Герой из героев. Дело привычки
Шрифт:
На этой ноте я покинул трактир. Эветта ждала меня у выхода. Её спина немного ссутулилась, но она слабо улыбнулась мне, и мы вместе, храня молчание, пошли к дому мастера Гастона. Тот был занят клиентом, а потому не особо-то и обратил внимание на наш приход. Эветта сразу пошла к себе в комнату. Я отправился на кухню, но по размышлении решил почитать. Чтением заниматься мне было приятно в апартаментах умершего мэтра. Так что по итогу я поднялся наверх и с удивлением услышал всхлипы Эветты. Она никогда не плакала. А тут ревела навзрыд! Мне откровенно стало не по себе. Захотелось мчаться назад в таверну и завершить делом угрозу Арнео!
Но
— Эветта, тебе плохо? — подойдя к ней, осторожно спросил я.
Она подняла на меня свои розовые глаза, ставшие казаться полностью красными из-за разъедающих их слёз, а затем обняла так крепко, что у меня аж кости затрещали. Но я не стал высвобождаться. Напротив, и сам обнял её. И так и стоял, пока она плакала. И плакала. И плакала. Наверное, прошла целая вечность, прежде чем Эветта всё же отстранилась и попросила:
— Арьнен. Увези меня домой, Арьнен! Я хочу обратно в Чёрную Обитель. В это мудрое место, навсегда лишающее возможности ощущать то, что переполняет меня!
— Обязательно. Нам здесь осталось пробыть всего шесть дней. Внесём последние данные и уедем.
— Как хорошо быть тобой! — горько усмехнулась она. — Как хорошо иметь каменное сердце, которое ни капельки не тревожат обычные человеческие заботы!
Сказано это было без упрёка. Напротив, с восхищением. Но меня покоробило от её слов, и я, сказав какую-то ерунду, так мне и не запомнившуюся, вышел из комнаты. Читать расхотелось. Поэтому я спустился вниз и присоединился к работающему в мастерской Гастону, уже закрывшему лавку.
— Если ты и дальше будешь так морщить лоб, то превратишься в старика, — нарушил мои угрюмые раздумья мастер. — Не хочешь рассказать, что у вас там с сестрой происходит? Я мог бы дать дельный совет.
— Вряд ли вы сможете помочь. Вы даже не маг.
— Не маг! — возмутился он. — Может, у меня и нет никакого необычного могущества, зато — заруби себе на носу, у меня есть мудрость! А могуществом без мудрости всякий балбес обладать может. Вот наоборот — куда как сложнее.
— Вы так думаете?
— Поживёшь с моё и согласишься. Так что рассказывай. Что там твоё нутро гложет?
— Я не знаю, как мне всё изменить, — признался я. — Если бы я тогда элементарно не упрекнул Эветту, то мы никогда бы не встретили Арнео. Если бы мне только знать то, что я знаю и понимаю сейчас, то всё можно было бы исправить. Она не страдала бы. А я не чувствовал бы себя таким… таким беспомощным!
Я не выдержал чувств, неделями переполнявших меня и вдруг достигших своего пика, да зарыдал сам. Гастон тяжело вздохнул, поднялся, принёс мне платок и, похлопав по плечу, попросил рассказать всё по порядку. И я рассказал. Как оно было. Без утайки или каких-либо стеснений. Без приукрашивания собственных поступков или сглаживания глупостей. И в какой-то момент мне действительно стало легче дышать. Вот только помимо облегчения, мне нужно было и кое-что иное.
— Как мне сделать так, чтобы она не плакала?
— Никак, — спокойно ответил мастер
— Улыбаться?
— Да. Уже не так, конечно, как ты привык. Потому что то были улыбки девчонки, а она стала женщиной. Но они будут искренними. И это главное.
— Но я хочу, чтобы этого всего и вовсе не случилось!
— И что тогда? — сурово посмотрев на меня, спросил мастер Гастон. — Ты сам начал свой рассказ, что если бы ты только знал и понимал то, что знаешь и понимаешь сейчас… А ведь тогда бы это знание обошло тебя стороной. Но это не значит, что оно перестало бы существовать, понимаешь?
— Да.
— Вот и молодец! Мудрый человек всегда принимает, что не всё подвластно его воле. И что есть вещи, которые уже нельзя изменить или исправить. Нам приходится жить с ними, потому что ничего другого не остаётся…
После событий с Катрин на внутреннее убранство дома словно легла вязкая тень мрачного короля. Аннет привели в чувство, и она вместе с дочерьми ушла в детскую. Мастер Гастон долгое время сидел молчаливо внизу, пока не спохватился, что у его гостя нет ни матраса, ни одеяла, ни подушки. Старик притащил их откуда-то сам и, неловко в силу возраста соорудив постель на кухне, пожелал мне заснуть и увидеть светлые сны.
Светлые сны.
Я лёг и прикрыл глаза. Перед внутренним взором сразу возникло предовольное округлое личико голубоглазой Катрин, на шее которой уже сомкнулись челюсти альпа. А потом мне вспомнились другие дети. Перед уничтожением мира Хозяева набирали новых служителей. В этом мире, в моём мире, существовал вполне вписавшийся с привычную картину жизни Орден. Но это только потому, что наш бог, с которым мне так и не довелось познакомиться, пошёл на всевозможные уступки вместо войны. Он был редким исключением. В основном боги не желали усмирять собственную гордость. И тогда начиналось жестокое действо, именуемое разрушением сопротивления.
В памяти промелькнули видения затоптанных толпой людей, ищущей от демонов и нежити спасения. Падали в основном самые беззащитные, а потому из месива плоти торчали крошечные пальчики или сплющенные черепа младенцев. Затем мысли перенеслись к переполненным загонам. Женщины истошно вопили, когда очередного подходящего ребёнка вырывали из рук матери. Затем их, ещё и не познавших толком жизнь, бросали в круги обращения, создавая послушную нечисть и нежить, вроде тех же альпов. Можно было бы использовать и взрослых, но юный материал оказывался более податлив. А сил на преобразование затрачивалось немало.
Их ужас. Чей-то серый глаз, покачивающийся в луже крови, уже не впитывающейся в землю. Все воспоминания казались чужими. Я ведь был любопытным исследователем, а не маниакальным убийцей. Сам я не мог ощущать то лютое желание терзать тела, и не испытывал бы экстаз от дробящейся на элементы материи мира!
Или мог? Я же так хотел власти над мирозданием. Всегда хотел. И не от того ли я вижу сейчас именно эти маски смерти, а не желаемые мне мастером Гастоном светлые сны?
Мысли обо всём этом крутились в моём сознании, но я, взяв себя в руки, умело отсёк всё лишнее и мешающее. И, потому как требовалось выспаться, перестал думать.