Гибель Иудеи
Шрифт:
Оний подошел со смиренным видом, но глаза его горели жадным ожиданием. Теперь наконец он близок к желанной цели. Он спас цезаря. Награда его будет неслыханной.
— Что ты повелеваешь, цезарь? — проговорил он с напускным благоговением.
— Ты заслужил благодарность Флавиев, — сказал Тит с холодным спокойствием. — Требуй себе награды.
Оний низко поклонился.
— Да исполнится воля великого цезаря. Вот все, чего я желаю…
Презрительная улыбка промелькнула на хмуром лице цезаря.
— Хорошо. Вот тебе.
Он
— Вот золото.
Выражение торжества исчезло с лица Ония. Золото только лишь золото?…
Раб вложил ему в руки оба мешка. Пророк еще раз взглянул на Тита, но то, что он прочитал на его лице отбило у него охоту просить что-нибудь еще. Он медленно направился к выходу. Тит молча следил за ним Потом он вдруг окликнул его:
— Оний!
Пророк радостно обернулся.
— Что велишь, цезарь?
— Ты состоял на службе у Вероники?
— Да, цезарь.
Тит не мог скрыть своего презрения.
— Тем постыднее твоя измена. Ты получил награду за твою услугу. А наказания за измену ты не боишься? Взять его, Фотин! Брось его на съедение самому свирепому тигру и не забудь дать ему с собой мешки с золотом.
Пророк упал на колени, продолжая судорожно сжимать в руках свою награду.
— Пощади, цезарь, — взмолился он. — Пощади! Подумай. Если бы я не ставил жизнь твоего отца выше, чем волю Вероники, то…
Тит оборвал его, сделав повелительный жест. Фотин и солдаты схватили его и потащили за собой.
Тит стоял не двигаясь, и глаза его тупо смотрели в пустоту Агриппа спросил его:
— А Вероника? Хочешь, чтобы я…
— Я сам… — прохрипел Тит.
Луч света померк. Кто-то встал перед дверью. Регуэль не обратил на это внимания. Долгое ожидание среди ночной тишины отвлекло его мысли. Он стоял на пороге смерти Он не уйдет, не свершив свое дело. Ему казалось, что из темной пропасти у ног его к нему поднимается с мягкой улыбкой чей-то образ и манит его знакомым страстным шепотом. Он чувствует аромат золотистых волос Деборы. «Я иду к тебе», шептал он, упоенный, протягивая руки, чтобы обнять за пределами жизни погибшую возлюбленную. Вдруг он вздрогнул. Чей-то голос донесся до него из соседней комнаты. Сдержанные, неясные звуки, но он чувствовал в них радость торжества и победы… Это была Вероника. Теперь она стоит на высоте и подымает победный кубок к надменным устам.
— Нет, не жемчуг, Хармиона! Укрепи мне в волосах вот этот камень. Он не раз возбуждал изумление и зависть римлянок своим блеском. Он блестит, как капля росы на лепестках розы. Одень мне венец. Ведь сейчас придет Тит, и Вероника должна предстать пред ним Августой, властительницей мира. Завтра ты увидишь весь Рим и весь мир у моих ног.
Она говорила, как в бреду, обрывками слов, и несколько раз прерывала себя коротким смехом. В сладостном сознании торжества она легла на диван, протянула вперед руки и полузакрыла глаза, так что свет
Легкий шум послышался у двери в соседнюю комнату от приближения чьих-то осторожных шагов. Кто-то наклонился над ней, чья-то рука ощупывала ее одежду, и теплое дыхание коснулось обнаженной шеи. Она медленно приподнялась и повернула к нему свое лицо, отуманенное сном. Она улыбнулась.
— Регуэль, — прошептала она, — я знала, что ты придешь!..
Он отпрянул от нее, вскрикнув, лицо его помертвело. Кинжал, который он только что вынул, чтобы пронзить им сердце предательницы, упал с глухим звуком на ковер.
— Дебора, это ты?!.
Она не пошевельнулась. Полуоткрытыми глазами она ласково смотрела на него.
Голос его, казалось, не доходил до нее, и она продолжала жить во сне. Она снова увидела перед собой все, что случилось со времени пожара.
— Значит, все это была неправда, — радостно шептала она. — Неправда. Стены Бет-Эдена не пали среди пламени, Вероника не стала женой язычника. Всего этого не было. Израиль могущественнее, чем когда-либо. Видишь, как сверкает священное золото на кровлях храма. Вероника все еще принадлежит одному только Регуэлю. И он к ней вернулся.
Она медленно поднялась и подошла к нему.
— Разве я не хороша? Я нарядилась для тебя.
Он попятился от нее. Теперь он вдруг все понял, все нити сплелись, образуя коварную сеть, в которую он попался. Все в ней было лживо — каждое слово, каждая улыбка. И теперь, чтобы спастись от него, она притворяется безумной.
Она пошла вслед за ним. Длинным волочащимся по полу платьем она потянула за собой кинжал. Когда Регуэль с внезапной яростью бросился на нее, кинжал оказался у его ног, сверкая на темном ковре. Он его быстро схватил.
— Теперь ты умрешь. Счастлива рука, которая положит конец твоей гнусной жизни.
Глаза ее широко раскрылись, но не от страха. Казалось, она хотела запечатлеть в них образ мстителя. И опять улыбка показалась на ее устах.
— Умереть в любви! Убей меня! — Кровь возлюбленной сейчас прольется на него.
Он взялся рукой за кинжал. Вероника оставалась неподвижной. Его охватил ужас.
Он долго стоял перед ней на коленях. Потом провел рукой по влажному лбу и медленно поднялся. Он думал только об одном: рука его никогда не будет иметь достаточно силы, чтобы остановить это сердце, никогда.
— Дебора!
Она лежала, как спящая, но выражение ее лица изменилось. Улыбка счастья исчезла, и упрямство образовало жесткую складку вокруг рта.
Вдруг открылась маленькая дверь из соседней комнаты — та, через которую вошел Регуэль. Эфиоп остановился у двери и озирался вокруг. Он увидел Регуэля. Лицо раба налилось кровью, нечленораздельный, резкий крик вырвался из его груди, и пальцы его сжались.
Вероника поднялась и бросилась, как бы ища у него защиты. Указывая рукой на Регуэля, она стала молить жалобным голосом: