия рати князя Михаила Скопина-Шуйского, к союзу со Швецией, можно было подумать о продолжении боев с главным врагом — королем Сигизмундом III. Кроме того, переговоры со шведской стороной были еще ранее начаты Первым ополчением, но остановились из-за известных обстоятельств падения Новгорода. Шведы, установившие оккупационный порядок в городе, гарантировали при этом, что будут сохранять новгородскую «старину», новгородские духовные власти оставались на своих местах, новгородских дворян и детей боярских не лишали поместий и вотчин. В противоположность этому политика Сигизмунда III в отношении Смоленска означала захват западных земель Русского государства. Новое Смоленское воеводство должно было войти в состав Речи Посполитой, о какой-либо его автономии, пусть и ограниченной, как в случае с Новгородом, никто не помышлял. Мириться с этим дворяне из Смоленска, составившие основу нижегородского ополчения, естественно, не могли. Кроме того, призвание шведского королевича, о кандидатуре которого договаривались в полках Первого ополчения еще до гибели воеводы Прокофия Ляпунова, предоставляло возможность компромисса тем, кого казаки «неволею» заставили присягнуть псковскому самозванцу. Перейдя на службу из подмосковных полков в Ярославль, они всего лишь возвращались к прежней кандидатуре, которую ранее выбрали для себя.
В Великий Новгород было направлено посольство, в которое вошли представители уже созданного в ополчении земского совета «ото всех городов по человеку и изо всех чинов». «А писаху к ним для того и посылаху, — объяснял впоследствии автор «Нового летописца», — как пойдут под Москву на очищенья Московского государства, чтоб немцы не пошли воевати в Поморския городы» [462] . В действительности же всё было намного сложнее. В ополчении не могли «прикрываться» выбором нового царя для похода на Москву. Иначе бы земский «совет» ничем не отличался от тех, кто, по слову Авраамия Палицына, царем играл «яко детищем». Если бы в нашем распоряжении был только текст летописи, можно было бы подумать, что переговоры не имели никакого значения, а служили лишь отвлекающим манёвром земских властей. Однако посольская переписка между Ярославлем и Новгородом неопровержимо свидетельствует о серьезности намерений обеих сторон, увидевших шанс реализовать собственные интересы, объединившись вокруг кандидатуры шведского королевича [463] .
462
Новый летописец. с. 119.
463
См.: Замятин Г.А.Из истории борьбы Швеции и Польши за московский престол в начале XVII века… с. 71—73; Кобзарева Е. И.Шведская оккупация Новгорода… с. 211—216.