Гёте. Жизнь как произведение искусства

Сафрански Рюдигер

Впрочем, была еще и третья причина. О ней говорится в дневнике, в письмах к Шарлотте фон Штейн и в большом поэтическом гимне «Путешествие на Гарц зимой».

В целом же это необычное путешествие было хорошо срежиссированной мистификацией. 29 ноября – по небу тянулись «темные снеговые тучи» – Гёте отправляется в путь в сторону Зондерсхаузена и Нордхаузена. В письмах госпоже фон Штейн он сознательно избегает названий городов и деревень, через которые лежит его путь. Он путешествует под вымышленным именем, называя себя Вебером, на вопрос о роде занятий в гостиницах представляется то юристом, то художником. «У меня такое странное ощущение, когда я путешествую по миру инкогнито, мне кажется, будто я намного вернее чувствую свое отношение к людям и вещам» [662] . В день отъезда он записывает в дневнике: «абсолютный покой в душе» [663] . Снежные бури и ливневый град стихают, к вечеру вершины Гарца озаряются первыми «лучами солнца». На следующий день все вокруг покрыто льдом, «солнце взошло в красочном великолепии» [664] ,

вдалеке виднеется остроконечная вершина Броккена. Вскоре, однако, небо снова заволакивают тучи, начинается дождь. «Тихо и печально наступила ночь» [665] . В Ильфельде на постоялом дворе, как утверждает хозяин, уже нет свободных мест, но для него находят маленькое помещеньице рядом с хозяйскими покоями. В дырку на месте выпавшего сучка в одной из досок деревянной стены он подглядывает за веселым пиршеством в соседней комнате: там собралась компания чиновников, приехавших в Гарц с инспекцией. Гёте ничем не выдает своего незримого присутствия. Ему нравится наблюдать, оставаясь невидимым. Впоследствии он обстоятельно опишет эту сцену: «Я видел длинный стол, обращенный ко мне торцом, напомнивший мне картины “Брак в Кане Галилейской”, <…> одним словом, веселое застолье. Я мог наблюдать его спокойно, во всех его особенностях и деталях, словно рядом со мною находился хромой бес, позволивший мне непосредственно увидеть и узнать жизнь других людей. <…> Порою все, что я видел, казалось мне призрачным, словно духи веселились предо мною в горной пещере» [666] .

662

WA IV, 3, 192 (4.12.1777).

663

Tgb I, 1, 52 (29.11.1777).

664

Tgb I, 1, 53 (30.11.1777).

665

Tgb I, 1, 53 (30.11.1777).

666

СС, 9, 368.

Что ж, это создает нужный настрой для осмотра знаменитой Бауманской пещеры на следующий день. Для Гёте проводят настоящую экскурсию, освещая путь факелами. По узким лазам ему приходится передвигаться на четвереньках. «Правда, перед трезвым взором начисто исчезли те фантастические образы, которые так любит создавать из несуразной бесформенности наше мрачное воображение; но тем отчетливее и чище проступало доподлинно чудесное, так дивно меня обогатившее» [667] .

667

Там же.

Обогатившийся таким образом Гёте, который еще несколько часов назад пробивался вперед сквозь ветер, мрак и непогоду, пишет в дневнике о своем взгляде на окружающее: смотрю, «словно коршун» [668] . Так же начинается и стихотворение «Зимнее путешествие на Гарц»:

Словно коршун, Простирающий легкие крылья Среди утренних туч И следящий добычу, — Воспари, песнь моя. Ибо господним перстом Каждому путь Предуказан, Путь, что счастливца Скоро домчит К цели отрадной <…> [669]

668

Tgb I, 1, 53 (1.12.1777).

669

СС, 1, 94.

Первая задача выполнена – рудники изучены, теперь можно двигаться ко второй цели. В Вернигероде живет бедный Плессинг, которого задумал посетить Гёте. В стихотворении сразу же после процитированной выше вводной части дается указание на следующую остановку в пути:

Тот же, кто в тщетном Противоборстве С нитью неумолимой, Тот знает пускай: Беспощадные ножницы Однажды ее пресекут.

Двумя строфами ниже Гёте еще раз вспоминает о несчастном:

Но кто там один? Исчезает в чащобе тропа, И сплетается поросль У него за спиной, Подымаются травы, Глушь поглощает его. Кто уврачует больного, Если бальзам для него Обратился в отраву, Больного, который вкусил Ненависть – в чаше любви? Прежде презренный, ныне презревший, Потаённо он истощает Богатство своих достоинств В себялюбивой тщете [670] .

670

СС, 1, 97.

