Гибель и возрождение

Пирс Йен

— Но в принципе как ты считаешь: он годится для этой должности? Лично я в него верю. По-моему, он подходит как никто другой. У него есть важнейшие качества: цельность и верность. И здравый смысл.

Ксавье удовлетворенно сложил руки на животе.

— Он прекрасно подходит на эту должность, — с окончательной убежденностью заключил он. — Тем более если мы выразим ему свою поддержку.

— Так ты поддержишь его кандидатуру? — спросил отец Жан, понимая, что в эту минуту его безумная идея начинает обретать реальные черты. —

Ты дашь ему рекомендацию?

Отец Ксавье задержался с ответом лишь на долю секунды.

— От всего сердца, — сказал он.

— Ну тогда и я тоже.

Отец Ксавье радостно засмеялся, впервые за много дней.

— Итак, у нас появился новый лидер. Нам нужно составить меморандум для совета ордена. Я бы предпочел сделать это как можно быстрее. Прямо сегодня. Мое собственное заявление об уходе с поста и наше общее пожелание избрать отца Поля. После твоего ухода я сделаю еще несколько телефонных звонков, но вести собрание придется тебе. Главное, чтобы отец Поль не отказался от предложенной ему чести.

Жан покачал головой:

— Я считаю, лучше не говорить ему заранее. Иначе он точно откажется. А если предложение прозвучит неожиданно на собрании и все быстро проголосуют, тогда… тогда у него просто не останется выбора.

Ксавье откинулся на подушки.

— Бог мой, Жан, Бог мой. Это будет такой щелчок по носу иезуитам!

Отец Жан встал с таким ощущением, словно гора свалилась с плеч. Слегка прослезившись, он похлопал отца Ксавье по руке, потом с чувством потряс ее.

— Я так рад, — сказал он. — И знаешь, мне кажется, нами руководил кто-то свыше.

ГЛАВА 17

Менцис сидел на диване, любуясь делом своих рук. Он был эгоистом во всем, кроме того, что касалось его работы; тут он был чрезвычайно самокритичен — но, разумеется, лишь наедине с собой.

Менцис встал, взял икону в руки, повертел ее и так и этак, провел по ней пальцем, еще раз критически всмотрелся и вновь остался доволен. Можно ли назвать ее совершенством? — думал он, аккуратно заворачивая ее в чистую тряпочку. Нет. Есть ли у нее недостатки? — снова спросил он себя, обернув ее газетой и стянув резинкой. Конечно, хотя он и сам заметил их не сразу. Заметят ли их другие? Он задумался. Нет, не заметят, решительно постановил он. Работа очень приличная, а учитывая обстоятельства, можно сказать — блестящая.

Он все еще поздравлял себя с удачей, когда в дверь позвонила Мэри Верней. Она сказала, что работает в полиции и пришла забрать икону, принадлежащую монастырю Сан-Джованни. «Интересно, заметит она подмену?» — волнуясь, подумал он.

— Я думаю, вам лучше взглянуть на нее, — озабоченно сказал он, вручая ей старательно упакованную икону. — Я не хочу, чтобы вы повредили ее и потом сказали, что так и было.

— Я уверена, ничего подобного не случится.

— Я настаиваю, — заявил Менцис. — И хочу получить расписку.

—

Хорошо.

Мэри тяжело вздохнула и начала разворачивать газеты.

— Отлично, — сказала она, бросив на картину беглый взгляд.

— Нет, вы рассмотрите ее как следует, — потребовал Менцис.

Она еще раз оглядела картину.

— По-моему, все нормально. Вы уже работали над ней?

— Да, немного. Я только начал.

— У вас еще будет возможность закончить работу.

— Вы подтверждаете, что я отдал вам икону целой и невредимой?

— О да, конечно. А теперь мне нужно идти. Я опаздываю.

— А моя расписка?..

С трудом скрывая раздражение, Мэри отложила икону в сторону и торопливо написала расписку. «Получила от синьора Д. Менциса одну икону с изображением Мадонны — собственность монастыря Сан-Джованни». Менцис забрал расписку и, улыбаясь, прочитал. Сертификат качества, подумал он. Будет забавно продемонстрировать ее друзьям.

— Ну все, я ухожу.

— Чудесно. Берегите ее. От нее и так уже столько хлопот.

— Можно подумать, я не знаю.

С иконой под мышкой Мэри вышла из здания и, пройдя несколько шагов до угла, повернула налево.

Мужчина, сидевший в кафе на той же улице, заметил, как она выходила, и схватился за телефон.

— Можешь добавить к списку ее преступлений, что она выдавала себя за сотрудника полиции, — тихо сказал он. — Она вышла и направляется к Кампо-дей-Фьори. Я иду за ней.

Мэри Верней взяла такси на стоянке возле церкви Святого Андрея. На рынке было еще полно народу, но пик наплыва уже прошел, и ей не пришлось стоять на виду у всех с краденой вещью под мышкой слишком долго. Когда подошла ее очередь, она села в машину и первым делом дала водителю сто тысяч лир.

— Слушай меня внимательно, — сказала она. — Поездка будет необычной. Я хочу, чтобы ты в точности выполнил мои указания. Если ничего не перепутаешь, получишь еще столько же. Ну что, едем?

Шофер — молодой парень с недобрым прищуром и сатанинской улыбкой — жутко осклабился.

— В том случае, если вы не собираетесь никого пристрелить.

— А ты что — против?

— Это будет стоить вдвое дороже.

— Кажется, я села туда, куда надо. Значит, так: я хочу, чтобы ровно в три часа ты двигался на юг по Лунготевере Марцио к перекрестку на площади Умберто. В пятидесяти метрах от нее находится автобусная остановка. Там должен стоять мужчина. Запоминаешь?

Водитель кивнул.

— Там ты перестроишься в крайний правый ряд и притормозишь. Как только я скажу остановиться, ты остановишься; как только я скажу ехать, ты должен моментально тронуться с места. Дальше разберемся по ситуации. Ну как, все ясно?

— Один вопрос, — ответил парень, и Мэри вдруг уловила сильный сицилийский акцент.

— Да?

— Это Ланготвере… или как вы назвали…

— О Боже! — пробормотала она. — У тебя есть карта?