Герои
Шрифт:
— Честное слово, ковылял позади туда, куда и все. — Полноги и несколько его карлов разошлись по сторонам, с мечами наголо, не теряя бдительности. Многовато обнажённой стали, учитывая, что они одержали победу.
— Я уж подумал, может, тебя сумели прибить, — сказал Доу.
Утробу передёрнуло, когда он повращал жгуче ноющей ступнёй, сочтя, что у него есть на это время.
— Хотелось бы мне уметь бегать настолько быстро, чтобы меня сумели прибить. Я встану там, где ты велишь, но такое дело, как наступление — забава для молодых.
— Я-то как-то справился.
— Не всех так тянет на кровь, вождь.
— Приходится, работа такая. Впрочем, не думаю, что бывал день, когда я отрабатывал лучше сегодняшнего. —
Обветшалая стена ощетинилась копьями, тускло поблескивающими в угасающем свете. На склоне под ними тоже не сидели, сложа руки — рыли рвы, строгали колья, превращали Героев в крепость. Ниже, южная часть холма до самой рощи обезображена телами. С одного на другое перескакивали падальщики — сперва люди, потом вороны, пернатые могильщики, каркают весёлым хором. Трэли начали стаскивать раздетые тела в погребальные кучи. Странные сооружения, в которых один труп не отличить от другого. Когда человек умирает в мирное время — это слёзы и шествия, соседи с друзьями утешают друг друга. Человек умер на войне — считай, повезло, если сверху накидают достаточный слой земли, чтоб от него не смердело.
Доу поманил пальцем.
— Трясучка.
— Вождь.
— Говорят, в Осрунге взяли солидного пленного. Офицера Союза или типа того. Почему бы не привести его сюда, поглядим, нельзя ли вытянуть из него чего полезного?
С каждым кивком Трясучки его глаз мигал оранжевым светом заходящего солнца.
— Хорошо. — И он отчалил, перешагивая через трупы столь же безучастно, как шёл бы по осенним листьям.
Доу нахмурился вослед ему.
— Некоторых нужно постоянно держать занятыми, да, Утроба?
— Не спорю. — Интересно, какой хренью Доу собрался держать занятым его.
— Вот так отработали за день. — Хранитель Севера выкинул огрызок и похлопал себя по животу, как человек, слопавший лучше в своей жизни блюдо, а несколько сот мертвецов остались лежать объедками.
— Айе, — пробормотал Утроба. Наверное, он должен был праздновать. Сбацать джигу. Хотя бы на одной ноге. Петь, со звоном чокаться кубками эля, и всё такое прочее. Но он чувствовал лишь раздражение. Раздражение и желание идти выспаться, и проснуться в том домике у воды, и больше никогда не видеть поля боя. Тогда ему не надо будет врать над грязью, в которую они опустят Агрика.
— Выбили их обратно за реку. Все за той чертой. — Доу указал на долину. На коже вокруг его ногтей чернела подсохшая кровь. — Долгорукий перебрался через ограду и пендалем вышиб Союз из Осрунга. Скейл держит Старый Мост. Золотой начисто вымел за переправу тутошних. Там его остановили, но… я бы загрустил, если б везде всё шло по-моему. — Чёрный Доу подмигнул ему, и Утроба стал гадать, долго ли ему ещё ждать кинжала в спину. — Пожалуй, в народе не скажут, будто бы я не такой боец, каким они меня представляли, а?
— Думаю, нет. — Как будто его мнение самое главное. — Трясучка сказал, я тебе зачем-то понадобился.
— Что, двум старым бойцам нельзя просто поболтать после боя?
Это оказалось для Утробы гораздо удивительнее и неожиданнее кинжала в спину.
— Можно, почему нет. Только ни за что б не подумал, что ты будешь одним из них.
Доу, казалось, немножко над этим поразмыслил.
— Да и я б не подумал. Видать, сюрприз для нас обоих.
— Айе, — сказал Утроба, без понятия, что ещё можно сказать.
— Пускай Союз завтра сам к нам приходит, — произнёс Доу. — Пощадим твои старые ноги.
— Ты считаешь, они нападут? После такого?
Усмешка Доу растянулась шире некуда.
— Мы навешали Челенгорму крепких люлей, но половина его войска даже не пересекала реку. И это только одна
Потерпевший поражение
Ваше светлейшее величество,
С прискорбием сообщаю Вам о том, что сегодня Ваше войско и Ваши интересы на Севере претерпели серьёзнейшую неудачу. Передовые части дивизии генерала Челенгорма этим утром достигли города Осрунга и заняли господствующую позицию на холме, увенчанном кольцом старинных камней, называемых Героями. Однако, отвратительные дороги задержали подкрепления, и прежде чем они смогли переправиться через реку, северяне атаковали с большим численным превосходством. Несмотря на беспримерную храбрость, Шестой и Ростодский полки оказались разгромлены. Знамя Шестого полка утеряно. Потери составили около тысячи павших, примерно столько же раненых, и множество попавших в руки врага.
Только доблестное вмешательство Вашего величества Первого Кавалерийского предотвратило дальнейшую беду. Теперь северяне основательно закрепились на Героях. На склонах можно увидеть их лагерные костры. Когда дует северный ветер, можно даже расслышать их пение. Тем не менее, мы удерживаем местность к югу от реки. Дивизии генерала Миттерика на западном крыле и лорда-губернатора Мида на восточном, начали прибывать и готовить контрнаступление, с первыми лучами солнца.
Завтра северяне не будут петь.
Остаюсь самым преданным и недостойным слугой Вашего величества,
Бремер дан Горст, королевский обозреватель Северной кампании.
Сгущающуюся тьму наполняли возгласы, стуки и вопли, острый привкус дыма, и куда более острая горечь поражения. На ветру потрескивали костры и в бледных руках шкворчали факелы, подсвечивая лица, изнурённые днём безостановочных переходов, ожиданий и тревог. И порой, кое-где, даже боёв.
Дорога из Уффриса — нескончаемая вереница перегруженных фургонов, конных офицеров, идущих строем солдат. Дивизия Миттерика проталкиваясь по ней, разглядывала побитых и раненых, чуяла и впитывала пагубу страха, ещё до того, как учует врага. Многие вещи были бы просто предметами, если бы разгром на Героях не придал им довлеющую многозначность. Дохлый мул — отражение пламени факелов в изумлённых глазах. Телега со сломанной осью, поваленная на обочину и разобранная на дрова. Брошенная палатка, сорванная ветром с креплений, на затоптанном холсте вышито золотое солнце Союза. Всё превратилось в знамения рока.
Во время утренних пробежек Горста по расквартировкам того или иного полка страх был редкостью на протяжении нескольких последних месяцев. Скука, усталость, холод, болезнь, покорность судьбе и зелёная тоска по дому — всё было. Не было страха перед врагом. Теперь он везде, и его запах лишь рос, и неудержимо накатывались тучи, а солнце тонуло за взгорьем.
Если победа творит храбрецов, то поражение рождает трусов.
Движение через село Адуэйн полностью заклинили несколько фур неимоверных размеров, запряжённых восемью лошадьми каждая. Побагровевший офицер орал на старика, горбившегося на облучке первой из них.