Перед встречей с Плессингом Гёте пришлось побороть свой внутренний страх. В письме к Шарлотте он называет это «приключением»,

которое он «выдержал на отлично» [671] . Как именно проходила эта встреча, он подробно описывает в автобиографическом очерке «Кампания во Франции». Хозяин гостиницы в Вернигероде, где он остановился, объяснил ему, где найти Плессинга. «Он был удивительно похож на свое письмо: возбуждая к себе интерес, он отнюдь не внушал особой симпатии» [672] . Гёте назвался рисовальщиком из Готы. Знаком ли он с тамошними знаменитостями, спросил Плессинг. Гёте, сохраняя собственное инкогнито, назвал несколько имен, от Бертуха до Музеуса. А знаменитый Гёте, вы же наверняка встречались с ним, почему вы ни словом ни обмолвились о нем, в нетерпении перебил его молодой человек. Да, он знаком с ним, отвечал Гёте, и тот даже поддержал его как рисовальщика. Молодой человек «настойчиво» потребовал описать ему эту «странную личность», о которой так много говорят. Описать самого себя Гёте не составило большого труда. Плессинг так и не догадался, что его собеседник и есть Гёте. Ему не хватало открытого отношению к миру, и все его внимание, как пишет Гёте, было сосредоточено на себе самом.

671

WA IV, 3, 190 (4.12.1777).

672

СС, 9, 370–371.

Это была странная встреча. Гёте пришлось еще раз выслушать прочитанное вслух невероятно длинное письмо, которое уже было ему хорошо известно, и сетования на то, что автор так и не получил ответа. Плессинг спросил гостя, что, по его мнению, думает он об этом письме и почему Гёте оставил его без ответа, а также каким мог бы быть его ответ, на что Гёте сказал, что писатель, вероятно, назвал бы лишь «одно средство спастись, избавиться от болезненного, мрачного, самоистязательного душевного состояния, и это средство – внимательное созерцание природы и сердечное участие ко всему, что творится во внешнем мире. Уже самое общее знакомство с природой, безразлично, с какой ее стороной и на каком трудовом поприще ты с нею соприкоснулся, в качестве садовника или земледельца, охотника или рудокопа, отвлекает нас от бесплодного самоанализа. И, напротив, когда мы направляем все наши духовные силы на познание реальных, бесспорно существующих явлений, это постепенно вселяет в нас великий покой и удовлетворенность ясностью, уже нами достигнутой» [673] .

673

Там же, с. 373.

Плессинг ничего и слышать об этом не хотел, по-прежнему пребывая в унынии и продолжая жаловаться на то, как разочаровывают его и люди, и ландшафты, от которых он ждет чего-то совершенно иного. Именно в этом и заключается его проблема, подытоживает Гёте: нужно встречать действительность с чистым сердцем, не навязывая ей своих собственных представлений. Однако Плессинг с поразительным упорством настаивает на том, что «туманный морок его воображения» ценнее достоинств «ясной реальности» [674] . Предложения Гёте не нашли отклика в его душе, и, вспомнив о долгом и трудном пути, проделанном ради этого несчастного, Гёте посчитал, что свой долг он выполнил и теперь «свободен от каких-либо перед ним обязательств» [675] .

674

Там же, с. 374.

675

СС, 9, с. 374.

Впрочем, свободным Гёте чувствовал себя не только перед Плессингом. Прошел уже год с тех пор, как он отверг дружбу Ленца. Теперь, в доме Плессинга, он пытался успокоить свою совесть и в связи с воспоминаниями о Ленце и Клингере. Свой рассказ о свидании с Плессингом он предваряет очень показательной фразой: «В силу некоторых обстоятельств я уже взвалил на себя тяжкую обузу – нескольких юношей, которые, вместо того чтобы идти вслед за мною к высшей и более чистой культуре, упорно стояли на своем, при этом ничего хорошего не достигая, мне же они мешали продвигаться вперед» [676] . Стало быть, в Вернигероде Гёте отправился в том числе и для того, чтобы лицом к лицу встретиться с Плессингом и наконец сбросить с себя эту тяготившую его историю. Плессинг, лишь после отъезда Гёте осознавший, с кем он все это время говорил, упорно поддерживал эту связь, однажды даже посетил Гёте в Веймаре и исправно писал ему письма. Иногда Гёте удостаивал его ответом, всячески стараясь не выставлять напоказ благоустроенность собственного существования: «В одном могу я Вас уверить: посреди своего счастья я продолжаю жить в постоянном воздержании» [677] .

676

Там же, с. 366.

677

WA IV, 6, 14 (26.7.1782).

Плессинг в конце концов достиг кое-каких профессиональных успехов, стал профессором в Дуйсбурге, написал несколько книг и бесчисленное множество писем знаменитым людям своего времени и приобрел славу чудака, бродившего по городу в заношенной до дыр одежде и время от времени, иногда на несколько недель, сбегавшего в лесную чащу. Эти строки из «Зимнего путешествия на Гарц» посвящены ему:

У него за спиной, Подымаются травы, Глушь поглощает его [678] .

678

СС, 1, 94.