Гибель гигантов
Шрифт:
Его синий кадиллак все еще оставался во Франции, но ему удалось достать себе другой. Шофер дорогу знал: наверняка уже возил в Ист-Энд Мод. Через полчаса они остановились у дома молитвы «Голгофа» — маленькой неказистой часовни с жестяной крышей. Ее словно перенесли сюда из Эйбрауэна. Интересно, может, тут и пастор — валлиец, подумал Фиц.
Чаепитие было уже в разгаре, и в комнате было полно женщин с детьми. Запах стоял хуже, чем в казармах, и Фицу пришлось бороться с искушением закрыть нос платком.
Мод и тетя Гермия немедленно
Так он прошел полкомнаты, когда увидел Этель.
Еще прежде он заметил в дальнем конце комнаты две двери: одна — в кабинет Мод, а кто сидит во втором? — мелькнула у него мимолетная мысль. И, случайно подняв голову, увидел, как вторая дверь открылась и вышла Этель.
Он не видел ее два года, но она почти не изменилась. Она шла, и ее темные кудри подрагивали, а улыбка освещала лицо, словно луч солнца. Платье было блеклое и поношенное, как у всех здесь, кроме Мод и Гермии, но фигура такая же изящная, и он не смог удержаться от воспоминаний о ее миниатюрном теле. Даже не взглянув на него, она уже его околдовала. Он чувствовал себя так, словно не было этих двух лет, словно еще вчера они кувыркались на кровати в Жасминовой спальне, смеясь и целуясь.
В комнате находился, кроме Фица, лишь один мужчина — сутулый силуэт в темно-сером повседневном костюме из какой-то грубой ткани. Он сидел за столом, склонившись над гроссбухом. Он был в толстых очках, но и через них Фицу было заметно, с каким обожанием смотрел этот человек на Этель, когда она остановилась рядом и заговорила с ним. Она обращалась к нему так ласково и непринужденно, что Фиц подумал, уж не женаты ли они.
Обернувшись, Этель встретилась глазами с Фицем. Ее брови взметнулись вверх, рот изумленно приоткрылся. Она шагнула назад, словно испугавшись, и наткнулась на стул. Сидевшая на стуле женщина повернулась к ней с раздраженным видом.
— Извините, — произнесла Этель, даже не взглянув на нее.
Фиц поднялся с места, что было с его покалеченной ногой нелегко, ни на миг не отрывая от Этель горящего взгляда. Было видно, что она колеблется, не зная, подойти к нему или убежать в безопасность своего кабинета.
— Здравствуйте, Этель, — сказал он. Вряд ли она услышала его слова в другом конце большой шумной комнаты, но наверняка видела движение губ и поняла, что он сказал.
Она решилась и пошла.
— Как поживаете, господин граф? — поздоровалась она, и от ее напевной валлийской манеры говорить обычная фраза зазвучала, как музыка. Она протянула ему руку для рукопожатия — кожа была шершавая.
—
Она выдвинула стул и села. Опускаясь на соседний стул, он подумал, что она ловко поставила себя с ним наравне, только вот близкими эти новые отношения нельзя было назвать.
— Я видела вас на службе в парке, — сказала она. — Мне очень жаль… — Ее голос задрожал. Она опустила взгляд и начала сначала: — Мне жаль, что вас ранило. Надеюсь, вы идете на поправку?
— Медленно. — Он видел, что она говорит искренне. Кажется, несмотря на все произошедшее, она не стала его ненавидеть. Это его тронуло.
— А как это случилось?
Он рассказывал об этом так часто, что ему надоело.
— Это случилось в первый день битвы на Сомме, так что самой битвы я не видел. Мы выбрались из траншеи, вышли за наши заграждения и побежали через нейтральную полосу. А следующее, что я помню, — меня уже несут на носилках, и боль адская.
— Мой брат видел, как вы упали.
Фиц вспомнил упрямого капрала Уильяма Уильямса.
— Правда? А с ним что?
— Его отделение заняло немецкий окоп, а потом, когда у них кончились патроны, им пришлось вернуться.
— Он получил медаль? — поинтересовался Фиц.
— Нет. Полковник сказал ему, что надо было стоять насмерть, защищая позицию. Билли сказал: «Что, как вы?» — и на него наложили взыскание.
Фиц не удивился. С Уильямсом все время что-то происходило.
— Ясно… А что вы делаете здесь?
— Работаю у вашей сестры.
— Она мне не рассказывала.
— Вряд ли она могла подумать, что вас заинтересуют новости, касающиеся бывших слуг.
— Чем же вы занимаетесь? — спросил он, не обращая внимания на насмешку.
— Работаю в газете «Жена солдата» старшим редактором. Занимаюсь печатью и распространением и редактирую страницу писем. И распределением средств тоже занимаюсь я.
Это произвело на него впечатление. По сравнению с должностью экономки это был большой шаг вперед. Но она всегда выделялась исключительными организаторскими способностями.
— Видимо, моих средств?
— Не думаю. Мод щепетильна. Она знает, что вы не возражаете против того, чтобы платить за чай и выпечку или лечение солдатских детей, но использовать ваши деньги для антивоенной пропаганды она бы не стала.
— А что, эта газета занимается антивоенной пропагандой? — спросил он просто чтобы поддержать разговор, ради удовольствия смотреть на ее лицо.
— Мы обсуждаем открыто то, о чем вы говорите втайне: возможности прекращения войны.
Она была права. Фиц знал, что политики, имеющие наибольший вес, говорили о мире, и это приводило его в ярость. Но спорить с Этель ему не хотелось.
— Ваш герой Ллойд Джордж считает, что в войну нужно вкладывать больше сил.
— Как вы думаете, станет он премьер-министром?