Гибель гигантов
Шрифт:
— Им потребуется как минимум год. К тому времени Англия и Франция уже сдадутся.
Вальтер кивнул.
— Отец, — сказал он примирительно, — мы уже обсуждали это. Есть аргументы и за и против.
Это было трудно отрицать, и Отто лишь неодобрительно заворчал.
— Как бы то ни было, — сказал Вальтер, — но не мне решать, что должна ответить Германия на это неофициальное обращение из Вашингтона.
Отто намек понял.
— Ну и не мне, конечно.
— Вильсон говорит, если Германия официально
— Разумеется, — ответил Отто. — Решать будет кайзер.
Вальтер написал Мод письмо на листке простой писчей бумаги.
«Бесценная моя возлюбленная!
Зима в Германии и у меня в душе».
Он писал по-английски. Он не стал писать свои имя и адрес, и ее по имени не назвал.
«Я не в силах выразить, как люблю тебя и как мне тебя не хватает».
Письмо мог прочесть любопытный полицейский, и следовало писать так, чтобы нельзя было угадать ни адресата, ни отправителя.
«Я один из миллиона тех, кто вынужден жить в разлуке с любимой, и по нашим опустевшим душам гуляет северный ветер».
Он хотел написать так, чтобы это могло быть письмо любого солдата, разлученного с близкими из-за войны.
«Мир кажется мне холодным и тоскливым — как, должно быть, и тебе, но тяжелее всех тягот войны — разлука с тобой».
Ему так хотелось рассказать ей о своей службе в военно-полевой разведке, о том, как мама пыталась женить его на Монике, о том, что в Берлине плохо с продуктами, наконец, о книге, которую он читает, — саге семьи Будденброков. Но он боялся, что любые подробности навлекут на него или на нее опасность.
«Я не могу писать много, но мне хочется, чтобы ты знала: я верен нашей любви…»
Он остановился, вспомнил с чувством вины о внезапном желании поцеловать Монику. Но ведь он не поддался!
«Я помню священные клятвы, которые мы дали друг другу, когда виделись в последний раз…»
Более конкретно он написать не мог. Ему не хотелось рисковать: кто-нибудь у нее дома мог прочесть письмо и узнать правду.
«Каждый день я думаю о том мгновении, когда мы снова встретимся, посмотрим друг другу в глаза и скажем: „Здравствуй, моя любовь!“
А до тех пор — помни меня».
Подписи он не поставил.
Он вложил письмо в конверт и сунул во внутренний карман пиджака.
Между Германией и Англией не было почтового сообщения.
Он вышел из комнаты, спустился по лестнице на первый этаж, надел шапку и теплое пальто с меховым воротником — и вышел на продрогшие улицы Берлина.
Он встретился с Гасом Дьюаром в баре отеля «Адлон». Отель выглядел достойно, как в довоенные годы — с официантами во фраках и струнным квартетом, но привозного
— Ну? — взволнованно спросил Гас. — Как было встречено мое предложение?
Вальтер уже парил в мечтах, но понимал, что оснований к этому немного, и старался не очень надеяться. Он принес Гасу положительный ответ, но и только.
— Кайзер пишет письмо вашему президенту.
— Отлично! Что в нем будет?
— Я видел черновик. Боюсь, тон письма не самый миролюбивый.
— Что это значит?
Вальтер закрыл глаза, вспоминая, и процитировал:
— «Вот уже два с половиной года в мире идет самая страшная в истории война. В этом конфликте Германия и ее союзники подтвердили свою несокрушимую мощь. Наши непоколебимые линии обороны выдерживают бесконечные атаки. Недавние события показали, что продолжение войны не сможет сломить силу нашего сопротивления…» И далее в том же духе.
— Теперь я понимаю, почему вы сказали, что тон письма не самый миролюбивый.
— Но потом наконец он переходит к сути… — Вальтер продолжил цитировать наизусть: — «Осознавая нашу военную и экономическую мощь и будучи готовыми, если придется, в навязанном нам противостоянии идти до конца, мы в то же время желаем прекратить эти потоки крови и ужасы войны…» И здесь начинается главное. «Даже сейчас мы предлагаем начать мирные переговоры».
— Это великолепно! Он согласился! — пришел в восторг Гас.
— Пожалуйста, тише! — Вальтер беспокойно оглянулся, но никто, похоже, ничего не заметил. Их разговор заглушала игра струнного квартета.
— Прошу прощения, — сказал Гас.
— Но вы правы, — сказал Вальтер, чуть выдавая улыбкой свою радость. — Тон у письма надменный, воинственный, презрительный — но кайзер предлагает мирные переговоры.
— Не могу выразить, как я вам признателен!
Вальтер предупреждающе поднял руку.
— Позвольте мне сказать вам кое-что откровенно. Это предложение цинично поддержали и те люди рядом с кайзером, кто не стремится к миру. Просто чтобы хорошо выглядеть в глазах вашего президента. Они уверены, что Антанта все равно откажется от этого предложения.
— Будем надеяться, что они ошибаются.
— Дай бог.
— Когда будет отправлено письмо?
— Еще идут споры о формулировках. Когда с этим будет покончено, письмо вручат послу Соединенных Штатов в Берлине с просьбой, чтобы он передал его правительствам Антанты. — Эта дипломатическая игра с передачей письма была необходима, поскольку официальных средств коммуникации между враждующими сторонами не существовало.
— Мне, пожалуй, лучше отправиться в Лондон, — сказал Гас. — Может, удастся сделать что-нибудь для более благожелательного приема этого послания.