Герои Смуты
Шрифт:
«Новый летописец» тоже упоминал посылку ярославской рати «на черкасы и на казаков». Казаки «сташа в Онтонове монастыре» (по вполне вероятному предположению П. Г. Любомирова, в Краснохолмском Николаевском Антониеве монастыре) и в Угличе. Воеводам удалось отогнать черкас от Антониева монастыря. Земские силы встали в Кашине с целью утвердить за собою еще одну дорогу на Великий Новгород. Казаков выбили и из Углича, причем на сторону ярославского ополчения перешли четыре казачьих атамана. Упоминалось об угличском походе и в «Повести о победах Московского государства». Автор «Повести…», смоленский дворянин, возможно, даже входил в тот отряд, который воевал под Угличем. Он хорошо запомнил, как разворачивались события: «Приспе же тогда весть в Ярославль, яко множество собрався казаков, разоряют руские городы и стоят на Углече. Князь же Димитрей Михайлович, посоветовав с Козмою Мининым, и смольяны, и со всеми ратными людми, и посла к ним многие сотни на Углеч, велел им говорити, чтоб они православных не разоряли и пришли бы в полк ко князю Димитрею Михайловичу, в Ярославль» [486] . Таким образом, полки земского ополчения силой утверждали новую власть в Тверской и Ярославской землях. Действия князя Черкасского с товарищами были признаны успешными: по словам летописи, ему «от началников и ото всее земли бысть честь велия» [487] .
486
Повесть о победах Московского государства.
487
См.: СГГ и Д. т. 2. № 281. с. 595; Новый летописец. с. 119-120; Любомиров П.Г.Очерки истории нижегородского ополчения… с. 99—100.
В Ярославле была продолжена раздача денег служилым людям, начатая в Нижнем Новгороде. Кузьма Минин собирал привычными ему способами казну, а князь Дмитрий Пожарский распоряжался ею в интересах «всей земли». Пришедшие в Ярославль дворяне и дети боярские, другие ратные люди нуждались прежде всего в жалованье и кормах. По всем «верховым» и «поморским» городам, которые первыми примкнули к нижегородскому движению, были разосланы новые грамоты с призывом присылать денежную казну. Производилось также верстание новиков князем Дмитрием Пожарским, сохранились сведения о ярославских «верстальных списках». Обычно назначение поместных и денежных окладов производилось по царскому указу и затрагивало детей боярских всех служилых «городов». Воеводское верстание в Ярославле было вызвано чрезвычайными обстоятельствами, но позднее оно было признано вполне законным [488] .
488
См.: Любомиров П.Г.Очерки истории нижегородского ополчения… с. 119.
Земский бюджет стал пополняться пошлинами, взимавшимися при выдаче грамот, подтверждавших права на земельные владения и льготы («тарханы»). Раньше всех в Ярославль, где стояло земское ополчение князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина, приехал игумен Кирилло-Белозерского монастыря Матфей. Он привез с собой самое ценное, что было в монастырском архиве, — документы прежних царей, подтверждавших земельные владения и привилегии монастыря, и просил власти ополчения о новом подтверждении тарханных грамот, которые перестали признаваться. «По всем городам» с монастырских властей взимали пошлины «с черными людми ровней… а царские жаловальные грамоты во всем учали рудити» (то есть нарушать) [489] . Перечисляя имена царей, начиная с Ивана Грозного, игумен Матфей упоминал царя Бориса и даже самозваного царя Дмитрия, а также царя Василия, подписавших в свое время эти тарханные грамоты на свои имена. Действия кирилловского владыки были самым логичным шагом при смене власти; необычным было лишь то, что он привез монастырские документы не в Москву, а в один из центров сбора земских сил, где создавался «Совет всея земли».
