Герой из убежища
Шрифт:
Наша мать подняла своего четырехлетнего племянника, приговаривая нарочито детским голосом, какой он сладкий и миленький. К слову, я была всего на два года младше, но не помнила, чтобы родители так разговаривали со мной. Я долгое время думала, что играться можно только с чужими детьми, а своих взрослые обязаны держать в ежовых рукавицах.
Мой дядя, которого я всегда считала чрезвычайно важным и серьезным, не мог снизойти до общения с детьми, поэтому о нас с братом он высказывался коротко и обращаясь непосредственно к нашим родителям. Затем он извинился и сообщил, что ему требовалось уехать выполнять срочные дела, из-за которых
Стол был накрыт в зале. Мы с матерью и братом носились из стороны в сторону, неся блюда и приборы. Кенайи с жеманной улыбкой сказала дочерям помочь нам, и они неохотно встали из-за стола. За обедом разговаривали только женщины. Отец быстро поел и пересел на диван смотреть телевизор. Мои двоюродные сестры, с которыми я никогда не была близка, как обычно не подавали голоса. Перспектива провести с нами день явно их не радовала, и они даже не пытались казаться вежливыми. Старшая, точная копия кенайи, с каменным лицом кормила своего капризничающего брата. Младшая уткнулась в книгу, несмотря на возмущение своей матери.
– Да, они сейчас в том возрасте, когда дети начинают демонстрировать свой характер, – щебетала кенайи.
Всё это мероприятие казалось навязанным и таким искусственным. Моя мать тщательно изображала гостеприимную хозяйку, но ни у кого не могло быть сомнения в её неискренности. Кенайи, которая всегда любила поболтать, выглядела более убедительно, хоть в её речах и не было глубины и открытости. Она оживленно делилась с нашей матерею новостями всех своих соседей, не забывая упомянуть о том, чьи дети женились и с какими семьями породнились.
Опустошив косу, мой брат уселся на полу перед телевизором. Я унесла на кухню лишнюю посуду и села рядом с отцом. Шёл футбольный матч, который отец и брат смотрели одинаково наклонив голову набок и слегка нахмурив брови. В такие моменты они были очень похожи, что я была вынуждена признать. Было забавно наблюдать за тем, как даже в опасные моменты игры они сохраняли безразличное лицо, словно выражать эмоции было под запретом.
Закончив кормить маленького Акбара, точнее, смирившись с его нежеланием есть, двоюродная сестра отпустила братика, предоставив ему возможность развлекать себя по своему усмотрению. Хоть я была старше него всего на два года, я не воспринимала Акбара как приятеля, с которым можно было бы поиграть, а чувствовала ответственность за двоюродного брата, нянчиться с которым его родные сестры не собирались, но мне самой так не хотелось следить за ним. Сначала он просто бегал из одного угла зала в другой, не приближаясь к потенциально опасным предметам, и я могла вздохнуть с облегчением. Но это занятие быстро наскучило ему. Он начал дергать моего брата, привлекая к себе внимание.
– Пойдём, на улице поиграем, – предложила я Акбару, чтобы дать моему брату возможность хоть немного посидеть в спокойствии. Но я не была интересна маленькому капризнику, у которого были две старшие сестры. Он смахнул мою руку с плеча и продолжил хлопать брата по голове.
В иной день мой брат, возможно, заставил бы себя поиграть с родственником, которого редко видел. Но мы были такими изнурёнными, и Акбар вёл себя так навязчиво, что с ним просто не хотелось иметь дело.
– Давай досмотрим матч, потом погуляем, идёт? – предложил мой брат.
Акбар захныкал
– Можешь его толкнуть наконец? – грубо сказал отец.
Акбар кинул палку на пол и начал буквально избивать моего брата кулаками. Я в первый раз видела, чтобы у кого-то хватило смелости так себя вести по отношению к моему брату.
– Даже постоять за себя не можешь, мальчик вдвое меньше тебя и при этом сильнее. Какой же слабак, – продолжил отец. В его словах было столько желчи и презрения, что постороннему не сразу было бы ясно, что он обращался к ребёнку, да ещё к собственному сыну.
Это оказалось последней каплей, терпение брата подошло к концу. Он развернулся и толкнул Акбара, и тот громко упал на пол. Осознав, что произошло, маленький хулиган истошно завопил. Женщины и мои двоюродные сестры бросились к нему, а мой брат, с трудом встав, молча вышел из зала.
– Идиот, – бросил ему отец напоследок.
Акбар ревел так, будто был тяжело ранен, и женщины недоумевали, где ему было больно и что вообще произошло.
– Передай этому негодяю, что я с ним поговорю, – сказала мне мать.
Я вышла из дома, но не чтобы передать угрозу матери. Мой брат сидел на ступеньке перед входом. Я подошла к нему из-за спины и увидела кровь на его колене. Похоже, он впился ногой в ветку Акбара, когда резко к нему развернулся. Я побежала за баночкой зеленки и ватой. Вернувшись к брату, я хотела обработать его рану, но он отвернулся от меня.
– Уйди, пожалуйста, – сказал он.
Я с трудом отступила от него. Я уже освоила, что если мой брат был не в настроении, никто не мог его утешить и никто не должен был приближаться к нему, но просто взять и оставить его одного давалось мне нелегко. Бесшумно сев на топчан, я исподволь наблюдала за ним. Струйка крови стекала по его голени, и он следил за тем, как она движется всё ниже. Я оставила на ступени зеленку и вату, но мой брат так и не воспользовался ими, чтобы вытереть кровь и обработать рану.
Я не знаю, как долго мы так сидели. В доме наступила тишина, казалось, и весь мир замер. Изнуряющее солнце светило так ослепительно, что я была рада сидеть в тени деревьев, в отличие от моего брата, который был прямо под яркими лучами, навязчиво ласкавшими его каштановые пряди. Как же мне хотелось пробраться в его мысли, понять, что именно не даёт ему покоя, почему он казался обиженным на весь свет и, в первую очередь, на самого себя. Время от времени он поднимал свой взор, прищуривался и долго не отводил взгляд. Мне было так же больно смотреть на него, как ему на солнце, но я не могла отвернуться. Почему-то у меня застрял ком в горле, и если бы мне требовалось говорить, я бы, наверное, тут же зарыдала. Я была уверена, что никогда в жизни не увижу более печальной и в то же время прекрасной картины.