Гибель Иудеи
Шрифт:
Веспасиан поднялся и подал знак. Музыка заиграла и сразу оборвалась, ибо сильнее труб и литавр зазвучала величественная старинная песнь смерти и печали осужденных на смерть.
Пленные подняли свои мечи к солнцу, сиявшему над амфитеатром; темные, широко раскрытые глаза мучеников устремились, призывая мщение Всевышнего, на холодный, празднично украшенный Рим, — и он содрогнулся от суеверного ужаса. Потом они бросили мечи на землю — они поклялись умереть только от руки врагов. Римляне с бешенством вскочили со своих мест и с дрожащими от гнева устами потребовали
Вероника вскочила с подушек, на которых лежала в мрачном раздумье, подошла к перилам и раздвинула занавесь, скрывавшую ее от зрителей. Солнечный луч упал с высоты, и ее золотистые волосы вспыхнули ярким огнем, среди которого неподвижная бледность ее лица выделялась, как маска. Она быстро отступила назад.
Но из толпы иудеев на арене поднялась рука, указывавшая в ее сторону, и громкий голос воскликнул:
— Взгляните на позор Израиля! Вот Вероника, предавшая Бога и отчизну, Вероника, презренная любовница язычника. Проклятие Веронике!
И все повторили:
— Проклятие Веронике!
Она хотела бежать и не могла двинуться. Рука Всевышнего словно приковала ее к месту. На лице Вероники показалась странная безумная улыбка. Она взглянула в сторону сенаторов, среди которых Тит сидел рядом с Веспасианом. Она увидела, как покраснело его лицо, как пальцы его сжались. Но Веспасиан удержал Тита и, подозвав Этерния Фронтона, дал знак к продолжению игр.
Отойдя в глубину ложи, Вероника обессиленно упала на подушки. До сих пор она еще не решалась исполнить свой план при помощи Ония и надеялась достигнуть цели другим путем. Но теперь все ясно. Во всем виноват Веспасиан. Он один мешает ей достигнуть власти. Веспасиан должен умереть. Она выбежала из ложи, не подозревая, что этим спаслась от меча мстителя.
Пленные ждали наступления казни в маленьком темном помещении. Через узкие оконца в глубину подземелья падал солнечный луч и тянул за собой голубоватую дрожащую полосу света. Сверкающая бабочка впорхнула в темноту с волною света и тщетно пыталась отяжелевшими от сырости крыльями снова вернуться на свободу.
Тамара стояла, прислонившись к прохладной каменной стене, и с горьким чувством следила за тщетными усилиями бабочки. Разве в жизни не то же самое? Сильный всегда готов проглотить слабого, уродство уничтожает красоту. Хитрость и жестокость владеют всем, война сокрушает мир, Рим уничтожает Иерусалим. Рим и Иерусалим — паук и бабочка.
Посредине подземелья на камне сидел Хлодомар. У него на коленях лежала Мероэ. Солнечный луч падал на ее бледное лицо с большими синими глазами и белым лбом.
Серебристые блестящие волосы окружали ее голову, как венок весенних цветов.
«Весенние цветы, которые завянут, едва распустившись», — подумал Габба, и сердце его сжалось безграничной жалостью.
Глухой рев шестидесятитысячной толпы доходил до них с арены. Звуки шагов идущих на смерть братьев, хриплый голос надсмотрщика, считавшего жертвы, — все это говорило о том, что у них оставалось
Настала минута разлуки. Хлодомар и Габба должны были бороться в числе последних пленников. Мероэ кротко проводила их до дверей, ни одного звука не сорвалось с ее уст. Она еще раз улыбнулась уходившим на смерть. Дверь глухо захлопнулась за ними.
Хлодомар и Габба стояли на арене друг против друга, среди хохота толпы.
— Бейся отважно, Габба, — шепнул ему Хлодомар. — Может быть, если ты меня осилишь, это возбудит жалость толпы. Этот проклятый народ имеет странные капризы.
— А ты?
— Я хочу умереть. Так смотри же, когда ты увидишь, что я пошатнусь, ударь сильней, слышишь?
Габба кивнул. В глазах его было выражение твердой загадочной решимости.
Бой начался. Хотя Хлодомар был сильнее, но Габба с блестящей легкостью уклонялся от его ударов. Наконец Хлодомар решил, что пора привести в исполнение задуманное.
— Прыгни в сторону, — шепнул он, поднимая меч как бы для страшного удара. — Потом сам ударь, чтобы никто ничего не заметил.
Габба приготовился. Меч Хлодомара тяжело упал, но Габба не уклонился. Он стоял неподвижно и шептал: «Мероэ». Он упал на песок и его правая рука, державшая еще оружие в судорожно сжатом кулаке, отлетела далеко в сторону.
— Подними палец левой руки, — прошептал Хлодомар в ужасе.
Но Габба не двигался. Он с ненавистью смотрел на толпу зрителей, осыпавших его насмешками. Наконец глаза его остановились на чьем-то лице, окаймленном острой черной бородой. Он вздрогнул, и левая рука его сжалась в кулак.
— Базилид, — хрипло крикнул он. — Проклятый отец.
Рев толпы заглушил его слова. Его поднятую с угрозой руку приняли за моление о пощаде и спорили, осудить ли его или даровать жизнь. Габба увидел, как отец опустил палец вниз. Габба усмехнулся с торжеством.
— Ну, давай же, Хлодомар!
Хлодомар отшатнулся.
— Я никогда не соглашусь тебя убить, если бы даже меня пытали раскаленным железом…
— Но тогда другой нанесет мне смертельный удар, — молил Габба. — Неужели Рим увидит германца, малодушно отказывающегося занести меч?
Хлодомар крепко сжал губы и глаза его засветились презрением.
— Прости мне, Габба, — проговорил он и поднял меч. Глухой стон сорвался с его уст, глаза блуждали в мрачном ожидании по лицам зрителей. И то, на что он надеялся, к чему стремился, обезумевший от пролитой крови, свершилось.
— Это Хлодомар, — крикнул Оний громко. — Ему легко было сразить слабого карлика. Нужно выставить против него гладиатора.
Толпа криками одобрения встретила это предложение. Веспасиан подозвал к себе Этерния Фронтона.
Вскоре на арене появился один из самых знаменитых гладиаторов, любимец римских женщин.
Хлодомара охватило дикое бешенство; он с яростью бросился на нового противника. Напрасно тот пытался уклониться. Меч Хлодомара опустился на его голову. Не ожидая решения зрителей, он вонзил ему меч в горло, как это сделал против воли с Габбой.