Герои зоны. Пенталогия
Шрифт:
Завибрировал телефон.
Она вздрогнула. Нож выскользнул из руки и воткнулся в линолеум – в миллиметре от большого пальца ноги. «Я водяной, я водяной, никто не водится со мной! [27]» – прозвучало из динамика корейской трубки. Этот рингтон Милена установила на бывшего супруга много лет назад, потому что Патрику нравилась песенка из мультика.
В глотке заклокотал целый список претензий, норовя прозвучать раньше, чем Край хоть слово скажет в оправдание. Изза этого неудачника она едва не испортила себе педикюр.
Вот только сорвать на Крае злость не получилось.
Потому что голос в трубке был не его. Да и вообще
– Мама, что случилось? – встревожился Патрик.
Рука ее, ставшая вдруг непослушной, деревянной, в придачу к ножу выронила телефон.
Коснувшись ладонью лица, Милена беззвучно открыла рот, закрыла, потом вновь… Как рыба, выброшенная на берег. Все, с сегодняшнего дня она карпов на рынке не покупает.
– Мама, не молчи!
– Край… Твой отец… С ним случилась беда.
Патрик ее расспрашивал, но она была слишком испугана и расстроена, чтобы обсуждать с ним услышанное.
Тогда он замолчал.
В квартире стало тихотихо, далекий грохот автоматных очередей за окном не в счет, это детишки развлекаются. Лицо сына превратилось в неподвижную маску: губы сжаты, глаза чуть прищурены, не моргают. Куда подевалась его обычная детская наивность? На миг Милене показалось, что рядом с ней вовсе не Патрик, не мальчишкаподросток, но существо, вобравшее в себя тысячелетний тяжкий опыт и мудрость, которую Милене никогда не познать.
– Сынок, все в порядке? – Она непроизвольно попятилась, стараясь увеличить расстояние между собой и сыном.
Шаг назад. Еще шаг. И еще!..
И почемуто оказалась рядом с Патриком, хотя он не сдвинулся с места – все так же сидел на табурете у кухонного стола. Он медленно поднял руки и поднес ладони к ее лицу.
– Сынок, что ты?.. – Милене сделалось страшнострашно.
Она хотела отвернуться, но не смогла, как не смогла закрыть глаза, чтобы не видеть леденящей бесконечности, обрамленной длинными, почти что девичьими ресницами Патрика. У нее под ногами разверзлась бездна и…
…Милена, сидя за столом, ела омлет, приготовленный сыном. Вкусный омлет. С сыром и грибами. Патрик сидел рядом и весело рассказывал историю о парне из клуба филателистов, в который он ходил по вторникам и четвергам после уроков. Гдето далеко, на краю сознания, шевельнулась мысль о ветчине из холодильника, вот бы достать, сделать бутерброд… Взгляд ее привлекла дыра в линолеуме. Это ведь нож упал, еще бы чуть – и палец долой, а потом… Она хотела спросить у Патрика, что происходит и…
…Милена стояла в прихожей и смотрела на сына, накручивая на палец золотистый локон.
Хотела у него чтото спросить, но не помнила что. Значит, чтото неважное.
Патрик подхватил с полки расческу, забытую однажды Краем. Между зубчиков застрял одинединственный отблескивающий серебром волос. Расческа исчезла в кармане пуховика сына.
– Я скоро вернусь. – Патрик застегнул змейку до самого подбородка. На ногах у него чернели зимние ботинки, на голове – вязаная шапка на флисе. – Я люблю тебя, мама.
Она рассеянно кивнула, а когда за сыном захлопнулась дверь, вернулась на кухню и открыла окно, за которым вовсю бушевало жаркое лето.
* * *
Лютый холод.
Только что на мне волосы тлели, а теперь я воткнулся мордой в сугроб, а филейную часть мне обдувал ветер.
Вытащив
Только громадное яйцо оживляло собой пейзаж. Яйцо всегото метров пять высотой. Из него получился бы чудный омлет. Хотя, даже побывав внутри Лона, я так и не понял, есть там хоть чтонибудь. Обхватив себя руками, я поднялся. В этот момент с хлопком – так самолет преодолевает звуковой барьер – Лоно исчезло. Меня толкнуло туда, где оно только что возвышалось над белой равниной, и я едва удержался на ногах.
– Куда?! – сорвалось с обветренных губ.
Лоно было единственным моим средством передвижения. Из Тюрьмы вне миров и времени оно забросило меня… куда? Если учесть, что Тюрьма состояла из моих страхов и подчинялась моим желаниям, то… Когда начался пожар, я захотел оказаться в самом прохладном месте на Земле. На полюс холода Оймякон не похоже, якутов нет, вообще нет следов цивилизации. Так, значит, меня закинуло аж в Антарктиду? Сколько тут градусов мороза бывает? Если не изменяет память, я гдето читал, что минус девяносто. Тото я перестал потеть. Да так перестал, что захотелось обратно, поближе к огоньку пожара.
Если я хочу вновь обнять сына и увидеть бывшую жену, надо отсюда выбираться.
Вопервых, ликвидатор вряд ли обрадовался нашему расставанию. Наверняка он отправится в погоню, ведь я в курсе его замыслов и теоретически могу помешать их осуществлению. Правда, практически я, скорее всего, стану ледышкой в течение следующих минут пяти. Но мальчик, фанатеющий от Микки Мауса, вряд ли об этом знает.
В армии меня учили, как сохранить не только свою жизнь, но и здоровье. С чего такая забота? Все просто, без сентиментальных соплей: раненый и больной менее эффективен в бою, чем тот, у кого ничего не болит. Максимку Краевого заставили быть устойчивым к любым стрессам. Прыжок с парашютом – стресс, потому что организму страшно, потому что человек не должен падать с огромной высоты, это противоестественно. Но инстинктивный страх можно уничтожить – после полусотни прыжков ты роднишься с высотой, ощущаешь себя чуть ли не птицей. И тогда тебе дают перед прыжком кубик Рубика и велят собрать, пока падаешь. Зачем? Просто оказаться в опасной для жизни ситуации – это ерунда, это происходит сплошь и рядом. А тебе, воину, надо решить поставленную командиром задачу. И это уже сложнее. Сколько ни пытался, у меня получалось собрать только одну сторону. Обычно – желтую. Наверное, это чтото значит…
Надо найти людей. Я подул на окоченевшие ладони.
Где люди, там теплая еда, теплая одежда и теплое жилье. В Антарктиде ведь есть постоянные научные станции. Станция «Восток», к примеру. Я с детства с подозрением отношусь ко всякого рода ученым, – все они вивисекторы – но сейчас готов помочь им сделать все, чтобы я не сдох от гипотермии.
Я еще раз внимательно осмотрел местные достопримечательности – снег, лед и небо над головой. Ни одного ученого не заметил. Значит, нет тут таковых, они гдето в другом месте. Выходит, оставаться здесь бессмысленно.