489
СПбИИ РА Н.Ф. 174. Акты до 1613 г. Оп. 2. Д. 544. Л. 2. Документ опубликован с некоторыми пропусками и искажениями текста, см.: ААЭ. т. 2. № 204. с. 258. Позднее, в 1615 году, игумен Матфей был избран казанским и свияжским митрополитом и возглавлял митрополичью кафедру более тридцати лет.
Подтверждение тарханных грамот Кирилло-Белозерского монастыря стало одним из первых решений земского «Совета всея земли» в Ярославле — грамота об этом датирована 8 апреля. Грамоту направили в те замосковные и поморские города, в которых располагались монастырские вотчины. По тексту документа можно определить, что власть ополчения уже в то время распространялась на перечисленные в ней Белоозеро, Вологду, Ярославль, Ростов, Кострому, Холмогоры, Устюг, Тотьму Земские советы этих городов были союзниками ярославского «Совета всей земли». Однако ярославский «совет» представлял в этой грамоте не только себя, но и прежних подмосковных бояр. Грамота была выдана от имени «Великия Росийския державы Московского государства от бояр и воевод» — так называли себя бояре Первого ополчения князь Дмитрий Трубецкой и Иван Заруцкий. Только после этого следовало прибавление: «…и столника и воеводы от князя Дмитрея Михайловича Пожарского».
Своим челобитьем игумен Матфей задал непростую задачу властям ополчения: ведь они должны были выступить преемниками власти прежних царей! В земском совете в Ярославле безусловно признавали пожалования царя Ивана Грозного и его сына царя Федора Ивановича, но остальных царей времен Смуты все же не называли по именам, про них осторожно написали: «и другие».
В союзе с властями земского ополчения действовал Соловецкий монастырь. Грамота монастырю была выдана в ответ на челобитную «боярам и воеводам и всей земле» соловецкого игумена Антония с братьею 25 апреля. «Приговор всее земли» запретил «рудить» прежние льготы при взимании соляных пошлин на Двине, в Холмогорах и Архангельске. Подтверждение соляных тарханов и возвращение незаконно взысканных денег в казну Соловецкого монастыря было частью договора с монастырскими властями, выдавшими заём воеводам ополчения, о чем свидетельствовала расписка князя Дмитрия Пожарского, долгое время сохранявшаяся в монастырской ризнице [490] . Власти же другого крупного монастыря, Троицесергиева, напротив, сделали ставку на подмосковное ополчение и воеводу князя Дмитрия Трубецкого и своих жалованных грамот в ополчение не привозили.
490
См.: ААЭ. т. 2. № 204—205. с. 358-360; Любомиров П.Г.Очерки истории нижегородского ополчения… с. 120.
Логичным продолжением финансовой деятельности ярославского правительства стало создание Денежного двора. В столбцах Печатного приказа давно была найдена челобитная «бойца» Максима Юрьева, доказавшая факт чеканки монеты в Ярославле [491] . Монета Ярославского Денежного двора по своему виду была похожа на старые «московские» деньги — на лицевой стороне изображался «ездец» (всадник с копьем), а на оборотной — имя правителя. Монополия на чеканку монеты принадлежала московскому правительству Боярской думы, выпускавшему деньги с именем королевича «Владислава Жигимонтовича». Ярославское правительство своеобразно вышло из положения. Как справедливо писала исследовательница монетного дела Московской Руси Алла Сергеевна Мельникова, «правительству ополчения, начинавшему собственную чеканку, необходимо было перешагнуть через своего рода нравственный барьер». При чеканке серебряных копеек ярославского «Совета всея земли» сначала использовали штемпели с именем царя Федора Ивановича и честно ставили знак «с/ЯР», говоривший о происхождении монеты — она была даже тяжелее, чем аналогичные московские копейки (вес первой ярославской монеты соответствовал весу денег, выпускавшихся при царе Василии Шуйском, — около 0,58 г; копейки московского правительства в это время весили 0,51 г). Потом, перед походом ополчения на Москву, были выпущены новые монеты с именем «Владислава Жигимонтовича» (для унификации с аналогичными деньгами, выпускавшимися в Москве в 1612 году, вес ее был понижен до 0,54 г) [492] . Это было уже явным нарушением монопольного права Думы и московских властей на чеканку денег. При других обстоятельствах, в случае возможной неудачи земского дела, воеводам ополчения, наверное, пришлось бы ответить за выпуск «непрямых денег», а сегодня ярославская копейка становится чуть ли не решающим аргументом в споре о нахождении в Ярославле временной столицы в 1612 году [493] . Для этого надо было бы продолжить выпуск копеек с ярославским штемпелем и позднее. На деле же получилось ровно наоборот: в дни
491
В челобитной, поданной 15 мая 1613 года на имя царя Михаила Федоровича, Максим Юрьев писал: «Был, государь, я в Ерославле на Де нежном дворе у твоего государева дела в бойцех. И по твоему государеву указу велено из Ерославля Денежной двор перевести к Москве». См.: Сухотин Л.М.Первые месяцы царствования Михаила Федоровича… с. 99.
