Герои
Шрифт:
О, да, я всегда говорю то, что думаю. Как насчёт за это мне отсосать? Ну, пожалуйста? Или язык в рот? Хотя бы пообниматься. Она пропала в приземистой лачуге, и дверь затворилась, и погас свет. Подержаться за руки? Нет? Хоть что-нибудь?
Снова начался дождь.
Хоть что-нибудь?
Моя земля
Путь до огней за Клейловой стеной, шипящих и шкворчащих в мороси, занял у Кальдера изрядное время. Он долго пробыл в опасности, и никогда в более серьёзной, нежели теперь,
Его отец умер. Умер и брат. Он даже умудрился обратить против себя старого друга Утробу. Его хитросплетенья ни к чему не привели. Все его тщательно выхаживаемые посевы не принесли ни одной горькой ягодки. Нетерпение и лёгкий перебор Отмелевской бурды сегодня помогли ему совершить большую, большую ошибку, и есть приличная вероятность, что она его и убьёт. Скоро. Страшно.
И он чувствовал себя сильным. Свободным. Он больше не младший сын, не младший брат. Больше не трус, не подлец, не обманщик. Его радовала даже пульсирующая боль в левой руке, в ободранных об кольчугу Стодорога костяшках. Впервые в жизни он чувствовал себя… храбрым.
— Что там стряслось, наверху? — Позади из тьмы прорезался голос Дна — безо всякого предупреждения, но Кальдер не удивился.
Он испустил вздох.
— Я совершил ошибку.
— Значит, чего б ты не сделал, не совершай новую, — запричитал с другой стороны Отмель.
Снова голос Дна.
— Ты же не думаешь о завтрашнем бое, верно?
— Вообще-то думаю.
Пара резких вдохов.
— О бое? — вымолвил Дно.
— Ты? — вымолвил Отмель.
— Давай погнали, мы умотаем за десять миль до того, как взойдёт солнце. Нет смысла…
— Нет, — сказал Кальдер. Тут не о чем думать. Он не способен на бегство. Кальдер десятилетней давности, тот кто, не раздумывая, приказал убить Форли Слабейшего, уже скакал бы во всю прыть на самом быстром жеребце, какого только сумел бы украсть. Но теперь у него была Сефф и нерождённое дитя. Если Кальдер останется расплачиваться за собственную глупость, Доу пожалуй ограничится распарыванием его на части перед гогочущей толпой, и пощадит Сефф, и Долгорукий окажется у него в долгу. Если Кальдер сбежит, Доу повесит её, а этого он допустить не мог. Он не такой.
— Не советовал бы, — сказал Дно. — Ох уж эти битвы. Дурная задумка.
Отмель прищёлкнул языком.
— Хочешь убить человека, клянусь мёртвыми, проверни дело, пока он смотрит в другую сторону.
— Искренне того же мнения, — сказал Дно. — Думал — и ты.
— И я так думал. — Кальдер пожал плечами. — Обстоятельства поменялись.
Кем бы он ни был помимо, он был сыном Бетода. Его отец был великим человеком, и под конец не праздновал труса, обращая в насмешку свою последнюю память. Скейл возможно и был болваном, но по крайней мере обрёл достоинство, погибнув в битве. Лучше последовать его примеру, чем загнанным в обездоленный уголок Севера умолять пощадить его бесполезную шкуру.
Но куда больше этой причины, Кальдер не мог бежать, потому что… да пошли они на хуй. На хуй Стодорога, Золотого и Железноглава. На хуй пошёл Чёрный Доу. Идёт на хуй и Кёрнден Утроба. Он уже задолбался всех развлекать. Задолбался зваться трусом. Задолбался быть им.
— Мы в боях не участвуем, — сказал Отмель.
— Не сможем тебя прикрыть, раз ты нацелился сражаться, — сказал Дно.
— Я и не жду. — И Кальдер оставил их во тьме и, не оглядываясь, двинулся по тропе вдоль Клейловой стены, минуя бойцов
— Не ссы, — сказал он ему. — Я никуда не уйду. Здесь мои люди. Здесь моя земля.
— Да это ж Кальдер Беспощадный Кулак, принц потасовки! — Бледный Призрак вразвалочку вышел из ночи. — Вернулся наш благородный воевода! А я решил — мы тебя уже потеряли. — Судя по голосу, не шибко огорчён такой возможностью.
— Вообще-то у меня проскакивали мыслишки рвануть в холмы. — Кальдер пошевелил пальцами ноги внутри сапога, радуясь, что их чувствует. Этой ночью он наслаждался множеством мелочей. Может, так всегда бывает, коли утром тебя ждёт смерть. — Но в это время, в холмах, вероятно, уже похолодало.
— Стало быть, погода на нашей стороне.
— Увидим. Спасибо, что вынул меч за меня. Я-то всегда держал тебя за человека, ставящего на победителя.
— Как и я сам. Но на мгновение там, на вершине, ты напомнил мне своего отца. — Бледный Призрак поставил сапог на стену рядом с Кальдеровым. — Я вспомнил, каково это — идти за человеком, которым восхищён.
Кальдер фыркнул.
— Я бы не стал привыкать к такому ощущенью.
— Не волнуйся, уже всё прошло.
— Тогда я потрачу каждый оставшийся мне миг в борьбе за возвращение тебе этого чувства. — Кальдер вспрыгнул на стену, наступив на шаткий камень, покачал руками для равновесия, а потом выпрямился, всматриваясь через чёрные поля в сторону Старого моста. Факелы союзных постов образовали прерывистую линию, другие огни двигались — солдаты потоком текли из-за реки. Готовились прийти и наводнить поля завтрашним утром, и захлестнуть их стенку-развалюху, и всех их перебить, и оставить память о Бетоде навсегда безответным посмешищем.
Кальдер сощурился, прикрывая глаза от света своих же костров. Враги вроде бы вывесили впереди два огромных флага. Можно было заметить, как те колышутся на ветру, тускло мерцая золочёной нитью. Казалось странным, что их так легко различить, пока он не понял, что их освещали специально. Напоказ. Наверно, кичились силой.
— Клянусь мёртвыми, — пробормотал он и прыснул от смеха. Отец говаривал ему, что людям проще всего воспринимать врага двумя способами. Как некую неумолимую, пугающую, неудержимую силу, которую можно бояться, но нельзя понять. Либо как деревянную колоду, которая не движется и не думает, а тупо ждёт развития твоих планов. Но враг не таков и не этаков. Представь, что он — это ты, не более и не менее дурак, трус или герой, чем ты. Если сумеешь думать так, то не слишком сильно промахнёшься. Враг — это просто некие люди. Такое осмысление делает войну проще. И оно же делает её сложнее.
Высока вероятность того, что генерал Миттерик сотоварищи представляли собой таких же непроходимых придурков, как и сам Кальдер. Что означало — действительно непроходимых.
— Ты видишь чёртовы флаги? — окликнул он сверху вниз.
Бледный Призрак пожал плечами.
— Это Союз.
— Где Белоглазый?
— Бродит средь костров, вселяет в бойцов бодрость.
— Их не окрыляет воевать под моим началом?
Бледный Призрак снова пожал плечами.
— Они тебя не знают настолько, насколько я. Наверно Ганзул трудится, распевает песни о том, как ты дал по морде Бродде Стодорогу. Это их любви к тебе не повредит.