Герой нашего времени.ru
Шрифт:
Наступила тишина. Её нарушил капитан-мотострелок:
— А я в «тот свет» не верю. Хотя, не оспариваю ни одну из религий. По-моему, конкретному человеку конкретная жизнь даётся только раз.
Иванов никогда нигде не читал и не слышал то, о чём заговорил в следующую секунду. Но как будто кто-то направлял его мысли:
— Василий, жизнь-то у конкретного человека одна. Ты прав. И второй раз этот человек в своём физическом обличье на Землю не придёт. А вот душа придёт. Должна она здесь на Земле отработать всю запланированную программу, пройти весь земной путь. А путь этот занимает не
— Это как? Не понял — объясни, — попросил мотострелок.
— Ты что-нибудь про реинкарнацию слышал?
— Это у индусов, что ли?
— Это у всех.
— Сказки! — отрезал мотострелок. — Не верю.
— А я верю, — вступил в разговор Виктор. — Мы когда восточные единоборства ещё в училище изучали, целый курс прослушали и про медитацию, и про реинкарнацию, и про биополе, и про энергетических двойников. Хороший у нас преподаватель был — востоковед!
Но переубедить Василия оказалось невозможно. С ещё большей энергией мотострелок стал доказывать:
— Глупости! Сказки! Жизнь человеку даётся только раз…
— «… и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы!». Не твоё это, Вась, — спокойно парировал Иванов.
— А разве Островский был не прав? Да, тысячу раз прав! — капитан даже сел на кровати. — Он герой. И Павку с себя писал. Теперь таких, как Павел Корчагин нет. А Россию ещё придётся поднимать из разрухи. Бог что ли за вас её поднимать будет?
— Не придётся, Вася, — уверенно возразил Иванов. — Хватит, опыт имеем. До разрухи не дойдёт. А вот сказкам, выходит, веришь ты: Павка Корчагин — образ, конечно, собирательный. И не думай, что Николай Островский его с себя писал. Островский даже в Красной Армии не служил.
— Ты откуда знаешь? — не поверил мотострелок.
— Почитай его биографию и проанализируй то, о чём он пишет. Максимум, где мог служить Островский, — это отряды ЧК или что-то к ним близкое. И то недолго.
— Не может такого быть! — не сдавался Василий. — Нельзя так правдиво писать о том, чего не знаешь.
— Ну, тогда и Михаилу Шолохову нужно было послужить и в Красной Армии у Будённого, и в Добровольческой у Деникина. И Фадееву в застенках Гестапо помучиться. По-твоему так выходит? А про писательский талант и тяжёлый труд по сбору и анализу информации ты забываешь? Кстати, для справки: Шолохов только в продотрядах служил. Про Фадеева говорить?
— Умник. Откуда ты всё это знаешь? Я ведь проверю, — не унимался Василий.
— Надо книжки читать, уметь наблюдать, анализировать и делать выводы. Проверяй на здоровье. Можешь ещё со мной на что-нибудь вкусненькое поспорить, — предложил Иванов.
— Проверю, — укладываясь под одеяло, проворчал мотострелок.
— Так, значит, по-твоему, Бог есть? — ища поддержки, спросил Иванова Виктор.
— Думаю, что есть.
— Почему тогда столько несправедливости на Земле? Почему человеку так трудно жить? Почему одни живут лучше, а другие — хуже?
— Я считаю, что для Бога все люди равны. Каждый человек для него не лучше и не хуже другого. И всех людей, когда они приходят на Землю, Бог любит одинаково. А вот как человек использует свой шанс — это зависит от него самого. И вся несправедливость
— Ты в семинарии не обучался? — подал голос мотострелок.
Иванов оставил его реплику без внимания.
— Значит, и дьявола нет? — спросил Виктор.
— Кто страшнее человеку себя самого? Бог прислал на землю первого человека чистого душой и телом, как ангела. А человек превратился в падшего ангела. Теперь в каждом из нас живут две половины: белая и чёрная — добро и зло. Так что, Витя, дьявол, он внутри нас.
— По-твоему выходит, что мы неудачный опыт Создателя?
— Почему неудачный? Отрицательный результат — тоже результат. Только, думаю, что не всё ещё для нас потеряно. Человечество вплотную подошло к той грани, от которой ему только два пути: первый — уничтожить все вокруг и погибнуть, второй — это путь Преображения самого человека.
— Надо стать лучше! С этим я согласен. Живём друг с другом хуже зверей. Губим себе подобных и планету губим.
— Правильно, Витя. Пора нам всем подумать об этом.
— И давно ты над этим задумываешься?
— Думаю давно. А вот когда лежал без сознания, приходила ко мне красивая женщина в светящихся одеждах, но не Наташа — другая, и сказала, что я буду жить долго и что откроются мои глаза на этот мир.
— Саня, тебе завтра к психиатру срочно нужно обратиться, — снова подал голос Василий.
— Замолчи ты, старый дурак! — цыкнула на него жена. — Не понимаешь, когда люди правду говорят.
— Давайте спать, — предложил Иванов.
На следующий день выписался Валерка-тыловик, и в палате появилась свободная койка. Перед тем как покинуть госпиталь, Валерка появился на пороге палаты «по гражданке» с двумя бутылками водки.
— Одну мы сейчас «уговорим», а вторую выпьете вечером за мое здоровье! — объявил он.
Кроме лежачих, по чуть-чуть пригубили все, даже женщины. Валерке желали удачи, а он пожелал всем скорейшего выздоровления. Иванов испытывал такое чувство, будто расстается с кем-то родным. Даже капитан — мотострелок Василий вместе с женой пошли провожать Валерку на улицу до ворот. Иванов попрощался с тыловиком в коридоре на этаже.
— Будешь в моих краях — заходи. Адрес у тебя есть, спросишь Есина Валерия Петровича. — На прощание он крепко пожал Иванову руку. — Пока!
Несколько дней на освободившееся место никого не подселяли, и женщины могли спать на кровати по очереди.
В начале следующей недели свободную кровать поместили худого и молчаливого капитана-танкиста с переломами обеих рук. Никто из старожилов палаты не стал приставать к новичку с расспросами, понимая, что если захочет, танкист про себя всё расскажет сам. Узнали только, что новичка зовут Сергеем.