Гибель гигантов
Шрифт:
В штаб батальона, расположенный в здании швейной фабрики, он смог вернуться уже за полночь. Полковник Вагнер и его французский коллега сосредоточенно рассматривали крупномасштабную карту города. Гас отрапортовал, что все орудия, его и Чака, находятся на позициях.
— Хорошо поработали, Дьюар, — сказал полковник. — Вы в порядке?
— Конечно, сэр, — сказал Гас, озадаченно, полагая, что полковник считает его недостаточно мужественным.
— Вы весь в крови.
— В крови, сэр?.. — Гас оглядел себя и увидел на одежде большие пятна запекшейся крови. — Интересно, откуда она взялась…
— Я бы предположил по вашему виду, что из раны у вас на лице. У вас
Гас тронул лицо и поморщился: пальцы коснулись раны.
— Сам не знаю, когда это произошло, — сказал он.
— Идите в медпункт, пусть вам промоют и перевяжут рану.
— Да это ерунда, сэр. Я бы лучше…
— Выполняйте приказ, лейтенант! Если случится заражение крови, это будет уже не ерунда. — Полковник чуть заметно улыбнулся. — Я бы не хотел вас потерять. Похоже, вы можете стать дельным офицером.
На следующее утро, в четыре часа, немцы применили газы. Вальтер со своими солдатами подошел к северным пригородам на восходе, ожидая, что сопротивление французских войск окажется таким же слабым, как в течение двух последних месяцев.
Они бы предпочли обойти Шато-Тьери стороной, но это было невозможно: через город шла железная дорога на Париж, и мосты были стратегически важны. Надо было взять город.
На смену полям и фермам пришли домики и небольшие усадьбы, которые уступили место мощеным улицам и садам. Когда Вальтер приблизился к первому двухэтажному дому, из верхнего окна плеснуло пулеметным огнем, усеяв дорогу перед ним точками, как гладь пруда под дождем. Он бросился через низенький забор на грядку и покатился по ней, пока не оказался под защитой яблони. Его солдаты тоже попрятались — все, кроме двоих, те просто упали как подкошенные. Один лежал неподвижно и безгласно, другой стонал.
Вальтер огляделся и заметил сержанта Шваба.
— Возьмите шесть человек, войдите в этот дом через заднюю дверь и уничтожьте пулеметную точку, — сказал он. Потом нашел глазами своих лейтенантов. — Фон Кессель, пройдите один квартал на запад и войдите в город оттуда. Фон Браун, пойдете на восток со мной.
На улицу они больше не высовывались, а шли переулочками и задними дворами, но практически из каждого десятого дома их обстреливали из винтовок и пулеметов. Вальтер с тревогой понял, что случилось что-то такое, отчего к французам вернулся боевой дух.
Все утро солдаты Вальтера отбивали дом за домом, неся тяжелые потери. Не так им положено было воевать! Их учили преследовать отступающего противника, почти не оказывающего сопротивления, пробиваться далеко за линию фронта, нарушать линии связи, деморализуя лишенные руководства войска противника, и быстро уступать поле боя идущей следом пехоте. Но сейчас эта тактика не действовала, и они должны были схватиться врукопашную с противником, который, казалось, обрел второе дыхание.
Но они наступали, и в полдень Вальтер поднялся на руины средневекового замка, именем которого назван город. Замок стоял на вершине холма, а у его подножия находился муниципалитет. От него по прямой главной улице было метров двести пятьдесят до двойной арки моста через Марну Реку можно было перейти еще лишь в одном месте — к востоку, в полукилометре вверх по реке был еще железнодорожный мост.
Все это Вальтер видел невооруженным глазом. Он достал полевой бинокль и направил на вражеские позиции на южном берегу. Солдаты противника вели себя беспечно, не прятались, а это означало, что они были новичками на войне: ветераны избегали открытых мест. А эти были молоды, энергичны, упитаны и хорошо одеты, заметил Вальтер. И форма у них
Американцы.
Во второй половине дня французы отступили на северный берег реки, и Гасу довелось на полную мощь использовать свои орудия, направляя огонь минометов и пулеметов через головы французов на наступающих немцев. Американские орудия направляли поток снарядов по широким прямым улицам Шато-Тьери, превращая их в дороги смерти. И все равно немцы бесстрашно наступали: от банка к кафе, от переулка до дверей магазина, побеждая французов числом.
День перешел в кроваво-красный вечер. Гас из своего высоко расположенного окна видел разрозненные остатки французов в синих мундирах, отступавшие к западному мосту. Они сделали последнюю попытку закрепиться на северной части моста и удерживали его, пока красное солнце не село за западные холмы. Затем, в сумерках, отступили.
Небольшой отряд немцев заметил, что происходит, и бросился в погоню. Гас видел, как они бежали по мосту, едва различимые серые точки на сером. А потом мост взорвался. Французы заранее его заминировали, собираясь уничтожить, понял Гас. Тела взлетели в воздух, и северная арка моста грудой обломков упала в воду.
Потом все стихло.
Гас прилег в штабе на соломенный матрас и немного поспал — впервые за последние почти двое суток. С рассветом его разбудил огонь немецкой артиллерии. В жемчужном свете июньского утра он увидел, что немцы заняли весь северный берег и обстреливают позиции французов на южном берегу с очень близкого расстояния.
Он приказал заменить дежуривших всю ночь теми, кому удалось немного отдохнуть. Потом обошел позиции, прячась за домами. Он предлагал разные способы улучшить защиту: перейти к окну поменьше, использовать жестяные листы с крыш для защиты от осколков или насыпать по обе стороны орудий груды щебня. Но лучшим способом защиты для его солдат было создать невыносимую жизнь стрелкам противника.
— Устройте-ка им преисподнюю! — велел он.
Ребята с жаром взялись за дело. «Гочкиссы» выпаливали по 450 патронов в минуту при дальности четыре тысячи метров, так что для стрельбы за реку они очень подходили. Минометы Стокса были менее действенны: их дугообразная траектория подходила для окопной войны — там, где нельзя было стрелять по линии прямого прицеливания. А вот гранатометы на близкой дистанции обладали большим разрушительным действием.
Воюющие стороны лупили друг друга, как боксеры без перчаток, дерущиеся в бочке. От оглушительного грохота рвущихся снарядов дрожали дома. Громко кричали раненые и умирающие. От берега к медпункту и обратно бегали, все в крови, санитары с носилками. Измученным расчетам подносили горячий кофе и боеприпасы.
В какой-то момент этого долгого дня Гас мимоходом подумал, что ему совсем не страшно. Он думал об этом редко — слишком многое надо было сделать. Но на короткий миг в середине дня, стоя в столовой швейной фабрики, вместо ланча глотая сладкий кофе с молоком, он вдруг понял, что стал совсем другим человеком. Неужели это Гас Дьюар двигался перебежками от дома к дому под артиллерийским огнем, крича своим ребятам «Устройте им преисподнюю»? Тот самый Гас Дьюар, который боялся выказать трусость, бежав с поля боя? Теперь ему едва ли доводилось подумать о собственной безопасности, он был слишком занят мыслями об опасности, грозившей его солдатам. Как произошла с ним эта перемена? Но тут прибежал капрал и сказал, что в его расчете убило того парня, который менял перегретый ствол «гочкисса», и Гас, поспешно допив кофе, побежал решать проблему.