492
А.С. Мельникова обращала внимание на профессиональный характер изготовления маточника для чеканки монеты в Ярославле и считала единственно возможным объяснением то, что он был привезен из Москвы. Не мог ли быть причастен к этому дьяк Савва Романчуков, служивший «при Литве» на Денежном дворе в Москве, а потом оказавшийся на службе в Посольском приказе ополчения в Ярославле в 1612 году? См.: Мельникова А.С.Русские монеты от Ивана Грозного до Петра I. История русской денежной системы с 1533 по 1682 год. М., 1989. с. 120—128. См. также на вкладке: Табл. 5. Соотношение штемпелей монет Второго земского ополчения (1612—1613); Зверев С.В.Русские монеты государя Владислава Жигимонтовича (1610—1612) // Верховная власть, элита и общество в России XIV — первой половины XIX века… с. 59—61.
493
Рязанцева Т.В.Ярославский денежный двор и монеты Второго ополчения // Смутное время начала XVII в. Проблематика, методы, концептуальные подходы… с. 159—174.
В деятельности «Совета всея земли» в Ярославле нет признаков какой-то целенаправленной политики по выстраиванию полноценного приказного порядка с четким распределением дел по каждому ведомству. Даже такой внимательный исследователь истории нижегородского ополчения, как П. Г. Любомиров, вынужден был констатировать «крайнюю скудость материала», относящегося к «организации приказов». Из существовавших в Ярославле приказов известны важнейшие — Разрядный и Поместный, которые были и под Москвой. Без этих приказов, заведовавших устройством и распределением войска, а также земельным обеспечением служилых людей, никакое управление не было возможным. Разрядный приказ в Ярославле возглавлял дьяк Михаил Данилов, а Поместный — дьяк Федор Лихачев. Известны упоминания о деятельности в ярославском ополчении Дворцового и Монастырского приказов (последний возглавлял думный дьяк Тимофей Андреевич Витовтов, служивший ранее в подмосковных полках). Есть свидетельства о существовании финансовых приказов — Большого дворца и Большого прихода, Галицкой и Новгородской четвертей. Интересно, что четвертными приказами поручено было ведать дьяку Василию Юдину, то есть тому, кто начинал дело нижегородского ополчения вместе с Мининым и Пожарским. На него, в отличие от многих московских приказных дельцов, легко переходивших со службы на службу, Кузьме Минину, видимо, легче было положиться [494] .
494
Лисейцев Д.В.Приказная система Московского государства в эпоху Смуты… с. 494; Рыбалко Н.В.Российская приказная бюрократия в Смутное время… с. 240—245.
