Герой из героев. Дело привычки
Шрифт:
— Может, ты сама?
— Нет, Арьнен. У каждой женщины должен быть свой мужчина. Один.
— Почему?
— Потому что такие женщины называются порядочными. А я хочу быть порядочной женщиной.
— Мне противно представить, что кто-то будет меня касаться.
— Как знаешь, — она взяла яблоко и, прежде чем уйти с кухни, сказала. — Кстати, не вздумай ничего расспрашивать у мастера Гастона. Такие темы не принято обсуждать, просто это я не могу молчать и дальше. В твоём возрасте
— Ребёнок?
— Да… А, вот, кстати. Посмотри за окно.
Я повернулся вбок и увидел двух собак. Одна из них напрыгнула на вторую и играла, стараясь придавить её к земле ритмичными движениями.
— Ну? Видишь?
— Нет.
— Присмотрись.
Последовав её совету, я искренне смутился. С меня словно колпак сняли. Словно сошла пелена, застилающая глаза! Мне вмиг стало ясно, что на самом деле означала фраза «дать женщине семя».
— Выглядит отвратительно.
— Только выглядит… Мне поговорить о тебе с той девушкой?
— Ни в коем случае!
Она ушла наверх отсыпаться. Я же, не зная, чем себя занять из-за внутренней растерянности, пошёл к мастеру Гастону в мастерскую и предложил свою помощь. С тех пор как между мной и Эветтой возникла не пойми откуда взявшаяся стена, я проводил в этой комнате всё больше и больше времени. Раскрашивал посуду, привлекая нетипичными сюжетами новых клиентов. Мастер щедро платил за мои задумки. Так что у меня даже начали появляться свободные деньги, которые можно было тратить по своему усмотрению. Мастер Гастон, когда мы вот так сидели вдвоём, часто рассказывал о бывшей жене и о своём детстве. О дочке он говорил мало, объясняя тем, что до сих пор сердится на неё из-за выбора мужа и переезда в Варжень.
В общем, жизнь не закончилась на неприятном разговоре с Эветтой. Она шла своим чередом. Соседи узнавали меня на улице. Мы здоровались друг с другом и даже порой обсуждали какие-то моменты вроде погоды или прошедшей ярмарки. Но чаще они спрашивали моё мнение по выбору нужного снадобья от недуга. Я советовал. Они восторженно внимали, радуясь, что не приходится идти на приём к единственному оставшемуся на весь город лекарю — Храм повысил налоги на использование светлой магии, а тёмная к целительству была малопригодна. Один раз, когда я занимался доставкой посуды заказчику, на меня хотел напасть какой-то смутьян, но Жером, тот самый здоровяк, чей огород я столь часто обчищал по ночам, живо поставил негодяя на место. Да ещё и добавил, чтоб тот никогда не смел лезть к такому хорошему парню, как я. Мне похвала понравилась. И чтобы сделать её ещё слаще, я купил у проходящей мимо торговки большую медовую булку с орехами и отломил половину Жерому. Сосед принял дар, рассмеялся и потрепал меня по волосам. Отчего-то я даже не вжал голову в плечи. И понял это только тогда, когда мы с ним разошлись каждый по своим делам.
Так что, наверное, и прошли бы оставшиеся до отъезда деньки в блаженном покое, какой я нашёл, несмотря на отстранённость Эветты. Но, видно, Арнео этого было мало. Да. Всё-то ему было мало, любил он мне жизнь портить.
Нехорошее началось внезапно. Одну из ночей моя подруга, ожидая, что под её окном вот-вот появится воздыхатель, так
— И долго так копать-то собираешься совочком? На, держи лопату.
— Э-э-э, — только и смог протянуть я.
— Чего ты там мычишь? Не разберу.
— А-а-а.
— Бери уже лопату и копай. За середину ревуна перевалил, урожай давно поспел. Вот эти семь мешков мне наполнишь. Оставшееся, так и быть, забирай.
— А вы…
— А что я? Попросил бы по-человечески, так днём бы вопрос разрешили. А так сейчас работай, ночной гостенёк.
Оставив мне уйму плодородной, тщательно обработанной и густо засаженной земли, Жером отправился почивать. Луны уже основательно сблизились и потускнели, готовясь соединиться ночей эдак через пять, чтобы после по одиночке набирать силу вновь. Но звёзды от этого светили лишь ярче. Их свет хорошо озарял грустное и печальное лицо Эветты. Она тоскливо и неотрывно глядела за окно.
— Бери лопату и выходи! — в какой-то момент не выдержал я, но подмоги так и не дождался. Подруга лишь показала мне язык и напоказ повернула голову в другую сторону.
Днём Арнео тоже не дал о себе знать. Это я ведал также точно, ибо Эветта, страшась гнева мастера Гастона, который отчитывал её всё чаще и чаще, насильно разбудила меня до рассвета и начала упрашивать выйти с ней на улицу на его поиски. Мои стенающие от уборки урожая мышцы воспротивились и отказались шевелиться. Так что я предложил ей перебрать коренья, раз уж у неё имеются силы хоть на что-то. В ответ она только хлопнула дверью, но к вечеру работа была сделана. Подходящие для зелий корнеплоды лежали отдельно, а те, что могли пойти только в пищу, в свою очередь тоже образовали отдельную кучку. И часть из них оказалась даже почищена и превращена в похлёбку. Отсутствие Арнео определённо положительно сказывалось на поведении Эветты! Но сама она как-то это не оценила, становясь всё угрюмее.
— Хорошо. Утром пойдём его искать, — наконец, согласился я.
— Можно и сейчас!
— Сейчас ночь. Слышала, что вчера гуль на соседней улице человека загрыз?
— Только бы это не был Арнео!
— У-у! — разозлился я, но вспомнил, что уже не только почти что взрослый мужчина, но и почти что маг, а потому проявил снисходительность. — Мастер Гастон сказал, что это сын пекаря. По каштановой шевелюре и опознали. А Арнео светловолосый.
Едва рассвело, как хотела Эветта, из дома мы не вышли. Я настоял на плотном завтраке — нам, вероятнее всего, предстояло длительное и муторное мероприятие. Это было разумно… И отчего-то приятно попахивало местью. Но, если быть честным, Арнео искать не пришлось. Он, прикрывая зевающий рот ладонью и открывая миру, как могли выглядеть совершенные мешки под глазами, снимал похмелье горячим густым рассольником в таверне, где жил.
— Вот ты где! — бросилась к нему Эветта и, прижав свои ладони к его щёкам, поцеловала в губы. — Я так переживала! Куда ты пропал?