Герой по найму
Шрифт:
Ворон горестно сказал:
— Кар!
И затих. Даже прикрыл свои черные глаза.
Торговец занес нож.
— Стоять! — Игги уже был рядом, перехватил удар на излете, затомил торговцу руку локтем вперед, и нажал чуть сильнее, чем было необходимо.
Послышался отчетливый хруст. Торговец заорал от боли, а его рука вывернулась неестественным образом.
— Что ты делаешь? — пределу возмущения первого торговца не было границ. Словно
— Рот закрой или язык вырву! — коротко пообещал Джуба. И, повернувшись к первому, со сломанной рукой, что все вопил в голос, добавил: — И тебе тоже!
Угроза подействовала. Оба знали Джубу, хотя сам он и понятия не имел, кто эти люди. Репутация!
— Птицу я покупаю! — Игги кинул на землю пару серебряных монет, достаточно, чтобы приобрести жирного свина или десяток-другой домашних уток. Потом подумал и добавил еще одну: — Это на лечение. Вопросы? Пожелания?
Вопросов ни у кого не было. Пожеланий, тем более.
Джуба подошел к ворону и уважительно обратился к нему, словно к равному:
— Прошу на время зайти в клетку, так надо. Тебе не причинят ни малейшего неудобства.
Ворон посмотрел на него чуть сбоку, слегка нахохлившись, потом развернулся и, высоко поднимая лапы, прошел в клетку.
— Умная птица, хорошая птица! — похвалил ласково Игги. — Спасибо!
Он аккуратно поднял клетку, чтобы не потревожить ее постояльца, и, бросив презрительный взгляд в сторону торговцев, направился домой.
Джуба искренне не понимал, каким человеком нужно быть, чтобы пытаться умертвить ворона. Говорят, они живут по двести лет, и умнее их нет ни птиц, ни животных. Получается, интеллектом ворон превосходил обоих торговцев на целую голову.
— Не переживай, друг, — по дороге говорил Джуба ворону, — придем домой и я тебя выпущу. Лети к своей жене и деткам! Живи свободным!
Ворон молчал, мрачно взирая то левым, то правым глазом на все происходящее вокруг.
Встречные прохожие шарахались от Джубы. Увидеть ворона считалось плохой приметой. Говорили, он несет с собой смерть. Поэтому этих птиц били нещадно и отгоняли от человеческих поселений.
Игги не придерживался подобной точки зрения. Он полагал все это дикими суевериями, в ворон уважал за память, ум и способность выкрутиться из любой ситуации.
Дубыня, распахнувший дверь перед господином, восхищенно вскрикнул, увидев клетку с вороном:
— Ух, ты! Какая птица! Она будет жить с нами?
— Вряд ли, мы ее отпустим. Негоже птице жить в клетке, если она не мерзкая канарейка.
Дубыня согласился, хотя в душе он бы хотел, чтобы ворон остался. Больно уж красивым он был: благородный хищный клюв, мягкие иссиня-черные перья, общая харизма. Нет! Такими не разбрасываются. Но в то же время крестьянский сын понимал, что вольному воля.
Они вместе поднялись на второй этаж и открыли одно из окон, выходящих на юг.
Игги распахнул дверцу клетки, перерезал все веревки, что еще оставались не шее ворона, и сказал ему:
— Лети, благородная птица!
Дубыня смахнул слезу.
Ворон неторопливо вышел из клетки, перебирая лапами, шагнув сначала на стол, потом перелетев на подоконник.
Игги и Дубыня застыли, перестав дышать. Каждому хотелось уловить то мгновение, когда
Ворон шагнул с подоконника, словно рухнув в пропасть, но тут же воспарил вверх, заложив крутой вираж.
Джуба кивнул, глядя на него. Пусть каждый обретет свободу!
Дубыня помахал вслед рукой и начал закрывать окно.
В узкую щель, что еще оставалась приоткрытой, черной молнией влетела птица, резко затормозив перед столом.
Ворон чуть не рассчитал и впился когтями в столешницу, но потом скоординировал движения и мерным шагом, четко переставляя лапы, прошествовал в клетку, развернулся лицом ко всем присутствующим в комнате и отчетливо сказал, словно поздоровался, но уже как с равными:
— Кар!
Глава одиннадцатая. БАТИСКАФ-ДВА
Утро началось не со сладких потягиваний, не с аромата кофе, и даже не с запаха шкварчащей на чугунной сковороде яичницы. Утро началось с…
— Ка-а-а-а-р!
— Дуло залепи, птица!
— Ка-а-а-ар!
— Твою же, птичью душу, налево и с переворотом, а потом направо, и пинком под зад со двора…
— Ка-а-ар!
— Да чтоб тебя!..
Игги встал с постели и побрел вниз за молоком для Ворона. Уже второе утро проходило именно так, стоило лишь дать слабину и поставить клетку у себя в комнате. От этого образовалось сразу несколько минусов: во-первых, стало холодно спать — Ворон не терпел закрытых окон, и единственное окно в спальне приходилось постоянно держать нараспашку; во-вторых, Ворон просыпался сильно раньше, чем Джуба, и в этом вопросе у них сразу же возникли недоразумения; а в-третьих, Игги полюбил демоническое создание всей душой, и все его ворчание было напускное.
Кстати, обмозговав вдвоем с Дубыней потенциальное имя для птицы, ничего красивее, интуитивно понятнее и доходчивее, чем Ворон, не придумали. Так и назвали, а сумрачный гость ничего против не имел и сразу стал откликаться. Принял, значит.
Кудр зашел было в гости, но был пинками прогнан Дубыней. Ишь какой, хитромордый, выискался. Когда нужда приспичила — лезет, а как рассказать честному народу, кто именно подвиг совершил, так его не найдешь вовсе.
Впрочем, «подвиг совершил» — это все же Кудр, так было оговорено в договоре. Все подвиги — это он. Узкоплечий, носатый, прыщавый малец — герой местного разлива. Народ, кстати, принял же, когда показали птенца. Повезло, что мамаша-птица была в тот момент еще не подлете и не видела своего детеныша, а то спалила бы нещадно все вокруг, включая деревянный царский терем. И на этом сватовство бы окончилось, ибо невесту тоже бы спалили… заодно…
Но, к счастью, все закончилось относительно хорошо.
И теперь дни проходили в ожидании. Очень уж большие надежны были у Джубы на мастеров. Если бы те сразу отказали — одно дело, но коли пообещали покумекать — надо терпеть и сидеть на попе ровно, ждать, хотя все остальные претенденты уже отправились восвояси по своим заданиям.
Игги пытался выяснить*, что именно поручил им Громослав, но пока безрезультатно.
*Все равно делать было нечего, дело было с утра и до вечера. Дубыня жрал, Ворон кричал, Громослав ногой качал.