Отдельный приказ Казанского и Мещерского дворца был создан в Ярославле для управления Сибирью [495] . 7 мая 1612 года из Ярославля «по совету всее земли» была отправлена грамота на Верхотурье воеводе Степану Степановичу Годунову об отсылке в сибирские города денег и хлебных запасов «служивым людям» из Вятки, Перми Великой и Соли Вычегодской [496] . Однако сказывалась старая проблема российских пространств. Судя по пометам, распоряжения земского ополчения достигли Верхотурья только 14 декабря 1612 года, когда вся политическая ситуация в Русском государстве кардинально изменилась.
495
Исследователи называют его Казанским дворцом, но в грамоте на Верхотурье по делу о смене подьячего, отправленной в октябре 1612 года из Москвы, говорилось, что ответ прислать «к Москве в приказ Казанского и Мещерского дворца»: СПбИИ РА Н.Ф. 174. Оп. 2. Д. 561. Л. 1. Ср.: Лисейцев Д.В.Приказная система Московского государства в эпоху Смуты. с. 669.
496
СПбИИ РА Н.Ф. 174. Оп. 2. Д. 547. Л. 1—2. Другая грамота о сборе денег и хлебных запасов на жалованье сибирским служилым людям была отослана чуть позже, 26 мая 1612 г.: А И.Т. 2. № 337. с. 402—403.
Разветвленная приказная система в Ярославле так и не была создана. Однако это не слишком повлияло на деятельность ярославского правительства. Иногда для решения какого-либо вопроса оказывалось достаточно, что в ополчении находился дьяк, имевший ранее опыт службы в приказах царя Василия Шуйского. Те, кто приезжал в Ярославль (особенно выборные представители в земский совет), били челом о своих нуждах; в ответ на эти челобитные следовало принятие земского приговора, по которому раздавались грамоты, проводились дозоры земель, назначались воеводы и другие должностные лица местного управления, делались различные распоряжения. Так, например, 5 мая 1612 года в ответ на челобитную «земских и посадских людей» с Белоозера был принят «приговор всей земли» о городовом деле в Белоозере. В грамоте предлагалось «по нашему всей земли указу» немедленно начать возводить крепостные укрепления, а всех ослушников строго наказывать. Из дела выясняется очень любопытная деталь: одновременно с белозерцами в Ярославле пытались добиться у «всей земли» облегчения городовой повинности мужики Шушбалинской, Череповецкой и Робозерской волостей, привезшие «волостных людей челобитную за руками». Однако в Ярославле они были посажены в тюрьму и бежали оттуда обратно к себе домой. А следом появилась грозная указная грамота на Белоозеро «бояр и воевод и Дмитрия Пожарского с товарищами», в которой ослушников Вешнячка Тимофеева с товарищами предлагалось уже на месте «за воровство… вкинута в тюрму на месяц». Ополчению важно было с самого начала продемонстрировать свою непримиримость в борьбе с «ворами». «А будет, господа, которых волостей Белозерского уезда мужики не станут вас, по нашему всей земли приговору, слушать в земских делех, — говорилось в грамоте, — и вы б о том к нам в Ярославль отписали, и мы к вам на Белоозеро пошлем ратных многих людей и велим мужиков воров за непослушанье переимав вешать» [497] .
497
ААЭ. т. 2. № 206. с. 360-361.
Со временем указные грамоты ярославского ополчения распространились на широкий круг «земских дел». Разнообразные решения принимались чаще всего по общему приговору «Совета всея земли». Так, 25 июля 1612 года в ответ на челобитную старца Стефана Бекбулатова (бывшего «царя» Симеона Бекбулатовича) его должны были перевести с далеких Соловков в Кирилло-Белозерский монастырь. В грамоте, отосланной из Монастырского приказа ополчения в Кириллов монастырь, говорилось о принятом решении: «И по совету всей земли велели есмя старцу Стефану Бекбулатову быта в Кириллове монастыре» [498] . Конечно, эти земские приговоры имели силу только там, где признавалась власть ополчения князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина и не было никакой другой верховной власти.
498
Там же. № 209. с. 366.