Герои умирают
Шрифт:
– Ну, э-э, тут это, говорят, она у Ма'элКота, он ее допрашивает…
Мой голос наполняется бушующей у меня в груди яростью.
– Тебе, сукин сын, лишь бы ко мне цепляться, вместо того чтобы спасать ее! Да что с тобой случилось?
Если подумать, вопрос неплохой… Король не похож сам на себя, с заклинанием или без него. Вообще-то король мужик разумный и прагматичный. Он знает меня много лет. Он прекрасно знает, что я скорее отрежу себе яйца ржавым ножом, чем сделаю то, в чем он меня обвиняет.
В котелке, который я зову своей
Ламорак снова что-то бормочет. Я угадываю слова «посвятить» и «с этим делом».
Король говорит:
– Я не могу посвятить тебя в свои планы, пока мы не разберемся с этим делом.
Ах ты, мерзавец…
Мне становится ясно.
Ламорак не может околдовать меня, потому что не умеет творить больше одного заклинания за раз.
Ладно, хватит логики.
Может, я и не должен решать каждую проблему кулаками… но иногда ситуация требует применения силы, чтобы постоять за правое дело.
Я не улавливаю последних слов короля, а между тем все вокруг глядят на меня в ожидании ответа. Я встряхиваю головой.
– Прошу прощения, задумался. Можно повторить?
– Я сказал… – тянет король.
Но я снова не слышу его слов, потому что, когда все взоры вновь устремляются к нему, я разворачиваюсь и бью пяткой в скулу рыцаря справа от меня. Кость трещит, человек взлетает в воздух и свергается на стоящего позади товарища.
Минус два, осталось десять.
Я не собираюсь выключать их всех и бежать с арены. В течение следующей доли секунды никто не двигается, ибо не осознают, что я сделал. Томми приходит в себя быстрее других, но он единственный, у кого меч обнажен. Не успевает он схватиться за рукоять, как я прыгаю и хватаю его за запястье. Резкий поворот и удар второй рукой ломают кость предплечья. Это сложнее, чем сломать локоть, но Томми мне нравится, и я не хочу калечить его.
Сломанная кость протыкает тело, и парень кричит, падая на колени. Я переношу свой вес на другую ногу и с размаху бью его в ключицу, словно теннисист в бекхенде. Томми падает на рыцаря, стоящего прямо передо мной, заливая его лицо кровью из сломанной руки. Они оказываются на земле.
Остальные рыцари колеблются. Никто не хочет первым оказаться в пределах моей досягаемости, и теперь я могу добежать до возвышения. Чувствую боль в раненом колене. Когда я оказываюсь возле девятифутовой стены, оно выражает свое неудовольствие, подогнувшись как раз в тот миг, когда я собираюсь прыгнуть.
Едва успеваю сбавить скорость перед тем, как врезаться в стену. Времени на вторую попытку у меня нет: рыцари уже явились по мою душу.
Первый из них пытается замедлить бег, когда видит, что я поворачиваюсь к нему, но – увы – уже поздно. Я подпрыгиваю и ставлю ему подножку, одновременно нанося удар в затылок. Рыцарь летит головой вперед, врезается в стену
Остальные рассыпаются, пытаясь зайти сразу с нескольких сторон. Их оглушенный товарищ трясет головой, стоя на четвереньках у основания стены, и я использую его как ступеньку: прыгаю ему на спину и, не дожидаясь, пока он поймет, что происходит, запросто вскакиваю на верхушку стены и спрыгиваю по другую сторону.
– Схватите его! Убейте! – кричит Ламорак, и нотка паники в его голосе заставляет мою кровь быстрее бежать по жилам.
Я встаю на ноги у самого нижнего ряда сидений. Надо мной возвышается Деофад, поднявший свой зачарованный меч по имени Лютен. Лезвие меча светится белым, словно сталь в кузнечном горне.
Я не желаю общаться с этим старым перцем, поэтому отпрыгиваю и качусь по земле, в то время как его меч опускается и высекает каменную крошку. Я вскакиваю на недоступном для него расстоянии и бегу к королю и Ламораку. Король безуспешно силится схватиться со мной. Это глупо – он не вооружен и, если бы не заклинание Ламорака, никогда не полез бы на меня с голыми руками.
Когда мы сталкиваемся, я падаю на колени и бью его под ребро, чтобы он по инерции перелетел через меня. Король катится по ступеням, а я бегу дальше.
Пока подоспевший Деофад помогает королю встать, я достигаю цели.
Лицо Ламорака белее мела.
– Кейн… – шепчет он, и в его глазах появляется отсутствующее выражение, как у человека, находящегося в мысленном зрении. – Не надо…
– Заткнись.
Я выдаю ему правый хук в челюсть, прямо под ухом, и сустав послушно трещит у меня под рукой.
– А ну, без глупостей! – Я трясу его за шиворот. – Я с тобой еще не закончил. Ну, поколдуй еще! Давай! Он прикрывает руками голову и отводит глаза.
– Нет, – с трудом произносит он, – нет, пошалуйста, не надо, ты мне шелюсть шломал.
Я поднимаю кулак и медленно считаю до десяти, вспоминая, почему я должен оставить его в живых.
Когда я досчитываю до восьми, король кричит:
– Стой, Кейн! Всем стоять! Проклятие! Никому не двигаться!
Наступает долгое молчание. Я не свожу глаз с Ламорака. Если он попытается войти в мыслезрение, я его вырублю.
Позади внизу слышна ругань – рыцари встают и осторожно рассматривают свои раны. Ламорак обеими ладонями закрывает лицо и не смотрит мне в глаза.
Позади себя я слышу негромкий голос короля:
– Можешь мне объяснить, что тут, черт возьми, происходит?
Увидев мой взгляд, Ламорак отшатывается.
– Что ты помнишь? – спрашиваю я короля.
– Я все помню, Кейн. Черт, я просто не мог остановиться – и при этом прекрасно все понимал. До чего же мерзко!
Он обходит меня и садится на скамью рядом с Ламораком, разглядывая его с садистским выражением лица.
– Не одолжишь ли мне большой нож, а? Я качаю головой, внезапно приняв решение. Это всего лишь предчувствие, но очень сильное и навязчивое.